Они сидели в кабинете одни. Зотов по привычке потирал свою бритую голову и не спеша, экономно потягивал последнюю за этот день папиросу. Костя говорил медленно, изредка рубя ладонью воздух. — Получен ответ из центрального архива. По отпечаткам пальцев Купцевича установлено, что он в прошлом был осужден. Значит, скрыл это. Дальше. Был я сегодня в собесе. Познакомился с документами Купцевича. Явная липа. Это два. Считаю, есть основание для ареста. Обыск позволит изъять вазочку. Ее, конечно, опознают старик Амосов и Голикова. Вазочка и письмо Ложкина позволят уличить Купцевича в связях с преступниками. Коршунов прав — Купцевич трус. Сознается на первом допросе. — А явка? — Она заморожена. Ждать визитеров бесполезно. В этот момент зазвонил внутренний телефон. Зотов снял трубку. — Зотов… Иду. Он встал, собрал со стола бумаги, запер их в несгораемый шкаф и вышел. Костя тоже ушел. Он думал о встрече с Катей сегодня вечером, о том, что операция заканчивается и он теперь сможет когда захочет встречаться с этой славной, веселой и красивой девушкой. Как это будет хорошо, если они, наконец, смогут пойти вместе куда-нибудь. Вот только захочет ли она? Да и как предложить? Неловко ведь ни с того, ни с сего позвать ее, например, гулять. Правда, в других случаях Косте это удавалось без особого труда, но сейчас… Костя смущенно усмехнулся. …Зотов вошел в кабинет Сандлера. Вид у того был встревоженный. — Только что получено сообщение, — хмурясь, сказал Сандлер. — Вчера ночью бежал из-под стражи Ложкин. На одной из станций, километрах в двухстах от Москвы. — Так… Значит, сегодня он уже в Москве. Некоторое время они сосредоточенно молчали, потом Сандлер сказал: — Обстановка резко изменилась. Ложкин может сорвать операцию, если вдруг пожалует к Купцевичу. Он видел Коршунова в МУРе и немедленно его расшифрует. — Да, — кивнул головой Зотов. — Опасное положение. Считаю, надо брать Купцевича сегодня же ночью. — Согласен. И сейчас же дайте Коршунову телеграмму из Иркутска. Пусть завтра утром уезжает. Надо спешить. — Слушаюсь. Зотов снял телефонную трубку и набрал номер. — Гаранин?.. Ах, уехал. Куда?.. Не знаете. Ну, ладно. Вот что, Воронцов. Немедленно свяжитесь по телефону с Иркутском. Пусть сейчас же дадут Коршунову телеграмму о вылете домой. Ясно?.. Выполняйте. — И вот еще что, — продолжал Сандлер, когда Зотов окончил разговор. — Надо искать Ложкина. Он очень опасен. Купцевич должен дать кое-какие адреса. — Даст, конечно. В этот момент в кабинет вбежал запыхавшийся Гаранин. — Срочное сообщение Коршунова, товарищ полковник. Он вручил Сандлеру конверт, и тот вслух прочел донесение Сергея. На секунду в кабинете воцарилась тишина. Потом Зотов рванул трубку телефона. — Воронцов?.. Отменить телеграмму! Обстановка изменилась. — Пусть объявит сотрудникам, — добавил Сандлер. — Через десять минут у меня совещание. Он потер рукой лоб и задумчиво произнес: — Итак, явка разморожена. Завтра туда явится «гость». Коршунов прав, это, конечно, Папаша. — Да, могли крепко просчитаться, — покачал бритой головой Зотов и, упершись кулаками в колени, напряженно посмотрел на Сандлера. — Что будем делать, Георгий Владимирович? Сандлер усмехнулся. — Как что? Надо готовить встречу… На следующий день ровно в двенадцать часов от подъезда МУРа отошли две легковые машины. Через десять минут, миновав высокий старый дом с темным фасадом, они остановились за углом, в конце переулка. Из первой машины вышли Гаранин с двумя сотрудниками и не спеша двинулись к нужному подъезду. Войдя туда, они спустились по узенькой лестнице в коридор, откуда начинались чуланы. Посветив фонариком на листок бумаги, где Сергей изобразил схему этих чуланов. Костя уверенно пошел вперед и вскоре без особого труда обнаружил подвал рядом с котельной. Внимательно обследовав все помещение и не обнаружив ничего подозрительного, он указал товарищам место около люка, где они должны были замаскироваться, и возвратился в подъезд. Там его уже ждали Воронцов и еще один сотрудник их отдела, Забелин. Втроем они подошли к квартире Купцевича. Правая рука каждого лежала в кармане, крепко зажав рукоять пистолета. Костя позвонил. Дверь открыла Полина Григорьевна. — Нам к товарищу Купцевичу. — Пожалуйста, вот его дверь. Костя постучал осторожно, косточкой пальца. Не получив ответа, он постучал снова. В комнате послышалась торопливая возня. — Кого там несет? — раздался встревоженный голос Купцевича. — До вас, товарищ, — чуть дребезжащим, старческим голосом ответил Костя. — До вас, из собеса. — На кой черт я вам сдался? — Та квиток принес. Заполнить треба, — тем же тоном продолжал Костя. Купцевич завозился с замком. Воронцов и Забелин, повинуясь движению Костиной руки, отошли в сторону. Дверь приоткрылась. Гаранин левой рукой рванул ее к себе и, выхватив правой пистолет, угрожающе произнес: — Руки вверх. Не шевелиться. В тот же момент из-за двери появился Воронцов, и на руках Купцевича щелкнули стальные наручники. Купцевич был настолько потрясен случившимся, что даже не почувствовал в первый момент острой боли в правой руке, — язычок стального браслета случайно защемил кожу на руке, и браслет не закрылся. Немного придя в себя, Купцевич заметил это и слегка приободрился. В комнату вошел проводник служебной собаки Твердохлебов со своей Флейтой. Купцевича усадили в дальнем от окна углу комнаты. — Следи, — кивнул Твердохлебов собаке. Купцевич невольно окаменел под злобно-настороженным взглядом Флейты, караулившей каждое его движение. Оглядев комнату, Костя прежде всего переставил горшок с цветами со стола на подоконник. При этом Воронцов заметил, как тень пробежала по лицу Купцевича. Костя сказал, обращаясь к Купцевичу: — А теперь подождем. Вы, часом, «гостя» не ждете? — «Гостя»? — хрипло переспросил Купцевич и, бросив испытующий взгляд на Гаранина, нехотя процедил: — Жду… одного. При звуке его голоса Флейта угрожающе зарычала, шерсть на загривке стала дыбом, и, приподнявшись, она оскалила белые крупные клыки. Купцевич поспешно умолк. Костя вызвал в коридор Воронцова и Забелина. — Значит, товарищи, план такой. Забелин, ты стань в подъезде напротив. Если Папаша войдет в дом с улицы, дашь нам сигнал. Мы будем следить за тобой из окна. После этого ты тоже входишь в подъезд и закрываешь Папаше путь к отходу. Дверь ему откроет Полина Григорьевна. Ясно? — Ясно-то ясно, да вдруг не придет? — как всегда, усомнился Воронцов. Забелин только усмехнулся и вышел на лестницу. Гаранин и Воронцов возвратились в комнату. Костя сухо сказал Купцевичу: — Когда ваш «гость» постучит в дверь, вы ему скажете: «Входи. Открыто.». Очень спокойно скажете, если не хотите иметь неприятности. Ясно? Купцевич нехотя кивнул головой, и снова раздалось сдержанное клокочущее рычание Флейты. — Если «гость» постучит из подвала, вы громко скажете то же самое. А сундук мы отодвинем сами. И это понятно? При упоминании о подвале Купцевич вздрогнул. — Понятно, — еле слышно просипел он, наливаясь краской. На этот раз Флейта не рычала: Твердохлебов сделал ей предостерегающий жест рукой, он означал: «Ни звука». И собака смолкла. Через час она так же молча выполнила свой последний долг. Больше никто из присутствующих не проронил ни слова. Костя взглянул на часы: до трех оставалось всего минут двадцать. «Может, и в самом деле не придет?» Костя нахмурился и поспешил прогнать от себя эту мысль. В наступившей тишине слышно было лишь тиканье часов на стене. Прислушиваясь к каждому шороху в квартире, замер у своей двери Сергей, зажав в руке пистолет. Глава VII