— «Заказчик»! — зарычал Биф, как только жена вышла в коридор. — Пора бы ей начинать привыкать, что у нас не посетители и не заказчики, а клиенты. Вот верное слово. Однако молодой человек, которого жена Бифа провела к нам, похоже, был первым «клиентом». Выглядел он лет на двадцать восемь. Стройный, светловолосый, с открытым интеллигентным лицом, одетый со вкусом, но неброско. Я порадовался, когда не заметил у него никаких нелепых украшений, какие вошли в моду у части современной молодежи, — значка в петлице, галстука с немыслимо сложным узором, сорочки вычурного цвета. Обычно все эти вещицы означали принадлежность данной персоны к выпускникам определенной школы или к сторонникам одного из политических движений. Биф тоже посмотрел на него оценивающе, а его первые слова удивили меня: — А ведь мы с вами уже встречались прежде, сэр, — произнес он крайне любезным тоном. — Неужели? — спросил молодой человек. — Что-то не припоминаю. — Но непременно вспомните, когда я вам все расскажу, — сказал Биф, расплываясь в добродушной улыбке. — Вы не могли забыть того чемпионата по дартсу, когда вы с еще одним юношей играли в полуфинале против меня и Джорджа Уотсона. Я тогда закончил, набрав сто двадцать семь очков. Трижды по девятнадцать, два попадания в самый верхний сектор и два раза по пятнадцать. Славная получилась победа в тот вечер. Мистер Питер Феррерс по-дружески кивнул: — Да, конечно, теперь вспомнил. — Но разумеется, — Биф сменил тон, давая понять, что готов перейти к делу, — вы пришли сюда не предаваться воспоминаниям о партиях в дартс, проигранных или выигранных. Чем могу быть вам полезен? — Если излагать суть вкратце, — ответил молодой человек, — то вы могли бы спасти моего брата от смертной казни за убийство доктора Бенсона, которого он, конечно же, не совершал. — Вот оно что. — Биф произнес эту ничего не значившую фразу таким тоном, словно уже все знал, но пока не хотел подавать вида, насколько хорошо информирован. — Возможно, вы уже читали об этом деле, — продолжал Феррерс. — Газеты даже успели дать ему особое наименование. Они окрестили его «Сайденхэмским убийством». — Лично я считаю величайшей несправедливостью, что газетчикам дозволено писать репортажи о реальных преступлениях, не так ли, сэр? По моему мнению, они занимаются браконьерством, отнимая хлеб у настоящих писателей, работающих в криминальном жанре. Вспомним историю с неопознанным таинственным торсом, случай со сгоревшим автомобилем и прочие реальные происшествия. Ко мне вернулось чувство неловкости за Бифа, и я задумался, как воспримет его высказывание молодой Феррерс. Но Биф с невозмутимым видом достал огромных размеров блокнот, к каким пристрастился во время работы в полиции, и приготовился делать необходимые для расследования заметки. — Мой брат жил в Сайденхэме. Его усадьба носит название «Кипарисы». Это один из тех огромных и мрачных особняков, какие строили для себя за пределами Лондона богатые горожане в Викторианскую эпоху. Мы оба воспитывались там с самого детства. Когда отец умер пару лет назад, брат решил остаться в том доме. Насколько я знаю, ему предлагала за него хорошие деньги одна из строительных компаний. Мне до сих пор непонятно, почему он не принял их предложения, поскольку дом холодный, неуютный, неудобный и уж слишком угрюмый, хотя у нас обоих многое связано с ним. Но брата всегда отличала повышенная сентиментальность, а потому он не пожелал бросить родительского гнезда. И вот вечером в четверг — то есть ровно две недели назад — он решил устроить там небольшую мужскую вечеринку, на которую пригласил доктора Бенсона, который был семейным врачом на протяжении многих лет. Он не мог присутствовать при нашем с братом появлении на свет, потому что ему самому едва минуло сейчас сорок пять, но с тех пор, как доктор открыл свою практику в Сайденхэме лет пятнадцать или двадцать назад, неизменно лечил от хворей и нашего отца, и нас самих. Очевидно, мне следует подробнее остановиться на наших отношениях, потому что они складывались не совсем обычно. Лично мне Бенсон никогда особенно не нравился. Я считал его человеком слишком нетерпимым к другим, а его манеры резкими и почти грубыми. Позади своего дома он построил небольшой спортивный зал, и, помню, когда мы еще были совсем мальчишками, Бенсон уговорил отца посылать нас к нему, чтобы боксировать. Мне казалось, он получал удовольствие, легко разделываясь с малышами. Но отец безгранично ему доверял, и это, как мне представляется, объясняло желание брата продолжать поддерживать с доктором дружбу. — А что вы можете сказать по поводу его жены? — внезапно прервал его Биф, причем достаточно неучтиво. Стало очевидно, что он действительно успел ознакомиться с газетными отчетами о деле. Молодой Феррерс поднял глаза, и я впервые отметил, как на его лице отразились искренние эмоции, хотя не мог определить, какие именно. — Миссис Бенсон, — медленно заговорил он, — очень красивая, очаровательная женщина. Бенсон женился на ней пять лет назад, и складывается впечатление, будто полиция теперь придает чрезмерное значение тому факту, что в то время мой брат был его соперником в борьбе за ее руку и сердце. Больше я бы предпочел ничего не говорить на эту тему. Вы сами сможете встретиться с вдовой Бенсона и задать ей необходимые вопросы, если она окажется готова ответить на них. На какое-то время воцарилось молчание, после чего Питер Феррерс продолжил: — Еще одним гостем, приглашенным к тому ужину, был Брайан Уэйкфилд, мой друг и коллега. Уже некоторое время я пытался заинтересовать брата газетой, которую мы с Уэйкфилдом, своим соредактором, издаем, и потому хотел их познакомить. — Что это за газета? — спросил я. — Она называется «Новости на текущий момент», — ответил Феррерс. — Вы печатаете хотя бы иногда литературные рецензии? — поинтересовался Биф. — Я что-то не припомню в таком издании отзывов на две книги, описывающие раскрытые мной дела. — Боюсь, наша главная тема — политика, — объяснил молодой человек. — Политика какого рода? — О, мы, наверное, придерживаемся направления ближе к левому, — сказал Питер Феррерс. Биф кивнул. — Это значит, что вы до некоторой степени придерживаетесь социалистических взглядов, надо полагать? — спросил Биф. — Что ж, на последних выборах я и сам голосовал за лейбористов. Правда, конечно, мне бы не хотелось для этой страны ничего похожего на происходящее в Советской России, но, с другой стороны, терпеть не могу самозваных диктаторов, которые проводят такую политику, маскируя ее разглагольствованиями, чтобы скрыть истинную и не слишком благовонную сущность. Подобным смутным изложением своих политических взглядов Биф, казалось, полностью удовлетворился. А я посмотрел на молодого Феррерса несколько иначе, уже со значительно меньшей симпатией, однако по-прежнему не без интереса. Такие типы никогда не вызывали у меня одобрения, поскольку, несмотря на весь свой напускной идеализм, они вносили смуту в нашу общественную жизнь. Но Бифу он явно пришелся по душе. — Вероятно, — спокойно заметил Феррерс, — нам будет лучше вернуться к той теме, для обсуждения которой я приехал к вам. Все сели ужинать в восемь, а в половине десятого мы с Уэйкфилдом уже уехали на моей машине. Он живет в небольшой квартире рядом с районом Блэкфрайарс. У него три комнаты, которые я предлагал изначально использовать под помещение редакции, но он предпочел превратить их в уютное жилище, заявив, что там очень удобно и тихо по ночам. Проводив его, я доехал до Мраморной арки, рядом с которой находится большой комплекс служебных квартир, в том числе и моя. Если не ошибаюсь, было около половины одиннадцатого. — Кто-нибудь видел, как вы вошли в свой дом? — спросил я. — Я пожелал доброй ночи привратнику, — ответил Феррерс, — и уточнил, не заходил ли кто-нибудь, поскольку существовала вероятность, что еще один мой приятель мог заглянуть ко мне тем же вечером. По его словам, посетителей у меня не было, и я отправился спать. В моем сознании уже начали формироваться некоторые возможные варианты дальнейшего развития событий. И я поинтересовался: — Мистер Феррерс, есть ли из вашей квартиры другой выход, помимо парадного подъезда? Я спрашиваю об этом, потому что тень подозрения может отчасти пасть и на вас тоже. Питер Феррерс выглядел ничуть не встревоженным. — В задней части здания установлен служебный лифт, которым я иногда пользуюсь, чтобы уйти из дома или вернуться, но такой возможности уже не было, потому что после одиннадцати часов вечера все двери запираются. Имеется также пожарная лестница, но она ведет во внутренний двор, откуда невозможно выбраться, не потревожив никого из соседей. — Когда вы впервые услышали об убийстве? — Я временно взял роль следователя на себя и не хотел от нее отказываться. — Дункан, дворецкий, позвонил мне в девять часов на следующее утро, и я сразу же поехал туда. Как мне рассказали, после моего отъезда накануне двое слуг якобы слышали очень громкую и яростную ссору между моим братом Стюартом и доктором Бенсоном. Я громко застонал. — Обязательно должна случиться бурная ссора, — посетовал я. — Как прикажете мне написать интересный роман о расследованиях мистера Бифа, если один случай так похож на другой? — Не могу не отметить, — довольно резко заметил Феррерс, — что меня не столько заботят ваши литературные проблемы, сколько возможность обелить имя своего брата. — И вы совершенно правы, — одобрительно вмешался Биф. — Это естественно с вашей стороны. Продолжайте, мистер Феррерс. — Через какое-то время брат позвонил Дункану и сказал, что больше не нуждается в его услугах, а доктора Бенсона проводит сам. Дворецкий исполнил свои привычные обязанности, проверив замки и засовы повсюду, а потом пошел спать. Остальные слуги к тому времени тоже уже все поднялись к себе. И никто ни о чем не знал до утра, когда горничная спустилась и обнаружила тело доктора в кресле библиотеки, где он провел остаток предыдущего вечера с моим братом. Ему было нанесено смертельное ранение острым предметом в шею. Очевидно, единственного удара оказалось достаточно, поскольку им была вскрыта яремная вена. Как орудие использовали кинжал с украшенной декоративным орнаментом ручкой, приобретенный нашим отцом много лет назад в антикварном магазине. Он обычно лежал на столе в библиотеке, и его снова положили на то же место рядом с креслом, в котором был обнаружен труп. На кинжале имелись отпечатки пальцев моего брата, а по всей комнате обнаружены только отпечатки гостей, приглашенных накануне вечером. Мой брат, конечно же, ничего не знал об этом. По его словам, он проводил доктора Бенсона до выхода из дома между одиннадцатью часами и половиной двенадцатого, после чего сразу отправился в свою спальню. Ночью он ничего не слышал и крепко спал, когда наутро его разбудили. Вот и все, что нам достоверно известно. — Насколько я понял, главная входная дверь дома была заперта, когда утром слуги спустились вниз? — спросил Биф. — Да, как обычно, на йельский замок. Но засова на двери нет. Мой брат старается предоставлять прислуге как можно больше свободы, и если девушкам хочется отправиться на поздний сеанс в кино или на танцы, они всегда могут вернуться и войти в дом этим путем. — И никаких признаков взлома на других дверях или окнах? — Ни малейших. — Кто имел ключи от замка? — Дворецкий, Уилсон — наш шофер и по совместительству садовник, повариха и две девушки-служанки. — И вы тоже? Феррерс улыбнулся. — Нет, — ответил он. — У меня был свой ключ, когда я жил в старом доме, но уже многие годы не держал его в руках и даже не видел. У меня нет никакой необходимости пользоваться им. — В таком случае, — заметил Биф, — либо ваш брат говорит неправду о том, что вывел Бенсона из дома, либо некто, обладавший ключом, позже вновь впустил доктора внутрь. Или ключ мог быть у самого Бенсона. — Да, вероятно, вы перечислили все возможные варианты, — признал Феррерс. — Забавно. В самом деле очень забавно, — с самым серьезным видом принялся размышлять Биф. — Как я полагаю, лучшее, что мы можем сделать, — это отправиться в тот дом и осмотреть его. Почему бы не поехать туда сразу же? Есть возражения? — Нет. Очень хорошо, — сказал Феррерс с ноткой облегчения в голосе и встал. — Есть одна деталь, — спохватился Биф, — которая важна в любом деле об убийстве, а в вашем случае, я бы подчеркнул, она значима даже в большей степени, чем обычно. В котором часу, по мнению полицейского медика, Бенсон был убит? — Точного времени он пока не назвал, — ответил Феррерс, — но считает, что смерть наступила приблизительно за час до полуночи или часом позже. Больше ни к каким выводам он не пришел. Глава 3 Моросил дождь и уже сгущались сумерки, когда мы сели в машину Питера Феррерса. Поблескивавшие от сырости серые тротуары Лайлак-креснт были сейчас почти пусты, но приближался тот час, когда толпы людей покинут свои конторы и устремятся к ближайшей станции подземки, да и сами обитатели улицы начнут возвращаться по домам парами или поодиночке. Феррерс приподнял серый капот своего большого, но уже сильно изношенного и недорогого автомобиля, припаркованного им прямо перед дверью офиса Бифа, завел двигатель, а затем стремительно отъехал от тротуара. Биф подался вперед на занятом им переднем сиденье и неприязненно всматривался в транспортный поток. — На ваше счастье, я уже больше не служу в полиции, — вымолвил он. — Не придется оштрафовать вас за нарушение правил дорожного движения в густозаселенном районе. Молодой Феррерс промолчал, но продолжал несколько небрежно управлять машиной, держа на руле только одну руку. При этом он с легкостью огибал трамваи и миновал улицы, где проехать мешали создавшиеся пробки. Скоро автомобилей стало попадаться значительно меньше, поскольку мы выбрались из центра города и наш водитель мог теперь держать равномерную, но достаточно высокую скорость. Биф долго хранил молчание. Затем внезапно повернулся к Феррерсу. — Как, вы сказали, называется усадьба? — спросил он.