Мне вдруг больше всего на свете хочется вернуться к началу всего этого и сделать всё снова на этот раз лучше. — Прости, Чейз, — шепчу я, чувствуя себя худшим человеком на свете. Он сжимает мою руку, и мой взгляд снова фокусируется на его лице. — Тебе не за что извиняться. Я делаю быстрый вдох. — Что случилось после того, как ты узнал? С Ванессой, я имею в виду. — Как только я узнал правду, Бретт отбросил её в сторону, как кусок мусора. В его глазах она выполнила своё предназначение. Она была не в восторге от этого, несмотря на большую плату, которую он дал ей, чтобы она держала рот на замке с прессой. Итак, она вернулась ко мне, появилась на моём пороге. Сказала, что любит меня, что он обманул её. Умоляла меня забрать её обратно. Я задерживаю дыхание, боясь того, что он скажет дальше. — Неважно, сколько дверей я захлопываю перед её носом, она продолжает пытаться. Продолжает звонить, — я чувствую, как расслабляюсь, когда он недоверчиво качает головой. — Бретт, вероятно, платит ей за это, надеясь, что это меня заденет, даже после всех этих лет, — он делает паузу. — И учитывая тот факт, что её звонок заставил тебя убежать от меня вчера, я думаю, это работает. — Прости, — снова шепчу я, по совершенно другой причине. — Мне не следовало убегать, не поговорив сначала с тобой. Он снова стискивает мою руку, и хотя он ничего не говорит, я понимаю, что он принял мои извинения. — Почему ты здесь, Чейз? — я заставляю себя спросить. — Зачем ты мне всё это рассказываешь? Он смотрит на меня, и его зелёные глаза так напряжены, что я прикована к месту. — В ту секунду, как я увидел тебя, прыгающую на боковой линии, смотря игру, которую ты понимала, болеющую не за ту команду и всё ещё каким-то образом получающую больше удовольствия, чем все остальные на этом стадионе, я понял. Знал, что хочу тебя в своих объятиях, в своей постели, в своей жизни, — его глаза, жидкая раскалённая лава, горящая в моих. — Я привык получать то, что хочу, Джемма. Я перестаю дышать. — Тем не менее, я собирался держаться от тебя подальше, держать тебя подальше от всего этого дерьма, даже если это убьёт меня. — Почему? — Потому что ты не создана для обмана, лжи или тьмы. Я — тень, а ты — солнце. Ты не такая, как я. Ты просто… другая. — Плохая по-другому? — Отличаешься в лучшем смысле этого слова. Мой мир — он монохромный. Чёрное и белое. Но ты… — его голос становится ниже, хриплым. — Ты раскрашена во все оттенки палитры. Ты кричишь о цвете. Чёртова радуга. Я на мгновение замираю, пытаясь осмыслить его слова. — В прошедшем времени? — наконец спрашиваю я. — Что? — Ты сказал, что собирался держаться от меня подальше. Собирался, а не собираешься, — я с трудом сглатываю. — В прошедшем времени. Он смотрит на меня, его глаза впиваются в мои, и выражение его лица заставляет моё сердце сжиматься от надежды. — Я пытался уберечь тебя от этого дерьма с Бреттом. Теперь, когда он знает… ты в этом замешана, нравится мне это или нет, — он подходит ближе, и я запрокидываю голову, чтобы выдержать его взгляд. — Я больше не останусь в стороне, Джемма. Я не могу. Не буду. И мне плевать, кто об этом знает. — Ты едва меня знаешь, — шепчу я. — Я знаю достаточно, — его слова так непреклонны, что я не задаю ему вопросов. На мгновение мы замолкаем. — Знаешь, ты ошибаешься, — говорю я через некоторое время, снова глядя на воду. Пауза. — В чём? — Ты не только тень и тьма. Может быть, Бретт, может быть, твоя семья, но не ты, — я набираюсь смелости, чтобы сказать следующую часть. — Ты добрый и заботливый, даже если скрываешь это под своим доминирующим, властным, занозистым высокомерием. И когда ты смеешься… — я резко вдыхаю. — Ты заставляешь мир светиться. Он сжимает мою руку, и я заставляю себя поднять на него глаза. Его глаза горят так ярко, что почти больно встретиться с ним взглядом. Почти. — Люди, которые смеются так, как ты, не тёмные, Чейз, — шепчу я. — Не там, где это имеет значение. Выражение его лица серьёзное, когда он повторяет мои слова. — Ты едва меня знаешь. Я делаю паузу. — Думаю, я знаю достаточно. А потом, прежде чем я успеваю подготовиться, он обхватывает меня руками, склоняет голову к моей и целует меня так, будто весь остальной мир может отправиться в ад, потому что всё, что имеет значение, это мы, это наши губы, прижатые друг к другу, и руки, сплетённые в объятия, которые я не смогла бы разорвать, даже если бы захотела. ГЛАВА 21 КРУШЕНИЕ Как раз в тот момент, когда всё начинает налаживаться, — руки скользят под подол, языки присоединяются к движению, — Чейз прерывает поцелуй, отстраняется и прижимается лбом к моему лбу. Наше торопливое дыхание смешивается в пространстве между нашими лицами. Протестующий стон срывается с моих губ, и Чейз трётся носом о мой. — Сейчас мы возвращаемся в город. В частности, в мою квартиру. Точнее, в мою постель, — говорит он грубым голосом. — Мы не покинем её, пока не выясним, что между нами происходит, так что, возможно, ты захочешь очистить своё расписание, солнышко. У меня такое чувство, что это займёт некоторое время. В его словах есть безошибочное обещание, которое заставляет меня дрожать. — Такой властный, — игриво шепчу я, глядя ему в глаза. — Это заставляет меня задуматься… Его глаза напряжены, наблюдая, как мои губы формируют слова. Я наклоняюсь ближе. — Вы такой властный во всех аспектах своей жизни, господин генеральный директор? Он не отвечает. Вместо этого он переплетает свою руку с моей, поворачивается и начинает тащить меня обратно к дому, его длинные шаги поглощают участок пляжа так быстро, что я практически бегу, чтобы не отстать. — Чейз! Его темп не замедляется. — Чейз! Он останавливается так резко и быстро, что я чуть не врезаюсь ему в спину. Я открываю рот, чтобы спросить его, какого чёрта он думает, что делает, но прежде чем я успеваю издать хоть один звук, его глаза впиваются в мои, и слова испаряются на моём языке. Чёрт возьми. Его глаза не просто тёплые, они кипят от страсти, от чистой потребности, и я понимаю, что он держится за свой контроль на волоске. Я интуитивно знаю, что если я буду давить на него дальше, в этот же миг я окажусь голой на камнях под моими ногами быстрее, чем вы сможете сказать "секс на пляже". Я не слишком гордая, чтобы признать, что подумываю проверить эту теорию. Я взглядом слежу за его ртом, когда он делает шаг ближе. Опасность! — Неважно, — шепчу я, размышляя о последствиях публичного обвинения в непристойности и, что более важно, о не очень веселых побочных эффектах попадания песка в места, куда песок не должен попадать. Он кивает, делает глубокий вдох через нос, чтобы восстановить контроль, и снова начинает тянуть меня к дому. На этот раз я не протестую. * * * — Позвони и отметься, когда вернёшься. Я хочу убедиться, что ты дома в безопасности.