— Убрать отсюда, чтобы и следа не осталось. — Как? Вы предлагаете увезти его на велосипеде, не иначе? — спросил Биф раздраженно. — Интересно, чего еще вы захотите? Быть может, мне положить его в постель вместе с собой? — Не знаю. Наверняка для него найдется какое-то другое место. Иначе для чего мы платим государству налоги? Биф нахмурился. — Трудно ожидать от властей, чтобы они построили специальный морг в Брэксэме. Не каждый день у нас случаются самоубийства, а убийства так вообще пока ни разу не приключилось. — Оно, конечно, так, — ответил Симмонс. — Но главное, чтобы ничего не нарушало порядок в моем заведении. А пока давайте договоримся: если вы не сможете увезти его, давайте хотя бы перенесем тело в клубную комнату. Биф кивнул, и двое мужчин подошли к трупу. Когда они подняли его, я поспешил открыть дверь, которая вела в частную половину здания. Через нее можно было попасть в клубную. Симмонс остановил меня. — Не этим путем, — сказал он. — Миссис Симмонс еще не легла, и не хотелось бы неожиданно встретиться с ней, когда мы станем переносить тело. Надо обойти дом снаружи. Тогда я открыл сдвоенные входные двери на улицу, а Биф и Симмонс пронесли в них свой тяжкий груз. Именно в тот момент, когда они несли тело несколько ярдов вдоль тротуара, чтобы оказаться на заднем дворе «Митры», я заметил, что кто-то наблюдает за всеми нашими манипуляциями. Я увидел этого человека сразу, потому что в такой час на улице больше никого не было. Чуть не вздрогнул, увидев стоявшего на противоположной стороне проезжей части мужчину с руками в карманах плаща и в глубоко надвинутой на глаза черной шляпе. Тот не двинулся с места, когда мы появились из дверей, но от меня не укрылось, как пристально он следил за нами. Даже сейчас мне трудно объяснить, отчего у меня сложилось впечатление, что это иностранец. Быть может, тому способствовали вид черной шляпы, смуглое, землистого оттенка лицо и покрой его одежды. Но вспоминая эту сцену позже, я видел его перед собой отчетливо: молчаливого, неподвижного человека, явно чужестранца, наблюдавшего за нашими действиями. Уже в клубной комнате, после того как тело Роджерса уложили на старый шаткий диван, я обратился к Бифу. — Вы видели того человека? — спросил я. — Какого человека? — Того, что стоял на другой стороне улицы и следил за нами? — Нет, не видел. Вы хотите сказать, это было только что? — Да. Да. Там, снаружи! Биф со всем проворством, на какое был способен, кинулся к двери, а мы с Симмонсом последовали за ним. Но когда мы пересекли двор и снова выбежали на тротуар, одинокого наблюдателя там уже не оказалось. Биф поспешил к перекрестку, посмотрел во всех направлениях, но никого не увидел. — Кажется, вам померещилось, — сказал он. — Вовсе нет. Он там действительно стоял. Я не мог ошибиться. Как я понял, это был иностранец. — Так-таки и иностранец? — ухмыльнулся Биф. — Интересно, вдруг это тот самый, что заходил сегодня в паб, спугнув Роджерса и Фэйрфакса? — предположил Симмонс. Потом повернулся и направился запирать дверь клубной комнаты и калитку заднего двора. — Куда ни кинь, мы уже ничего больше не можем сделать нынче ночью, — сказал Биф. — Самое время лечь спать. Доброй ночи, мистер Симмонс. И вам доброй ночи, мистер Таунсенд. На этот раз он удалился, не задержавшись ни на секунду. Я поднялся на второй этаж, не слишком довольный тем, как поступили Биф и Симмонс, поскольку клубная комната находилась непосредственно под спальней моего номера. Впрочем, я настолько устал, что даже близость трупа не могла помешать мне отключиться, и едва ли минуло десять минут после прощания с Симмонсом, как я уже погрузился в глубокий и такой необходимый сейчас сон. Я почти никогда не просыпаюсь посреди ночи, а если такое происходит, на то непременно имеется какая-то посторонняя, внешняя причина. Помню, как внезапно обнаружил, что смотрю на квадрат окна, четко вырисовывавшийся благодаря свету уличного фонаря. Поначалу я решил, что наступило утро, но потом по некоторым приметам понял, что снаружи все еще царит непроглядная ночь. Повернувшись на другой бок, я преисполнился решимости непременно снова заснуть. Но не тут-то было. Поначалу чуть слышно, а затем все более отчетливо снизу до меня донесся звук. Легкий стук, подумал я, хотя все еще оставался слишком сонным для полной уверенности. Потом смутный шорох движения. Вероятно, подумал я, утро все же наступило. Возможно, кто-то уже поднялся и принялся за уборку комнат внизу. Мне редко доводилось вставать рано, и потому я понятия не имел, насколько светло или темно в то время, когда дом оживает. Я дотянулся до своих часов, лежавших на тумбочке у кровати, и посмотрел на светившийся циферблат. Три часа. Насторожившись, я старался убедить себя, что ослышался. Но это было невозможно: звук доносился смутно, но суть не менялась. Звук оставался звуком. Внезапно я почувствовал, как с меня слетели остатки сонливости. Если мне в жизни мог представиться шанс отличиться, то момент настал. Кто-то пробрался в клубную комнату, где лежал труп молодого Роджерса. Вероятно, целью злоумышленника было что-то украсть. Существовала возможность, что он собирался похитить само тело. Но для чего бы тот ни явился, следовало помешать и выяснить его личность. Поимка этого человека вообще могла помочь сразу решить загадку, стоявшую перед сержантом Бифом. А я получал возможность внести наконец свой решающий вклад в расследование. Тихо выскользнув из постели, я надел халат. Потом задумался, обуваться или нет. Босиком я почему-то ощущал себя крайне уязвимым, но любая обувь могла помешать передвигаться бесшумно. А потому я оставил тапочки, медленно и очень тихо пересек комнату, благополучно вышел на лестничную клетку. И начал спускаться вниз. Лишь в крайне редких случаях обычный рассказчик о расследовании преступления сам переживает столь острые ощущения. Обычно его участие сводится к тому, чтобы присутствовать во время следствия, наблюдать жуткую процедуру посмертного вскрытия, чтобы выслушивать, не пытаясь влезать с комментариями, умные рассуждения специалистов. Но в эти несколько минут я познал все возбуждение охотника на злодеев. Я собирался сыграть свою роль, причем роль представлялась мне крайне важной. Одновременно у меня до странности разыгралось воображение. Прежде чем открыть дверь, я даже приготовился обнаружить, что мертвец ожил, покинул старый диван и направляется через комнату ко мне. Но ведь я сам видел бледность его лица, прикасался к его холодной как камень коже и знал с абсолютной уверенностью, что он умер. И все же в три часа утра, поднятый с постели шумом, доносившимся из комнаты с покойником, я мог поверить во что угодно. Я положил пальцы на круглую ручку двери клубного помещения и начал осторожно поворачивать ее. Мне не было в точности известно, где расположен выключатель, но как только удалось чуть приоткрыть дверь, я понял, что в комнату проникает достаточно света от того же уличного фонаря. Одним резким движением я распахнул дверь настежь и заглянул внутрь. Кружевной тюль на главном окне ветром затянуло далеко вглубь, а окно оказалось широко открытым, но больше здесь никого не было. Я нашел выключатель, нажал, но даже яркий свет люстры не открыл для меня ничего нового. Труп на диване лежал в прежнем положении, в каком его и оставили. Я отвернулся, ощутив себя неуютно. Необычным выглядело только открытое окно. Я подошел к нему и выглянул наружу в сторону улицы, но никого не заметил. Между тем, пока я там стоял, дождь яростно хлестал в помещение. Мне пришлось поспешно опустить стекло фрамуги и запереть ее на задвижку. Кто-то успел побывать в комнате. В этом сомневаться не приходилось. Но кто? И зачем? Если он хотел достать что-либо из карманов покойника, его ждало разочарование, поскольку их опустошили еще в зале паба. Вероятно, цель состояла в чем-то ином, но я помешал ее осуществить. По зрелом размышлении я счел за лучшее немедленно позвонить Бифу. Сержанту, разумеется, не мог понравиться звонок в такое время, но ведь я должен был поставить его в известность о случившемся. Поэтому я перешел в гостиную, где находился аппарат, сделав все как можно тише, чтобы не потревожить сна семейства Симмонсов, пока выяснял у диспетчера домашний номер сержанта. Мне пришлось долго слушать гудки, прежде чем трубку сняли. Затем раздался голос сержанта, невнятный и раздраженный: — Кто это? Что стряслось? — спросил он. — Биф? С вами говорит Таунсенд. Некто неизвестный только что вломился в клубную комнату «Митры». — Вы сумели повязать его? — Нет. — Так с чего же вы так уверены? — Я услышал звуки его движений из своей спальни этажом выше и спустился. В комнате никого не застал, но окно, выходящее на улицу, было поднято. — Быть может, Симмонс забыл закрыть его? — Разумеется, нет. Вы же сами были с ним, когда принесли туда труп. — Это забавно… Я устал и тоже почувствовал прилив раздражения. — Не знаю, что здесь такого забавного, — сказал я. — Лично мне не доставляет никакой радости, когда меня будят посреди ночи. Что вы собираетесь предпринять? — Предпринять? Что я могу, по-вашему, предпринять? — Ну, не знаю… Разговор получался не слишком вразумительным. — Не вижу, что сейчас мог бы сделать. Вы же сами сказали — он успел скрыться. Так зачем нам теперь какая-то суета посреди ночи? Я уже собрался от злости швырнуть трубку. — Хотя постойте, — продолжил сержант, словно на него только что снизошло вдохновение. — Я пришлю к вам туда констебля. Он все возьмет на себя. Только дождитесь его… И прежде чем я смог произнести хоть слово, он, а не я, резко бросил трубку телефона. Я оказался в ситуации одновременно и абсурдной, и крайне неприятной. Я не мог теперь отправиться спать до появления констебля, потому что кто-то должен был впустить его так, чтобы он не перебудил весь дом. И еще. У меня зародилась мысль о том, как повезло моему старому другу Бифу, если на его долю выпало расследование нового громкого дела, а он взялся за него слишком небрежно и ошибочно. Я находился в самом мрачном и озлобленном расположении духа, сидя и дожидаясь в почти пустой комнате, где компанию мне составляло только тело Роджерса. Но прошло не так уж много времени, когда, снова подойдя к окну, я увидел фигуру молодого полицейского, поспешно шагавшего по улице. Я открыл окно, с облегчением обнаружив, что ливень немного, хотя и ненадолго, унялся. Передо мной возникло лицо довольно-таки привлекательной наружности констебля, телосложением и манерой держаться напоминавшего боксера. — Меня прислал сержант Биф, сэр, — сообщил он. — Очень хорошо. Я рассказал ему о том, что произошло. Причем он все время улыбался мне приветливо и дружелюбно. А ведь его только что подняли с постели и приказали выйти во мрак ненастной ночи. В его прекрасное настроение даже как-то верилось с трудом. — Я все понял, сэр, — сказал он. — Остальное предоставьте моим заботам. А вам лучше вернуться в постель. Что я с превеликим удовольствием и сделал. Глава 5 Проснувшись утром, я увидел, что дождь прекратился, а ветер стих. Сквозь облака даже пытались робко пробиваться лучи зимнего солнца. Однако спустившись к завтраку, я обнаружил, что миссис Симмонс ходит на цыпочках и разговаривает шепотом. Хозяйка всем видом показывала, насколько глубоко осознает присутствие в своем доме покойника. Сержант Биф прибыл около десяти часов, и выглядел он подавленным. — Ну, и как дела? — спросил я, опустошив свою последнюю чашку чая и прикуривая сигарету.