— Так ведь он гениальный артист! — с восхищением произнес паренек. — Ты бы с этим гением за одной партой посидел. Узнал бы. — Ну, это я не знаю. Но как он играл тогда в спектакле! Зал стонал от оваций. — Это он любит, овации, — презрительно заметил Валя. — Но ведь заслуженно. Признайся, заслуженно? — Допустим. — То-то. Он рожден для театра. Второй Качалов, честное комсомольское. — Ну, это ты, положим, загнул. — Нисколько. Погоди, он себя еще покажет. — Пророк… — А с кем он дружит? — спросил Сергей. — Да ни с кем он не дружит, — возмущенно ответил Валя. — Очень ему нужна наша дружба. Ну и мы об этом не жалеем. Подумаешь! — Отталкиваете от себя парня? — Кто его отталкивает? Я, как член комитета, официально могу заявить: он сам оттолкнулся. — Он комсомолец? — Горе он, а не комсомолец. — Так возьмите его в оборот, втяните в работу. Узнайте, чем он дышит. — Мы не няньки. Кто с ним дружить согласится? Я член комитета, но не могу же я заставить ребят дружить с ним. — Но артист-то какой, — улыбнулся Сергей. — Так может всякий талант погибнуть. — Без поддержки коллектива как пить дать погибнет, — снова вмешался второй паренек. — Ну, вот ты его и спасай, если можешь. А мне к нему подойти и то противно. В это время в репродукторе снова что-то зашипело, потом раздался знакомый, все такой же веселый голос: — После короткого отдыха, дорогие товарищи, я с новыми силами вам заявляю: без алюминия — нам гроб. Как сказала одна знаменитая чеховская героиня: «Так жить нельзя, надо удавиться»! — Это же Каштанка сказала! — снова вскипел Валя. — Безобразие. Нет, мне надо бежать, они еще черт знает что наговорят. Сергей снова расхохотался, а мальчик, увлекая за собой товарища, ринулся к лестнице, на бегу крикнув Сергею: — У нас завтра в семь репетиция! Приходите! Оставшись один, Сергей перестал смеяться, лицо его стало серьезным. Итак, неизвестный мальчик, кажется, установлен. Это Игорь Пересветов. «Гениальный актер» и «подлец». И никто с ним дружить не хочет. Еще бы! Приятного мало. Конечно, тошно возиться с таким типом, что и говорить. Но комсомольская работа — это же нелегкое дело. Об этом стоит потолковать в райкоме. А пока что надо осторожно, очень осторожно собрать о Пересветове самые подробные сведения. Сергей вспомнил: в школе сегодня «родительский день» — так ему сказала старушка, дежурившая внизу около вешалки. Надо разыскать класс, где занимается десятый «Б». Когда Сергей подошел к неплотно прикрытой двери с табличкой «10-й Б», он услышал нестройный гул голосов, а в щелку увидел пожилых мужчин и женщин, со смешной неуклюжестью разместившихся за партами. Учительницы видно не было, Сергей только слышал ее голос, молодой и взволнованный. Сергей не спеша прошелся по коридору раз, другой, третий, потом снова подошел к двери класса и нетерпеливо прислушался. Нет, и не думают кончать. Теперь говорят об успеваемости. Вдруг Сергей насторожился: учительница назвала фамилию Пересветова. Ее немедленно перебил чей-то женский голос: — Это неправда! Он очень способный. Но мальчик требует особого подхода, он нервный, впечатлительный! «Мамаша», — подумал Сергей. Где-то на лестнице раздались шаги, и Сергей поспешно отошел от двери. Прошло еще не меньше получаса, прежде чем собрание кончилось и родители стали расходиться. Мимо Сергея прошла высокая, полная дама с чернобуркой на плечах. Расстроенное лицо ее было густо напудрено. «Мадам Пересветова», — усмехаясь, подумал Сергей, провожая даму глазами. Потом он зашел в класс. Учительница, худенькая женщина в скромном черном платье с белым отложным воротничком и гладко зачесанными назад волосами, держа в руках журнал, что-то терпеливо говорила окружившим ее родителям. Она вопросительно поглядела на Сергея. — Мне надо поговорить с вами, Зинаида Ивановна. — Одну минуту. Сейчас освобожусь, — охотно отозвалась та. Наконец ушли последние родители. Учительница жестом пригласила Сергея сесть за одну из парт и сама опустилась рядом. — Слушаю вас. — Я из райкома комсомола, — начал Сергей. — Знакомлюсь с работой драмкружковцев. Хочу узнать, кто из учеников вашего класса там работает, не мешает ли это их учебе. Вот я случайно услыхал здесь разговор об Игоре Пересветове. Он, кажется, староста там? — Староста, — кивнула Зинаида Ивановна и устало добавила: — Трудный мальчик. — Чем же? — Родителями. Да, не удивляйтесь, вся трудность в родителях. Отец у него крупный архитектор, человек заносчивый, нетерпимый. Вот вы мать слышали, а послушали бы его. Он даже при сыне спорит со мной, выгораживает его, говорит пренебрежительно. Кажется, интеллигентный человек, а такта и чуткости — ну, ни на грош. — Да. Тяжело вам с такими, — искренне посочувствовал Сергей. — Ну, а как сам Игорь ведет себя в школе? — Его не любят. Он заносчив, скрытен, жаден. — А как учится? — Неважно. Много троек. Но он уверен, что в институт его папа устроит. Даже хвастает этим. — Почему же его старостой драмкружка выбрали? То есть извините, — Сергей улыбнулся, — директором театра. Зинаида Ивановна устало и серьезно ответила: — Это очень удачная идея, с театром. Прекрасная форма внеклассной работы. Да, так старостой? Только потому, что так посоветовала их руководительница. Ее мальчики очень уважают. Славная девушка. Почему-то уверена, что Игорь талантливый актер. Правда, он умеет хорошо притворяться. — А где Игорь живет, как зовут его родителей? Признаться, он меня заинтересовал. — Отца зовут Всеволод Андреевич, а мать — Роза Ивановна. Живут они… одну минуту… Зинаида Ивановна раскрыла последнюю страницу классного журнала и прочитала адрес и телефон. — Живет на Песчаной, а учится здесь? — удивился Сергей. — Они туда прошлой зимой переехали. Ну и решили, чтобы мальчик десятый класс кончил в этой школе. Он на отцовской машине в школу приезжает. Адрес был знаком Сергею. Он сейчас же вспомнил: в этом доме живет Антон Захарович Шубинский. Они еще поговорили о других членах кружка, и Сергей стал прощаться. — Хорошо, что вы зашли. Почаще бы, — сказала Зинаида Ивановна. — Нам одним очень трудно, времени не хватает. Уж директор и так чуть не сама все планы работ для комитета составляет. Мы присутствуем на всех собраниях комсомольских групп. Комсомольцы у нас все-таки еще дети. Приходится следить буквально за каждым их шагом. — Так, по-моему, тоже нельзя, — не утерпел и возразил Сергей. — Девятый, десятый класс — разве это дети? — И, однако, все подсказывать приходится, — с легкой ноткой раздражения ответила Зинаида Ивановна. — Ни одного серьезного вопроса сами решить не могут. — Не приучили, вот и не могут. — Ну, знаете. Тут вину надо делить, по крайней мере, пополам — вам и нам. Райком комсомола совсем нас забыл. В прошлом году оттуда приходили всего один раз и то лишь на отчетно-выборное собрание. Да и звонят только, если плохо с уплатой членских взносов или кто-нибудь не снялся с учета. И кому звонят? Конечно, директору. Долго это будет продолжаться, я вас спрашиваю? — Нет, — энергично ответил Сергей. — Теперь они… то есть мы вас не забудем. «Опять ввязался в спор, — с досадой подумал он. — Что у меня за характер? А впрочем… я это секретарю тоже, черт возьми, выложу. В самом деле, она же права». Когда Сергей вышел на улицу, дождь лил вовсю. Порывистый встречный ветер бросал в лицо холодные струи воды. Сергей поднял воротник плаща и, сунув руки в карманы, зашагал к остановке троллейбуса. Только теперь он почувствовал, как устал и проголодался. В полупустом троллейбусе Сергей задремал. Несколько раз он пытался открыть тяжелые веки, но они снова слипались, и Сергей проваливался в какой-то теплый мрак. Усталость брала свое. Было около одиннадцати часов вечера. Наутро Сергей в положенный час был уже на работе и с нетерпением ждал вызова к Зотову. В дверь заглянул Лобанов. — Пионерский привет, геноссе Коршунов! Как поживают московские школьники? В это время зазвонил внутренний телефон, и Зотов вызвал Сергея к себе.