— У-у, — по-звериному заскрежетал зубами Тит. Он обеими ногами с размаху ударил об асфальт, резко выгнулся всем телом, и Сергей от неожиданности скатился на мостовую. В ту же секунду оба вскочили. Сергей, не давая Титу опомниться, снова бросился на него. Рука его охватила шею бандита, перебросила его через колено и зажала мертвой хваткой. Это был тот самый прием, каким Сергей однажды в шутливой борьбе справился даже с Гараниным. Но на этот раз Сергей не думал об осторожности. Тит придушенно захрипел и на секунду потерял сознание. Сергей махнул рукой. Подбежал Гвоздев и еще один парень. — Что делать теперь, товарищ Коршунов? — Вяжите ему ремнем руки, — распорядился Сергей. — Осторожно, у него в кармане пистолет, наверно, на взводе. И поищите кругом, где-то валяется нож. Гвоздев быстро вытянул из брюк ремень и ловко скрутил руки не успевшему опомниться Титу. Сергей устало выпрямился, вытер со лба пот и дрожащими руками вынул из кармана сигареты. В голове шумело, больно ныло ушибленное плечо и горела ссадина на коленке. В этот момент Тит открыл глаза. Увидев Гвоздева, он сделал судорожное движение, чтобы вырваться. — Шалишь, голуба, — почти нежно пропел Петр, как тисками сжимая его плечи. — От меня, видишь, не убежишь. Ух и рожа! Почему только вы нас раньше не подозвали, товарищ Коршунов? — А стрельнул бы? Отвечай потом за вас. — Сами не маленькие. Как-нибудь ответили бы, — проворчал Гвоздев. Минут через пятнадцать Тит был приведен в ближайшее отделение милиции. Сергей связался по телефону с дежурным по МУРу, и тот обещал немедленно прислать машину и конвой за арестованным. — Нет, но я-то? — шутливо сказал Гвоздев, когда они все вместе вышли на улицу. — Во втором, видишь, серьезном деле участие принимаю. Просто новую специальность приобретать стал. Берите в ученики, товарищ Коршунов, ей-богу, стараться буду. — А что ж? Иди в бригадмил. Там, брат, кое-кто именно в таких делах нам и помогает. — Хм, стоит. Как считаешь, Вася? — обратился Петр к товарищу. — Надо с ребятами в цехе потолковать. — Точно. — Вот и решайте, — устало посоветовал Сергей. Вскоре они распрощались. Шагая один по пустынным, полутемным улицам, Сергей думал о том, что здесь уже не пройдет этот самый Тит, что он уже никого не обидит, никому не причинит зла. И все это потому, что в одну из ночей безвестный рядовой оперативный сотрудник милиции, рискуя жизнью, выполнил свой долг. Сергей без сожаления подумал, что об этом, вероятно, никто из москвичей не узнает, как и о десятках других подобных событиях. Сергей не гордился своим поступком, он только радостно улыбнулся и, чуть прихрамывая, зашагал быстрее. Утром Сергея вызвал к себе Зотов. В кабинете начальника отдела Сергей застал Лобанова. Вид у Саши был расстроенный. — Докладывайте, Коршунов, — сумрачно приказал Зотов. Сергей подробно рассказал о событиях минувшей ночи. Когда он кончил, наступило тягостное молчание. Зотов нарочито медленными движениями смял мундштук папиросы, закурил, потом суровым, даже каким-то отчужденным тоном произнес: — Вы, Коршунов, проявили незаурядную личную храбрость и находчивость. Вы случайно задержали опасного преступника. Повторяю — случайно. При этом вы грубейшим образом нарушили главный закон нашей работы. Вы самовольно расконспирировали себя и тем самым могли сорвать важную операцию. А это служебное преступление, — с ударением закончил Зотов. Сергей молчал. Да и что можно было сказать? — Но иначе мы не взяли бы Тита, — вдруг невольно вырвалось у него. — Нет, взяли бы, — жестко возразил Зотов. — И без ненужного риска. Он ждал вестей от Зубкова. Вы знаете, что он не мог их дождаться и, значит, пришел бы за ними в кафе. Неминуемо пришел бы. А вы… Зотов внезапно умолк, что-то обдумывая и потирая ладонью бритую голову. Затем он холодным взглядом окинул Сергея и, тяжело поднявшись со своего места, сказал: — Одним словом, Коршунов, о вашем проступке я буду сегодня докладывать полковнику Силантьеву, а пока отстраняю вас от работы. Все. Можете идти. Вы, Лобанов, останьтесь. Сергей медленно вышел из кабинета. Потом так же медленно, ни на кого не глядя и ничего не видя, он прошел по длинному коридору к выходу. Мыслей не было. Только безысходное отчаяние владело всем его существом. Очутившись на улице, он машинально пересек ее и, дойдя до площади, углубился в тенистую аллею бульвара. В самом глухом ее месте он устало опустился на скамейку. Через минуту, оглянувшись, Сергей даже не смог понять, как он сюда попал. Преступление, служебное преступление… И это в то время, когда он по-настоящему полюбил эту работу и этих людей. Как же случилось с ним такое? Как мог он так забыться, он, солдат и разведчик, прошедший школу железной армейской дисциплины? Да, он забыл, на какую-то минуту забыл, что он и теперь на фронте, что продолжается борьба с врагом. Пусть и фронт, и враг — все другое, но он остался солдатом. Сергей вдруг вспомнил о своем разговоре с секретарем райкома Волоховым. Нет тебе оправдания, лейтенант Коршунов, и нет прощенья. Сергей машинально вытер со лба бисеринки пота. — Мама, смотри, этот дядя плачет? — услышал он вдруг звонкий мальчишеский голос. — Нет, сынок, дяди не плачут, — ответила женщина. Сергей, не поднимая головы, горько усмехнулся. Если бы он мог сейчас заплакать… После ухода Сергея Зотов некоторое время сумрачно молчал. Потом он с расстановкой сказал: — Оказывается, Тит ничего не знает о Папаше. Саша вздрогнул от неожиданности. — Но ведь они вместе были на даче, — неуверенно возразил он. — Это не меняет дела. Там они встретились впервые. Главное — Тит не знает, где этот Папаша скрывается, не знает ни одной явки, ни одной связи. Понятно, конечно. Он слишком глуп, чтобы Папаша ему доверял. — А кто дал Ложкину сведения о Шубинском? — Он ничего не знает! — раздраженно ответил Зотов. — Вот так штука, — растерялся Саша. — Значит, все концы оборваны? Зотов не успел ответить. В кабинет неожиданно вошел Сандлер. Зотов и Саша встали. Сандлер махнул рукой и бросил пытливый взгляд на их расстроенные лица. — Ручаюсь, о Папаше говорили. — Так точно, — без всякого удивления ответил Зотов. — Да, неудача. Крупная, надо сказать, неудача. И все же игра стоит свеч. Зверь редкий и опасный. Вот как подумаю, что такой еще на свободе, — задумчиво продолжал Сандлер, опускаясь в кресло, — так злость берет и, знаете, боюсь… Саша удивленно вскинул на него свои рыжеватые глаза. Сандлер перехватил его взгляд, усмехнулся и с искренней горечью продолжал: — Да, боюсь, ничего не поделаешь. Только подумайте: он каждую минуту действует, каждую минуту кто-то может быть убит, кто-то ограблен, кто-то из хороших, честных, наших людей. Мало этого. Он еще и кого-то втягивает сейчас в свои преступные дела, калечит жизнь, губит. Тут, знаете, последний покой потеряешь. А добавьте ответственность? Ведь если не мы, то кто обезвредит такого? Только мы, мы и никто другой. Зотов нахмурился и полез за папиросой. А Саша поймал себя на мысли, что он просто-напросто перестанет себя уважать, если не поймает злобного, неуловимого человека по кличке Папаша. И он озабоченно, с несвойственной ему серьезностью воскликнул: — Что же делать, товарищ полковник? Ведь надо что-то сейчас же предпринимать! — Надо искать, — убежденно ответил Сандлер. — Немедленно искать новые пути, новых людей. И во что бы то ни стало найти. Понятно? Глава V ПО НОВОМУ СЛЕДУ Большая длинная комната красного уголка наполнялась медленно. Из всех отделов подходили и подходили люди. Пришли не только комсомольцы, но и многие коммунисты. На повестке дня комсомольского собрания стоял один вопрос: «Персональное дело комсомольцев С. Коршунова и А. Лобанова». Само дело уже не было секретом: со вчерашнего дня по отделам разослали приказ начальника управления Силантьева. За грубое нарушение дисциплины при выполнении важного задания Коршунову и Лобанову объявлялся строгий выговор. Сергей сидел один в углу, держа перед глазами потрепанный номер «Огонька». Лицо его было чуть бледнее обычного. Люди кругом стояли, сидели, курили, оживленно переговаривались между собой, смеялись. Но никто не подходил к Сергею, не расспрашивал, не подбадривал, не выражал сочувствия. Вот сидит за столом Володя Мезенцев, секретарь комсомольского бюро, и что-то говорит Воронцову. «Какие они разные, даже с виду», — думает Сергей. Высокий, светловолосый, гладко расчесанный на пробор, Мезенцев, как всегда медлительный, задумчивый, а рядом — щуплый, подвижный Воронцов с небрежно зачесанными назад черными волосами, прядь которых все время спадает ему на лоб. Он поминутно отбрасывает ее порывистым движением руки, хмуро, резко бросает реплики и стряхивает пепел с папиросы на пол, а Мезенцев пододвигает ему пепельницу. И Сергею кажется, что они нарочно избегают смотреть в его сторону. Вон Костя Гаранин молча слушает Твердохлебова, проводника служебной собаки. Толстое, обычно как будто сонное лицо Твердохлебова с мясистыми губами и маленькими заплывшими глазками сейчас оживленно; он что-то с увлечением рассказывает, наверное, о своей умнице Флейте. И снова Сергею кажется, что рассказывает он это специально, чтобы отвлечь Костю от разговора о нем, Сергее. А Костя отмалчивается. Что-то он скажет на собрании?! Сергей видит усевшегося в стороне Зотова; он надел очки и проглядывает какие-то бумаги, неповоротливый, бритая голова блестит, как крокетный шар. В его угрюмой сосредоточенности Сергей чувствует что-то осуждающее. «Скорей бы уже начинали», — подумал Сергей. Но вот, наконец, Мезенцев встает. — Будем начинать, товарищи. Все стали шумно рассаживаться, гасить папиросы. Из коридора потянулись люди. Постепенно шум стих. Последними вошли Силантьев, Сандлер и Ремнев, секретарь партбюро управления. Они сели за стол президиума.