— Погодите! Время уже — во, телик пора включать. Начальник розыска еще не успел закончить фразу, а Грачновский, седой в неполные сорок лет подполковник милиции, представлявший на совещании 6-е Управление, уже шел через кабинет к телевизору. …На экране возникла панорама Морского пассажирского вокзала, затем — крупно — пулевая выбоина на мраморной колонне. В «скорую» грузят накрытое белой простыней тело. «Сегодня здесь в 10 часов 28 минут разыгралась очередная кровавая драма. Двумя выстрелами из крупнокалиберного пистолета убит житель и гражданин Швеции, в недавнем прошлом — наш соотечественник, имя которого, вероятно, многое напомнит любителям тяжелой атлетики — Константин Контровский. Ранен выполнявший свой служебный долг сотрудник милиции…» На пандусе — популярный телекомментатор, дающий прикурить сигарету улыбающемуся милиционеру с рукой на перевязи. Крупно — обведенный на асфальте мелом контур человека. «Преступник в перестрелке убит, ведется розыск его сообщников, скрывшихся в белой „девятке“ без номеров, предположительно имеющей характерные пулевые повреждения… Наша программа располагает конфиденциальной информацией о том, что причины происшедшего кроются в оголтелом соперничестве между группировками мафии, рвущимися на международную арену. Что же еще ждет нас с вами при том параличе власти и попустительстве, которое так называемые…» — Да-a, не было печали. — Ладно, что у нас в Главке дело на контроле — это уж само собой. Так ведь еще и Москва не слезет. — А при чем тут телевидение? — Странный вы народ, чекисты. Сводки и ориентировки кто читает? Профессионалы. Кому это для дела надо, кто соображает, что с информацией делать. А телик все смотрят: и тетки-бабки из очереди, и генералы, и депутаты со всякими прочими шишками, и жены их. Отцов города сейчас лягнули — так они теперь из кожи вон полезут, нашему начальству покою не дадут, чтоб отмыться. А генерал министерский — он что, жене с любовницей или приятелю за бутылкой признается, что ничем, кроме закупки скрепок и промокашек, уже лет двадцать не занимается? А вдруг они спросят: а что у тебя там на Морском? Скоро ты этих гадких бандитов поймаешь? Нет, он теперь потребует постоянных докладов, желательно — письменных… — Ну, положим, не все такие… — Как говорят в Одессе: «Об все не может быть и речи». Ну и таких достаточно. Всяко-разно — на нашу шею хватит. Следственные методы работы по возбужденному прокуратурой уголовному делу эффект дали мизерный и не то что радужных — вообще никаких перспектив не сулили. К концу третьих суток расследования это стало ясно даже непрофессионалам. Сначала десятки, а потом и сотни листов протоколов допросов, экспертиз, запросов и ответов на официальных бланках, компьютерные распечатки ГАИ, фототаблицы — в сущности, все возможное и действительно важное уже было сделано, оставались только процессуальные конвульсии, позволяющие имитировать «движение» по делу до того предусмотренного законом дня, когда следователь с легкой душой спишет его в «глухари» и засунет в самый дальний угол сейфа. — Понимаешь, Степаныч, формально это дело прекратить — раз плюнуть. — Старший следователь региональной прокуратуры по особо важным делам Ишков был старинным приятелем начальника отдела морской милиции, в кабинете которого сейчас сидел, и мог себе позволить говорить откровенно. — Преступник установлен, погиб и к ответственности привлечен уже быть не может — Кодекс дело прекратить позволяет. А соучастники — какие такие соучастники? Не было никаких соучастников. Машина там случайно мимо проезжала, испугался водитель стрельбы — дал деру. Ну не нашли твои сыщики этого важного свидетеля — что ж поделаешь? Свидетель — всего лишь свидетель, слава Богу, не единственный и погоды не делающий. — Тем более что шведы, как выясняется, из-за Контровского особо не расстроились и такая версия их вполне устроит. — Да? Тоже неплохо. Героев бы твоих, — Ишков повернулся в третьему участнику беседы, Виноградову, — наградили… Как, молодой человек, неплохо? — В общем, возражений нет. — То-то. Все бы хорошо — но шум вокруг этого, мягко говоря, нездоровый. Те дергают, эти… — Нас тоже. — Начальник отдела понимающе вздохнул. — Короче, найдете мотив — скромный какой-нибудь, не белыми нитками шитый, но — железно закрепленный, железно! — прекратим дело. — Ревность, долги карточные… — кивнул понимающе Виноградов. — Ну, Степаныч, чувствуется твоя школа. Ему, наверное, и поручишь? — Кому же еще! А, Владимир Александрович? Объект твой, официально по уголовному делу ты работать не можешь — в качестве свидетеля допрошен… Значит, если у закона к покойнику претензий уже нет, они вроде у тебя должны быть. — Я, товарищ подполковник, не ребенок. С убийцей мы в расчете, хотя он, так сказать, первый начал. Но что для дела надо — конечно сделаю. Залипуем в лучшем виде. Одна только просьба: если получится у меня на тех, кто его посылал, выйти… — Владимир Александрович! Мы не меньше вас заинтересованы в изобличении организаторов стрельбы. — Голос Ишкова зарокотал негромко, но внушительно — как отдаленная гроза. — Получится — честь вам, как сыщику, и хвала. Пока у вас не получается — и мы вынуждены искать компромиссы. — На личных местоимениях рокот усиливается. — Я понимаю, товарищ подполковник, — Виноградов повернулся к начальнику, — как сыщика, меня устроят оба варианта. Но как человека, у которого во лбу могло оказаться это… — он кивнул в сторону фототаблицы с изображением извлеченных из тела Контровского пуль, — мне ну просто очень хочется глянуть в глаза тем ребятам. — Эмоции — враг профессионала. Впрочем, молодой человек, ваш начальник считает, что интересы службы для его любимого ученика — не пустой звук. А остальное — ваше личное дело. — Так сказать, дело частного обвинения… — Ну, юридически, конечно, не безупречное сравнение… хотя — эффектно. — Значит, так. Сегодня вечером, Владимир Александрович, доложите план. Подключайте всех, кого считаете нужным, — в той степени и объеме, которые входят в мою компетенцию. Со службами, в принципе, вопросы решены — если и не помогут, то хоть в компот не плюнут… Свободны. Должность, которую уже более года занимал капитан Виноградов, полностью называлась длинно и малопонятно даже для значительной части сотрудников территориальных органов внутренних дел — существовала она только в транспортной милиции, да и то не в каждом линейном отделе. Фактически он был начальником подразделения, состоящего из трех офицеров и без малого двадцати милиционеров и оперативно обслуживающего городской Морской пассажирский вокзал и, естественно, всю сферу пассажирских перевозок пароходства. Так как все его подчиненные одновременно входили в штат соответствующих служб отдела морской милиции, Владимиру Александровичу приходилось делить свои начальнические функции с полудюжиной других руководителей, хотя, как это ни странно, на соответствующую долю ответственности — и за личный состав, и за обслуживаемый объект — никто не претендовал. Его непременно заслушивали на всех итоговых совещаниях — и по линии работы угрозыска, и в отделении БХСС, и о состоянии борьбы с подростковой преступностью, а также по вопросам кадровым, социально-бытовым… Словом, должность Виноградова являлась профессионально исключительно интересным, создающим все условия для саморазвития служебным тупиком. Уйти с нее, руководящей, на рядовую оперативную работу — как ни крути — понижение, занять место начальника отделения или отдела?.. Как правило, руководителями оперативных аппаратов становятся свои, на глазах воспитанные и вскормленные, — а даже для бывших коллег и учеников из ОБХСС Виноградов уже был и не то чтобы совсем уж посторонним, но и… — скажем так — не родным. Так же обстояло дело и с розыском, и с охраной общественного порядка, а должность начальника Управления, требующую примерно такого же уровня компетентности и универсальности, как и теперешняя, никто пока не предлагал. И вряд ли предложит в будущем. Что же согнало честолюбивого, умного и в недавнем прошлом удачливого старшего оперуполномоченного ОБХСС с накатанной, оборудованной необходимыми стрелками и указателями, идеально прямой, скрывающейся за горизонтом магистрали здоровой советской карьеры, заставило крутануть баранку на выщербленный и плохо освещенный проселок? — В этих джунглях каждый жует свой банан, — обычно отвечал на подобные вопросы Виноградов. Однако сегодня, вопреки обыкновению, он продолжил: — Как мы сейчас с преступностью боремся? Ну вот представь себе: поле, окопы… Надвигаются вражеские танки. Грохот, пыль, гибнут один за другим — лучшие! Кое-кто втихаря в тыл отползает. И вдруг орудийные расчеты получают команду пушки зачехлить, примкнуть штыки и бить врага гранатами… Нет, конечно, враг не пройдет, но почему такой ценой? Кому это нужно? Ну вот кое-кто из самых непонятливых берет, плюнув на приказы, пушки, лупит по танкам, жжет их — и получает в спину очередь. От своих же тыловых крыс… Ты же помнишь, как всем городом за бандой Тамарина охотились? По закону — ничего сделать нельзя было. Ну и пришлось… Крик стоял — давай! сажай! Худо-бедно — посадили. Теперь орут — провокация! не по правилам! Кто виноват? Кто кричал? нет, кто свой зад подставлял? Нужен крайний — вот он. В смысле — я. Совсем схарчить, вроде, рискованно, а вот в почетную ссылку — будьте любезны. — Логика в общем у твоих шефов была правильная, тут уж ты, братец, горячишься. Пересидел бы пару лет в тени — все бы утряслось, подзабылось… — Ага — в тени! — Виноградов положил руки на пачку вчерашних газет. В каждой хоть как-то, но отражался и комментировался инцидент на Морском вокзале. — Помнишь, лозунг был: «Там, где партия, — там успех, там победа!»? Так вот, там, где я, — насчет тени или, к примеру, тишины и покоя — напряженка. — «Виноградов В. А. и его роль в формировании криминогенной обстановки на объектах транспорта». Краткие тезисы диссертации. — Дурак ты, товарищ капитан, хоть и «академик». Вам, писарям… — Ладно, ладно, не злись. — Капитан милиции Телков — в отдаленном прошлом младший коллега Виноградова по отделению БХСС, поступивший вскоре какими-то не совсем ясными путями в академию, закончивший ее «с отрывом от производства» и сменивший теперь хлопотную оперативную работу на деликатную должность в аппарате Главка — точнее, в инспекции по личному составу, — примирительно потрепал собеседника по плечу: — Что бы ты без меня, писаря, делал… Оценил? Проверка у тебя на Морском три серьезных и с десяток по мелочам нарушений выявила. — Я-то понимаю — где их нет? А мое руководство? Думаешь, оно крови не жаждет? А я такое заключение сляпал — все кругом в дерьме, один ты почти Д’Артаньян. Хотя, сам понимаешь, можно было бы и наоборот все повернуть… — Ну, благодетель, спасибо! А давай меняться: ты будешь башку под пули подставлять, а я из-за тебя — с начальством ссориться, доказывать, что ты не виноват, что тебя недоподстрелили. Но уж в следующий раз этот недостаток ты обязательно устранишь. — Хватит, поссоримся. Слушай, Вова, вам тут, внизу, попроще… Понимаешь, у жены скоро день рождения — надо бы через твоих хануриков чего-нибудь этакое достать… Радиостанция на столе зашуршала, всхрапнула и опять затихла. — Т-с-с! Тихо. — Капитан Груздев из управления Грачновского неловко повернулся и задел стакан. Содержимое вылилось частично на брюки, а частично — на газету, служившую скатертью. — Да не дергайся ты, ради Бога. — Виноградов слегка передвинул от себя полную окурков пепельницу. С тех пор как он в очередной раз бросил курить, ничто не вызывало у него большего отвращения, чем вид и запах подмокших, использованных фильтров. — У меня же бойцы на посту, если что — предупредят «тональными». — Давненько я так не сидел, — задумчиво протянул самый старший из присутствующих, уже знакомый здоровяк комитетчик. — Считай так, что с Указа. — Только не надо… У вас еще не так пьют. — Да где угодно — но не в кабинетах. — А это потому, что вы все друг друга боитесь — кто первый начальству стукнет… От безделья друг на друге тренируетесь. — Уймись, — оборвал подвыпившего Груздева Виноградов, не давая разрастись до размеров локального конфликта вековому антагонизму между политическим и уголовным сыском. — Уж к Петровичу — это как раз не по адресу. На правах хозяина он разлил из бутылки остатки: — Допиваем, подбиваем бабки — и по домам. — Годится. — Представитель политического сыска огромной виноградовской финкой аккуратно располовинил луковицу и водрузил свою долю на хлеб. — Чтоб у нас все было — и нам за это ничего не было! Дружно выпили. Решительно, по-мужски смели со стола остатки трапезы, эвакуировали за окно, в бурные воды залива, стеклотару. Достали и разложили — Виноградов на собственном столе, а гости на лежащих на коленях «дипломатах» — спецблокноты и папки. — Торжественное заседание, посвященное счастливому избавлению всеми нами любимого товарища Виноградова от вражеской пули, объявляю закрытым. Концерта тоже не будет, потому… — Кстати, мужики, смотрите, что я тут себе выписал, — перебил Владимира Александровича чекист, листавший фирменный морфлотовский «ноутбук». — Перебивать именинника — бестактно, — не преминул отметить язвительный Груздев. — Пардон-пардон, я быстро… Вот: «Тайные розыски, или шпионство, суть посему не только позволительное и законное, но даже надежнейшее и почти, можно сказать, единственное средство, коим высшее благочиние представляется в возможность достигнуть предназначенной ему цели». Кто бы вы думали? — Крючков? — Павел Пестель. — Господи, очернители проклятые — уже и до декабристов добрались. И куда госбезопасность смотрит? — А она, между прочим, сейчас вместе с тобой бандитов ловит, раз уж ваша фирма не справляется. — Груздев был способен вывести из себя даже самого миролюбивого сотрудника КГБ. — Все, мужики. Поехали. — Виноградов несколько раз чиркнул по бумажке, расписывая ручку. — Петрович, давай, помогай чем можешь. — Ну — так. Контровский Константин Георгиевич… установочные данные у вас есть… заслуженный мастер спорта… Поднял я архивные бумаги за его чемпионский период — ничего особенного, как у всех «сборников»: помаленьку контрабанда, мелкие грешки с валютой. Была одна история с какой-то околоспортивной девкой, но замяли, договорились полюбовно… Виноградов сделал пометку в своих материалах. — В тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году, с уходом из большого спорта и прекращением загранпоездок, Контровский из нашего поля зрения как-то выпал, во всяком случае, я запросил — компромата на него нет. А в восемьдесят девятом, в самый разгул демократии, мы его даже «просветить» не успели — просто мгновенно оформил «фиктивку» со шведкой и был таков. Да тогда, в общем, считалось — свалил, и черт с ним. Не он один… Получил скорее обычного и шведское подданство. В Союзе до вот этого раза не был… Значит, ребята справку подготовят, а пока на словах сказали: в Швеции покойник активно участвовал в деятельности русско-еврейской мафии. В разборках со стокгольмскими кавказцами и с «хельсинкской» группой его команда обеспечивала безопасность боссов. Это достоверно, а предположительно — на них по меньшей мере три трупа, в том числе, что пикантно, один осведомитель шведской полиции… — А что же тамошние коллеги? Они-то что всю эту бражку не прихлопнут? — Так ведь ни один шведский подданный не пострадал… Вон, как выяснилось, даже их человек работал не столько из-за денег, сколько за продление вида на жительство… Вообще, наши бывшие соотечественники «крутятся», как правило, аккуратно, шума не поднимают, «доят» исключительно своих, которые в полицию не жалуются. Шведам проще, когда весь этот гадюшник сам собой управляется. Виноградов оторвался от наполовину исписанного за время рассказа листка и попросил: — Петрович, если у тебя пока по покойнику все… — Все. — …прервись, пожалуйста. Пусть Груздев дополнит.