— Так он его и не заныкал. Ты же сам сказал, что лезвие было только чуть присыпано грязью. Хардвик улыбнулся. — Вообще интересненькие вопросы. Однозначно есть куда копать. — И вот еще что, — продолжил Гурни. — Кто-нибудь знает, где находились супруги Мюллер на момент убийства? — Карл, как я упоминал, работает инженером-судомехаником на каком-то рыболовном корабле, так что он всю неделю болтался в море, в 50 километрах от Монтока. А вот Кики в тот день никто не видел, как, впрочем, и накануне. — Тебе это ни о чем не говорит? — Не-а. Закрытый поселок, каждый участок минимум полкилометра в квадрате, и люди не из тех, кто любит посудачить с соседями через забор. У них это, поди, еще и этикету какому-нибудь противоречит. Даже здрасьте без приглашения не скажут. — А кто-нибудь вообще видел ее после того, как супруг отчалил из Монтока? — Да вроде нет, но… — Хардвик развел руками, как бы напоминая Гурни, что в Тэмбери не видеть неделями соседей было скорее правилом, чем исключением. — А установлено ли местонахождение каждого из гостей в течение тех самых четырнадцати минут? — Да. Я на следующий день сел и лично прошелся по записи и зафиксировал, где был каждый в каждую отдельно взятую минуту, пока жертва находилась в домике. Наш доблестный капитан вынес мне весь мозг, что, де, я занимаюсь фигней, когда надо прочесывать лес в поисках Флореса. Впрочем, черт его знает, может, как раз на этот счет он не ошибался. Но я подумал, что если забить на запись, а потом бы выяснилось… Ну, короче, сам понимаешь, что я подумал, работая с таким кретином, — прошипел он. — Ты чего на меня так уставился? — Как? — Как на психа. — Ты и есть псих, — улыбнулся Гурни, параллельно вспоминая, что за десять месяцев работы над делом Меллери отношение Хардвика к капитану Роду Родригесу из презрительного стало исполненным яда. — Может, и так, — пробормотал Хардвик. — Не зря же все на этом сходятся, — он повернулся к окну и снова посмотрел на серый пейзаж. Стало еще темнее — теперь северная гряда на фоне неба казалась почти черной. Гурни посетила догадка, что Хардвик, вопреки обычному, хочет заговорить о чем-то личном. Его как будто что-то мучило. Но приоткрывшаяся было дверь в мир личных переживаний Хардвика тут же закрылась. Глаза его сверкнули знакомым сардоническим блеском. — Насчет пресловутых четырнадцати минут. А вдруг их было не совсем четырнадцать? Что на этот счет говорит твоя эпическая прозорливость? — он уселся на дальнюю от Гурни ручку дивана и продолжил, обращаясь к кофейному столику как к посреднику. — С моментом, когда начался отсчет, все понятно. Джиллиан зашла в домик и была еще жива. Девятнадцать минут спустя, когда Эштон открыл дверь ключом, она уже сидела на стуле отдельно от своей головы, которая лежала на столе, — он снова поморщил нос и уточнил: — Каждая из двух частей была в собственной, отдельной луже крови. — Почему девятнадцать, а не четырнадцать? — Через четырнадцать минут в дверь постучалась официантка, и ей никто не ответил. Логично предположить, что в этот момент жертва была уже мертва. — Есть другие версии? — Ну, например, она могла быть жива, но рядом Флорес махал мачете и требовал, чтобы она не смела пикнуть. Гурни попытался это представить. — Ты бы на что поставил? — спросил Хардвик. — В каком смысле? — Ну, на то, что он отхряпал ей башку до или после отметки в четырнадцать минут? «Отхряпал ей башку». Гурни вздохнул и подумал, что этот обмен — Хардвик ехидствует, собеседник морщится — повторяется, должно быть, всю его жизнь. Вероятно, все началось с обычного шутовства, которое обострилось до цинизма из-за работы в полиции, а со временем стало естественной реакцией на жизнь в целом — из-за возраста, трудностей на работе и идеологической несовместимости с шефом. — Так чего? — переспросил Хардвик. — На что ставишь? — Я почти уверен, что ее убили до первого стука в дверь. Скорее всего, задолго до. Возможно, даже в течение первых двух минут после того, как она зашла в домик. — Объясни. — Чем быстрее убийца покончил с делом, тем больше у него было времени избавиться от мачете, сделать то, что сбило собаку со следа, и сбежать до появления копов. Хардвик скептически прищурился, но это было его обычной гримасой, не всегда означавшей именно сомнение. — То есть ты думаешь, что он все спланировал заранее? — Я бы предположил, что да. А ты? — Да так и сяк что-то не сходится. — Например? Хардвик покачал головой. — Нет, сперва объясни, почему ты думаешь, что он все спланировал. — Ты обратил внимание на положение головы? — А что в нем особенного? — Ты сказал, что голова лежала лицом к телу, и диадема была на месте. Мне кажется, что это неслучайная расстановка, которая что-то значила лично для убийцы или являлась посланием кому-то из свидетелей. Такое не делают в горячке и на бегу. Хардвик скривился, будто от приступа изжоги. — Идея, что убийца все продумал заранее, меня смущает, потому что жертва сама к нему пошла. Откуда Флорес мог знать наверняка, что она придет? — Откуда ты знаешь, что они не договорились заранее? — Она же сказала Эштону, что идет уговаривать Флореса выйти к гостям. Гурни улыбнулся, дожидаясь, когда Хардвик сам сообразит. Хардвик смущенно прокашлялся. — Думаешь, она наврала и пошла в домик по другой причине? Что они с Флоресом о чем-то там добазарились заранее? Гости, свадебный тост — просто предлог?.. Но это же все домыслы. Их нечем подкрепить. — Если убийство было спланированным, то все примерно так и было. — А если не было спланированным? — Джек, как ты выражаешься, «без вариантов». Это не спонтанное преступление, а продуманное высказывание. Неясно, кому оно адресовано и как его расшифровать, но это определенно послание. Хардвик снова поморщился, но дальше спорить не стал. — Кстати о посланиях, мы нашли непонятное сообщение в мобильнике жертвы. Получено за час до гибели. «Я написал тебе про все причины». По данным оператора, отправлено с телефона Флореса, но в подписи почему-то значилось «Эдвард Валлори». Это имя тебе ни о чем не говорит? — Нет. В комнате между тем стало темно, и они едва различали друг друга, сидя на разных концах дивана. Гурни включил настольную лампу. Хардвик снова с силой потер лицо обеими ладонями. — Знаешь что… пока не забыл… есть одна мелочь, которую я там заметил и потом вспомнил за отчетом судмедэксперта. Может, пустяки, но… короче, кровь, что была на теле, на туловище, — она была вся на дальней стороне. — Как это — на дальней? — На противоположной от той, где Флорес махал мачете. — И что это значит? — Да черт его… Иногда увидишь что-нибудь на месте убийства, и оно въедается в память. Начинаешь прокручивать в голове — чем это объясняется, что там происходило… Гурни пожал плечами. — Это на автопилоте происходит. Работа такая. — Так вот я обратил внимание, что кровь из сонных артерий почему-то вся оказалась на дальней части тела, хотя туловище сидело прямо, как бы опираясь на ручки стула. Непонятно. С каждой стороны у нас по одной артерии, да? Вот как могло получиться, что вся кровь оказалась только с одной стороны? — У тебя есть версии? Хардвик на секунду брезгливо оскалился. — Я так представляю, что Флорес схватил ее одной рукой за волосы, а другой замахнулся мачете и отрубил ей голову, как и пишет судмедэксперт. — И что? — А потом он держал отрезанную голову как бы под углом, приложив ее к пульсирующей шее. То есть, использовал ее, чтобы защитить себя от крови. Чтобы, значит, не запачкаться. Гурни медленно кивнул. — Поведение классического социопата.