Виноградов вынул из папки сложенный пополам листок, расправил загнувшийся угол. Опытный начальник без труда определит — встречался ли его сотрудник с «источником» на ходу или в нормальных, предусмотренных соответствующими нормативными актами условиях. Или это вообще — домашняя заготовка оперативника. Текст, лежавший сейчас на столе, был написан явно в спешке, без особой заботы о стиле и грамматике: «…после ареста Лапшина за убийство водителя „Интуриста“ у Строганова появился новый помощник — зовут Игорь, кличка Чистяк. Строганов и Чистяк также принимали участие в нападении на водителей, но как-то решили со следователем и по делу пойдет один Лапшин. Потерпевших придавили, и они никого больше не опознали, это со слов Шейна. Чистяк раньше работал по спорту на Морском вокзале, потом сел. Всех в Пароходстве знает, и Строганова тоже, еще до зоны. Он теперь отвечает за девушек — делает гостиницу, разбирается с иностранцами. Альбина». Владимир Александрович, не заполняя необходимых реквизитов — режим секретности должен соблюдаться свято… по мере возможности, — убрал листок обратно в папку. Пройдя на кухню, взял из-под крахмальной салфетки свежий бублик и, не удержавшись, принялся его жевать. Аккуратно подошел к окну — гость задерживался. Кухонное окно расположенной на втором этаже квартиры выходило на внутренний, проходной дворик — подходы просматривались идеально, нежелательный сопровождающий не смог бы остаться незамеченным — а ему, в свою очередь, не просто было бы определить, в какой из укрытых за причудливыми изломами стен парадных скрыло объект. Покинуть квартиру можно было тремя путями. Виноградов в очередной раз мысленно поблагодарил архитектора старинного доходного дома — со слов хозяина, энергичного пенсионера-следователя довоенной закалки, эта квартира использовалась для конспиративных встреч еще тузами царской сыскной полиции… Из полумрака арки возникла знакомая фигура. Уверенной, в меру торопливой походкой возвращающегося домой горожанина гость пересек дворик, оставляя на свежем снегу цепочку крупных, внушающих уважение следов. Хлопнула дверь — Виноградов знал, что, стоя сейчас в полумраке противоположной парадной, мужчина дотошно вчитывался в список жильцов… Сквозь матовое стекло ему видно — «хвоста» нет. Теперь он поднимает глаза на окна виноградовской «квартиры», убеждается в отсутствии тревожного сигнала… Владимир Александрович пошел к двери — ее положено открывать заранее… — Чай — это хорошо! — Игорь Чистяков, перегнувшись через поручень кресла, подтянул к себе необъятную спортивную сумку, которую минуту назад поставил на пол. — На! И это — туда же… Из матерчатого чрева появились маняще красивая банка «Липтона» и пластиковый рулончик немецкого печенья. — А это — тебе, Володя, лично. К Новому году. Виноградов присвистнул — в руке Чистякова матово чернела бутылка «Наполеона». — Спасибо. — Ерунда. Не стоит. — Может — плюнуть на все, к вам податься? — Владимир Александрович не переставал удивляться происшедшей с Игорем перемене — уверенный в себе, даже немного барственный. А одет-то, одет… Только пуховик стоит полугодовой оперской зарплаты. Да-а… Не похож он на того Чистякова — из первой их, двухлетней давности, встречи. Совсем не похож. — Возьмем. У нас на умных — дефицит. Здоровых много — а с мозгами мало. — Ладно тебе. — Виноградов достал из серванта рюмки и бутылку армянского коньяка. Плеснул. — Не за рулем? — Пока нет. — По тону Чистякова было понятно, что после нескольких месяцев в рэкете мысль о приобретении собственного автомобиля уже не кажется ему фантастической. — За нее! — За удачу! Чтоб у нас все было — и нам за это ничего не было. — Виноградов выпил и прокомментировал: — Фольклор. Милицейско-торгашеский… Кстати, об умных. Что насчет Мастера? — Мне через Строганова не перелезть, Мастер только с ним контачит — я уже писал об этом. — Напрямую — никак? — Никак. — Жаль… — Уберите Строганова. — Чистяков сказал это уж чересчур сразу и равнодушно. Интересно, подумал Виноградов, что для него важнее — подняться на ступеньку ближе к кормушке или красиво выполнить задание опера? — Вот по этому поводу я тебя и пригласил… — Алле, кто это? — Виноградов. — О, а я тебя и не узнал. Богатый будешь. — Спасибо, товарищ полковник. — Извини, брат, что по домашнему телефону, — голос начальника оперативно-розыскного бюро рокотал озабоченно и глуховато, — но надо бы повидаться. — А где вы? — Да через пару минут буду у твоей парадной. Спускайся к машине… Ждать не пришлось — «шестерка» полковника уже остывала на асфальтовой дорожке. — Залезай. — Добрый вечер. — Здравствуй… Значит — слушай. Ты был прав — это Ценяев. — Точно? — Перед глазами Виноградова возникло отечное, предпенсионное лицо, не первой свежести китель с майорскими погонами. — Значит, все-таки секретчик Управления? — Точно. Обрадуй своего шефа: «крыса» не из Морского отдела. Больше ничего не говори — он опер, поймет. — Ничего себе — обрадуй! Вся «сеть» транспортной милиции… Но почему только — мои? — Мои! Твои! Откуда мы знаем — может, он всех сдал, от Мурманска до Пскова… Просто заказчика сейчас интересуют твои. Ладно. «Крот» по вашим учетам не проходит — тут все чисто… — А Альбина? Я ее меньше года назад сделал. — Значит, считай — засвечена. Короче, давай работай по Строганову. Сделаешь — мы этой сволочью канцелярской займемся, мать его! Подписывая учетный документ на нового виноградовского человека, начальник морского отдела только удивленно хмыкнул: — Ну вы даете, Владимир Александрович… Бог с вами, хозяин — барин. Взрослый человек, знаете, что делаете. На типографском бланке с грифом «Секретно» были выписаны полные установочные данные Строганова. Псевдоним ему присвоили — Ветеран… Чистяков и молодой боец — при взгляде на него Игорь до сих пор вспоминал их первую встречу и хруст собственного ребра под ударом кованого ботинка — сидели на аккуратной лавочке среди окружавших безликий подъезд хрущевской пятиэтажки сугробов. — Снегу навалило… — лениво бросил Чистяков. — Снегу… Зад примерзает — вот что. Скоро они там? — Это для Машки время — деньги. А на его месте я бы тоже не торопился. — А ты что, Чистяк, на его месте не был? — удивленно ухмыльнулся молодой. — За деньги — конечно нет. Это ж совсем другое дело! Я их — только по большой чистой любви… Как думаешь — любят они меня? — Любят! — по-жеребячьи всхрапнул собеседник. — Они нас всех любят! — Внимание! — напрягся Чистяков. На расчищенную от снега дорожку вывалился массивный краснолицый финн в полузастегнутой куртке. Беспорядочно слипшиеся бесцветные волосы, криво сидящая новая кроличья шапка с магазинным ярлыком… В одной руке он нес черный пластиковый «дипломат», а другой безуспешно пытался отпихнуть от себя миниатюрную черноволосую девицу — чуть более трезвую, чем он. — Мальчики! Не платит! — Совсем? — На такой крик души нельзя было не отреагировать. — За шапку — дал, а за это… — девица обреченно махнула куда-то вниз живота, — …ни хрена. Сволочь! Чухна! Чистяков огляделся: поблизости никого не было, только таксист-«отстойщик» в своей машине сосредоточенно смотрел в никуда из-за руля. — Ю хев ту пэй, френд. — Чистяков вежливо улыбнулся иностранцу, жестом прокомментировав: надо заплатить. Но иностранец мысленно был уже в теплом салоне такси. Не удостаивая Чистякова взглядом, он могучей лапой лесоруба отодвинул его в сугроб — и внезапно выгнулся от страшного удара в позвоночник. Рухнувшее в снег тело несколько раз дернулось от пинков. — Хау а ю, френд? — заботливо склонился над финном Чистяков. — Тоуариш… тоуариш рэкит… — трезвея, прохрипел иностранный гость. Правая рука его нашаривала «дипломат», подтянула к себе. — Пли-из. Чистяков извлек из бумажника толстую пачку купюр, отделил две по пятьсот марок: — Леди. Затем вынул пятьдесят марок: — Такси. Оставшиеся деньги сунул себе в карман: — Штраф. …Когда такси исчезло за поворотом, Машка обиженно сплюнула: — Хоть бы спасибо сказал… гад.