Валентина молчала. — Что вы скажете? — спросил Искаков. — Хотя, конечно, и я ответа не жду… Я просто объяснил вам. — А я все же отвечу, Булат Искакович… Я отвечу: мало ли по каким причинам шофер такси мог сообщить вам о Сибирцеве! Ему необходимо отвести от себя подозрения… Может быть, у него была такая договоренность с Сибирцевым: шофер сообщит, а Сибирцев между тем скроется… Мало ли… Разве в их шайке человеческие отношения друг к другу? Это же факт, что Бурак хотел навести нас на след Ушакова — всей этой историей в библиотеке. А мы теперь знаем, что Ушаков именно соучастник!.. Во всяком случае ясно, что Сибирцев ничего не мог совершить на шоссе, если шофер такси не соучастник… И еще: насчет старшего диспетчера, что он — отец… Это ведь тоже факт! Конечно, я не следователь… Я лишь рассуждаю и делаю выводы из известных фактов. Мне, например, кажется, что шофер такси и Сибирцев соучастники, что происшествие на шоссе — дело их рук. Больше того, в тот вечер, возможно, они обстряпали еще одно дельце. Помните чемоданы посреди комнаты Бурака? Упакованные, без единого отпечатка пальцев… Можно предполагать, что Бурак их приготовил у н е с т и, но можно и н а о б о р о т — предположить, что кто-то ему их п р и н е с. Можно, например, предположить: убедившись, что при Бураке имелись фальшивые деньги и они попали в руки милиции, Сибирцев и таксист, возвратившись с места происшествия, перевезли компрометирующие их чемоданы на квартиру Бурака, — заметьте, перевезли, потому что чемоданы тяжелые. Это ведь очень ловкий ход — подбросить чемоданы Бураку. Спрятанная в чемодане форма уже ценности для преступников не составляет, зато сколько выгод — все можно свалить на покойника!.. То, о чем я говорю, пока мое предположение, прямых подтверждений у меня пока нет… Полковник взглянул на Пахомова. Валентина считала: это был уже третий взгляд в сторону Пахомова за время разговора! — Валентина Дмитриевна! — официально произнес полковник. Он сел за письменный стол, и вид у него тоже был официальный. Валентина подумала, что впервые он обращается к ней так официально. — Валентина Дмитриевна, я вас очень прошу на будущее — ни в коем случае больше не заниматься самодеятельным расследованием… С преступниками мы не играем в игры — и они тоже не шутят! Сегодня вы подвергли себя смертельной опасности, больше этого допускать нельзя! Кроме того, своими действиями вы мешаете следствию. — За Сибирцевым мы хотели понаблюдать, — объяснил Пахомов (на этот раз вмешался в разговор и он). — Но своим преследованием вы его так напугали, что он попытался снова исчезнуть — и мы вынуждены были его взять!.. — Сибирцев арестован?!. — Сейчас его допрашивают. ГЛАВА 8 После разговора с полковником и Пахомовым (она вспоминала ледяной голос полковника и хмурое лицо Пахомова у окна — и к щекам ее приливала кровь) Валентина не могла заставить себя пойти в Управление. Дело было не только в том, что она сорвала планы следствия относительно Сибирцева; придя домой после того разговора, она вдруг поняла, что ее поездка на Центральную диспетчерскую станцию тоже осложнит, перепутает планы Пахомова, ведь старший диспетчер Сидоров, ясно же, рассказал дочери о посещении корреспондентки, а Ушаков объяснил ему (так оно, конечно, было!), кто эта корреспондентка и с какой целью она появилась на ЦДС. Валентина позвонила Волынскому и поделилась с ним своими опасениями. «Я в курсе вашей самодеятельности, — ответил Волынский, — и, говоря правду, тоже не одобряю вас». Прошло уже несколько дней — Валентина больше не ходила в Управление и оттуда ей никто не звонил. Она не знала, чем закончился допрос Сибирцева, она ничего не знала. Конечно, это глупость, что она не идет в Управление и не звонит (почему она считает, что ей должны позвонить — у людей там столько своих дел и забот, она же знает!). Но день проходит за днем — и идти в Управление становится труднее. Теперь ее мечтам о повести — конец. Да при чем тут повесть! Ей стыдно перед людьми за свою «самодеятельность», но еще стыднее теперь за то, что она перестала ходить к ним, как будто обиделась на них! Наверно, они решили, что она обиделась — это уж точно! — но это не так, совсем не обиделась, напротив, чувствовала себя виноватой. Она привыкла к ним, скучает и по хмурому, сдержанному Пахомову, и неугомонному Волынскому, и по рассудительному, обязательному Есенову, по Митько… и полковнику Искакову!.. Валентина отложила рукопись, которую правила. Была суббота, нерабочий день, она пришла в редакцию, потому что дома не находила себе места, но с правкой рукописи тоже ничего не получалось. «Смелее, ну!» — подбодрила она себя. Она подняла трубку и набрал номер кабинета полковника (он всегда работая — выходной, не выходной). Она долго слушала длинные-длинные гудки, она вспоминала, как однажды плыла на пароходе, на воде лежал молочный туман и с прибрежного маяка также неслись тревожные, длинные гудки… Полковника в Управлении не было. Валентина мгновение колебалась — и позвонила Искакову домой. В трубке щелкнуло, Валентина почувствовала, что пальцы ее немеют… — Искаков у телефона. Это был голос Искакова-младшего, еще звонкий, мальчишеский. — С вами говорят из редакции… Архипова. Папу можно пригласить к телефону? — Отец в командировке. — Извините… Когда он возвратится? — Куда поехал и когда возвратится — не в курсе. А? Валентина улыбнулась: «А»? Поблагодарила и положила трубку. Ни на что не надеясь, позвонила в Управление Пахомову. — Майор Пахомов слушает. — Здравствуйте, Иннокентий Петрович! — обрадовалась Валентина. — С вами говорит… — Узнал, Валентина Дмитриевна. Здравствуйте. Что это вы пропали? Много работы? — Вам как на духу?.. Ничего не случилось. Просто было стыдно после нашего разговора. Стыдно — и все. — Вы не должны обижаться на полковника… Он тогда сильно переволновался за вас. (Чудак Пахомов! Можно подумать, что я могу обижаться на полковника!). — Что же вы замолчали, Валентина Дмитриевна?.. Полковник сейчас в командировке. — Я знаю. Я не обижаюсь, Иннокентий Петрович, ей-богу… — Полковник во Львове, прилетает во вторник… А у нас, Валентина Дмитриевна, много нового. — Правда?! — Правда. Приезжайте, убедитесь. — Сейчас!.. То есть, можно сейчас? — Приезжайте сейчас. — Через двадцать минут буду, Иннокентий Петрович. Валентина была у Пахомова через десять минут: ей удалось поймать такси. Разговаривал с ней майор по телефону бодро, но выглядел он очень усталым, лицо его было осунувшимся, и сутулился Пахомов сильнее обычного. Он ткнул указательным пальцем себе в переносицу, поправил сползшие очки в железной домашней оправе и улыбнулся тоже для него необычно — по-отечески. — Приветствую вас, Валентина Дмитриевна. Садитесь сюда, чтобы было хорошо видно. Сейчас приведут вашего знакомца. В дверь постучали. — Как раз, Валентина Дмитриевна, вовремя прибыли, — майор повысил голос. — Да, войдите. В комнату вошел полный, круглолицый сержант милиции. — Доставили, товарищ майор. Разрешите ввести? — Введите. Сержант вышел, почти тотчас дверь открылась, сержант ввел Сибирцева. Сибирцев держал руки сзади, голова, остриженная наголо, была опущена. Встреться он таким Валентине на улице, она бы его, пожалуй, не узнала. — Садитесь, Морозов. («Еще Морозов!» — отметила про себя Валентина). Сержант вышел. Морозов-Сибирцев сел, не поднимая головы, исподлобья глянул на Пахомова, потом на Валентину, глаза его на мгновение сузились — узнал! Но взгляд Сибирцева оживился только на мгновение. Был Сибирцев подавлен или делал вид, что подавлен, — со стороны казалось, что он равнодушен к присутствию не только Валентины, но и майора. П а х о м о в. Значит, продолжим разговор? М о р о з о в (так называл его майор). Я уже все объяснил, гражданин начальник. П а х о м о в. Тогда повторим. Морозов пожал плечами. П а х о м о в. Я снова прошу вас, Морозов, рассказать, что вам известно о человеке, с которым вы сидели в кафе. М о р о з о в. Мне о нем ничего не известно, я впервые его тогда видел. Он подошел и спросил: «Можно сесть?» Почему я должен был не разрешать, если стул свободный? П а х о м о в. Ясно. Оставим пока о нем. Морозов снова пожал плечами, опустил голову. П а х о м о в. В паспорте у вас имеется отметка, что вы работали на Камнегорском моторостроительном заводе… М о р о з о в. Работал когда-то. П а х о м о в. Почему вы уехали из Камнегорска? М о р о з о в (после паузы, резко поднял голову). От жены уехал!.. Разошлись мы. Видели в паспорте штамп насчет жены? Вот с ней мы и разошлись! (Валентина подумала: «Он еще не знает, что мы были в Камнегорске!») П а х о м о в (достал из стола фотографию, протянул Морозову). Посмотрите. Морозов взглянул, ничего не сказал. П а х о м о в. Ну?.. Фотография вашей жены — Морозовой Ульяны Тимофеевны. М о р о з о в (усмехнулся). И вторую фотографию достанете? П а х о м о в. Можно. (Достал из стола, протянул вторую фотографию). М о р о з о в (рассматривая ее). А может быть, это он фамилию присвоил? (Показывает на фотографию). А подлинный Морозов — я, и это моя жена… Так не бывает? П а х о м о в. Мы проверили. Не только они вас узнали — и на заводе многие узнали, только фамилию другую назвали. Валентина Дмитриевна может подтвердить, она тоже проверяла.