Барри… Турция… Чуть-чуть полегчало. “Делать нечего”, — вздохнул он и снова отдался мечтам о путешествии. Головная боль сразу утихла. Постучали. На пороге возник камердинер, неподвижный, как статуя. — Господин советник зовет вас в кабинет. — Чего ему? — вскинулся Вики, вставая с тахты. Камердинер пожал плечами и ответил: — Не имею понятия. Главное, настроение у него все то же. Сидит за письменным столом и ест апельсин. Спрашивал, дома ли я вечером, сообщил, что уезжает, поинтересовался прогнозом погоды, не ожидается ли гололедица на шоссе. Кажется, в самом деле собирается ехать на своем “рено”. А вечером у него снова совещание на службе. — Говорите, хорошее настроение? — засмеялся Вики. Камердинер кивнул. — Может быть, он решил сделать вам подарок к Рождеству: отменить запрет. Потому и зовет. Вики вошел в кабинет, почти ничего, кроме безразличия, не испытывая. Почти — потому что легкое любопытство все же ощущал. “Отменит запрет? Хорошо бы. Нет, так скоро — вряд ли…” Советник сидел за столом. Кроме телефона и часов на нем стояла тарелка с очищенным апельсином. Советник Хойман улыбался. И вдруг Вики пришла в голову неожиданная мысль — советник узнал о выстреле в оружейной комнате. Сам он об этом совершенно забыл. Невероятно, но вдруг отец заметил, что картина перевешена? Нет, ничего подобного, иначе бы не улыбался. Ничего он не знает. Встав и опершись о спинку стула, советник заговорил вполне миролюбиво: — Я хотел напомнить: убери елку с балкона, а то осыпается, намусорено, как в хлеву. И еще: вчера я запретил тебе ехать с Пирэ в Турцию… Советник сделал паузу, а Вики про себя усмехнулся: “Вот оно, нет, это невозможно…” — Итак, — спокойно, но уже без улыбки продолжал советник и взглянул в окно, где снова шел снег, — решено: вместо Турции поедешь в Альпы, если захочешь, можешь вдобавок съездить со мной на неделю в Данию, там ты тоже не бывал. Еще кое-что, Вики. Есть вещи, требующие от нас последовательности. Половинчатость может только навредить. Тут нужен твердый характер, но я надеюсь, он у тебя есть. Советник говорил размеренно и спокойно, хотя уже не улыбался; вид у него был на редкость миролюбивый и доброжелательный, а Вики охватили растерянность и отчаяние. Растерянность оттого, что отец назвал его по имени, такого давно не бывало, а отчаяние… Значит, запрет остается в силе… Вики напряженно ждал, что будет дальше. — Короче, — пояснил советник, — я не желаю, чтобы ты продолжал знакомство с Пирэ. Он умолк, а у Вики потемнело в глазах. — Прекратишь ходить к ним и приглашать сюда. — Голос советника звучал все так же ровно и миролюбиво. — Никаких встреч в барах, никаких писем и телефонных, звонков. Ты порвешь с Пирэ всякие отношения — и немедленно. Скажешь, как есть. Отец, мол, потребовал. Тебе пора сосредоточиться на учебе. У вас совершенно разные интересы, склонности и убеждения. И жизненные пути будут разные — вам нет смысла встречаться и дружить. Вокруг хватает людей, которые больше подходят тебе, то же относится и к нему. Между вами нет и не должно быть ничего общего. Я, во всяком случае, этого не хочу. Тебе придется вежливо извиниться и попросить Пирэ не сердиться на тебя. Послезавтра Рождество. — Голос советника стал даже ласковым. — До Рождества все должно быть кончено. Понимаю, трудно, особенно перед таким праздником. Но кончать нужно со всей решительностью. И ты обязан вернуть подарки, часы. Это само собой разумеется. — Невозможно! — закричал Вики, словно пробуждаясь от кошмарного сна. — Да никогда я не сделаю этого! И никто меня не заставит! Ни за что! — Не стоит так кричать, — с той же мягкостью, без всегдашней своей холодной мины отреагировал советник. — Надеюсь, мне вмешиваться не придется. Ты сам поймешь, что я прав, и последуешь моему совету. Если же придется вмешаться мне, будет, учти, хуже. Право же, не хотелось бы… — Он слегка хлопнул рукой по столу и повторил со снисходительной улыбкой: — Будет гораздо хуже. Вики покинул кабинет в состоянии, близком к беспамятству. В первые минуты он ничего не соображал. Заперся у себя, повалился на тахту чуть ли не в обмороке, и только на короткие мгновения голова прояснялась, и Вики охватывало страстное желание взбунтоваться, отомстить. XI Мелкий, колючий снег, порошивший с перерывами все эти дни, улегся. Бульвары и широкие улицы столицы, украшенные разноцветными рождественскими фонариками, успели подсохнуть, но за городом снег еще держался. Вокруг окрестных городов и сел еще хватало убеленных холмов и склонов, где местная молодежь могла кататься на санках и лыжах. Например, вокруг Оттингена, расположенного в десяти километрах от столицы. Оттинген казался картинкой, вырезанной из книжки. В центре — обширная старинная рыночная площадь, окруженная невысокими, с арками в первых этажах, домами, так что вся площадь получалась окольцованной аркадой, в ней теснились лавки и магазины, один подле другого. Колониальные и писчебумажные товары, мясо, обувь, кожевенные изделия, птицы, аквариумные рыбки, кондитерские, молочные, лавки с книгами и игрушками, фарфор, стекло, ножи. Тут же сияла зеркалами парикмахерская… Короче, было тут все необходимое для жизни добропорядочных семейств, включая кафе и винные погребки. На площади размещались также костел, ратуша, архив и полицейский комиссариат. Город пересекала река, через нее вел каменный мост с башнями и цепями. На юге над местностью царил бенедиктинский монастырь с храмом, храм привлекал посетителей ценными фресками, а подземелья монастыря славились готическими склепами. За монастырем тянулось поле, или, скорее, косогор, окаймленный с одной стороны лесом и изрезанный неглубоким оврагом, за ним бежало внизу шоссе, по которому можно было добраться до автострады, ведущей к столице. А на севере, за рекой, то есть на противоположной стороне, виднелась еще достопримечательность — на одном из множества холмов высился средневековый Оттингенский замок. Замок состоял из двух частей. Первая — крепость, древнее строение с воротами, навесными бойницами, готическими окнами, башнями и оградами — там располагался музей. Немного ниже по склону с древней крепостью соединялось более новое строение — замок. А в том замке, на подворье, располагался обширный винный погребок, далеко окрест прославивший Оттинген — вернее, прославило его разливавшееся там вино из местной лозы, которой исключительно хорошо рослось на здешних склонах. И вот в этом Оттингене, в одном из таких арочных домов на площади, проживало семейство Книппсен. В семье росли два мальчика и девочка. Старший мальчик и девочка были детьми живыми и озорными, но все же послушными, с ними проблем не возникало. Зато средний, четырнадцатилетний Юрг, — тоже очень живой, веселый, беззаботный и предприимчивый — кое-какие заботы доставлял. Учителя говорили, что Юрг мальчик неплохой и сообразительный, учился он хорошо, хотя уроков дома почти не делал, но в его возрасте, в четвертом классе гимназии, это еще не беда. Способным ученикам вообще необязательно заниматься дома, если у них хорошие задатки и умелые учителя. Отец пытался воздействовать на Юрга различными способами, от проповедей до придирок, он ведь был педагог по призванию и служил директором городской винодельческой школы, а потому полагал, что систематическим мелким тиранством укротит в сыне озорство и непоседливость. По правде говоря, это ему не удавалось, и Юрг рос себе и далее здоровым по натуре и замашкам ребенком. Однако с нынешней осени ко всем привычкам Юрга прибавилась еще одна, без которой вполне можно было обойтись. Потихоньку-полегоньку он втерся в компанию старших ребят, чувствовал себя среди них на равных и приучился курить. Дома приходилось это тщательно скрывать. Иначе отношения с отцом зашли бы в тупик. Не дай Бог, отец догадается! Он не должен найти у него не то что сигарету, но даже крошку табаку. И вот, памятуя, что под фонарем темнее всего, Юрг нашел способ курить дома сколько захочется. Сам отец курил, и у него на столе всегда стояла большая коробка сигарет. Если бы Юрг брал их из коробки, отец заметил бы. Но Юрг подкладывал в нее сигареты и только потом, когда хотелось покурить, брал с таким расчетом, чтобы сигаретница была заполнена ровно настолько, как если бы отец курил один. За два дня до Рождества, на второй день каникул, когда в доме директора винодельческой школы стояла уже елка, а в шкафах и различных тайных местах были спрятаны рождественские подарки, Юрг с одноклассниками катался на санках за городом недалеко от замка. Мальчики катались с утра, потом решили отправиться в старую крепость. Но, конечно, не в музей, а в погребок — выпить вина. В Оттингене не считалось предосудительным, если гимназисты заходили в погребок. Частенько выпивали и ученики общеобразовательной школы. В этом виноградарском раю, как и в других подобных местах, во всех домах вино подавалось к обеду и ужину чаще, чем пиво, и нельзя сказать, чтобы из-за этого здешняя молодежь отличалась умственной отсталостью. Местным жителям даже казалось, что наоборот. Для примера всегда назывались имена нескольких знаменитых земляков, преуспевших в жизни во славу родного края. В городке на их жилищах красовались мемориальные доски, в музее под стеклом хранились их сочинения, а в галерее стояли их бюсты. Впрочем, молодежь здесь пила немного, как правило, разбавляя вино водой. И ни один хозяин погребка или официант в кафе не отказывал ребятам в стаканчике вина. Мудрые люди живут в тех краях, где вино чтут так же, как хлеб, сообразуясь с этим в своих обычаях. Итак, Юрг с ребятами отправились в замковый погребок. Санки оставили во дворе, уселись в одном из многочисленных кабинетов зала за большой дубовый стол. Двое старших и самый маленький заказали грог, остальные — вино и несколько бутылок содовой. Некоторые, в том числе Юрг, закурили. Что касается вина, то хозяин принес его всем беспрекословно, но вот если бы он увидел, что маленькие курят, ему бы это не понравилось, при случае он мог предупредить родителей. Поэтому при его приближении самые младшие прятали сигареты под стол. Когда вино было налито и сигареты зажжены, один из старших мальчиков, сын акушерки, спросил: — Кто из вас летал на метле? Все засмеялись, и сын аптекаря ответил: — Избави Бог, мы ведь не какие-нибудь ведьмы. — А я бы с удовольствием полетал, — проговорил сын архивариуса и, привстав со стула, раскинул руки. — Вот так расправить бы крылья и полететь к самому морю… — К морю можно и самолетом, — возразил сын аптекаря. — Поезжай в столицу и покупай себе в авиакассе билет куда угодно, хоть в Иран. — Неинтересно, — не согласился сын акушерки, — в самолете, как в клетке, можно только из окошка смотреть, а на метле, как на мотоцикле, рули метлой и лети куда хочешь. В самолете будешь лететь туда, куда пилот повезет. — На метле не летают, что уж тут говорить, — резюмировал Юрг. Сидели, курили, Юрг выпил три бокала вина. Часов в шесть он сказал: — Голова у меня идет кругом, как будто я на метле лечу. И он стал дурачась бегать вокруг стола, делая вид, что оседлал метлу. — И я лечу, — присоединился к нему сын акушерки. — А я на реактивной метле! — заявил сын аптекаря и стал набирать скорость. Так они кружились, а Юрг стал махать руками, хлопая по головам сидящих ребят. Кое-кто пригибался, другие пустились за Юргом, погнался за ним и сын акушерки, за сыном аптекаря тоже стали гоняться. А потом пришел хозяин. — Ребята-зверята, кончайте беситься! — Господин Крахнер, вы даже не догадываетесь, что они делают — они на метле летают! — пояснил сын аптекаря. — А он, господин Крахнер, — крикнул Юрг, — он на реактивной метле! — Я вижу, Юрг, ты курил? — возмутился хозяин. Ему ответили дружным смехом, а Юрг сказал: — Вы нас насквозь видите, и даже то, что творится под столом! Ребята, постепенно утихомирившись, расплатились, Юрг упросил хозяина ничего не говорить отцу, и все вывалились из винного зала. Во дворе еще немного порезвились, потом разобрали санки и потихоньку побрели к дороге, которая вела вниз, к шоссе. Дорога была вся в снегу и освещена фонарями. Ребята оседлали санки и покатили вниз. У Юрга все кружилась голова, он размахивал руками, кричал, что летит на метле, ему и правда казалось, что он взмывает в вышину. Когда съехали вниз, Юрг так разгорячился, что весь покраснел, сердце колотилось толчками. Он предложил съехать еще раз. Но никто его не поддержал. “Неохота опять карабкаться наверх”, — сказал сын аптекаря, и Юрг вместе со всеми потащился к городу. По старому, с арками и цепями мосту перешли на другой берег, к площади, собору и бенедиктинскому монастырю. Ребята шли по набережной, потому что тротуар вдоль берега был занесен снегом, а на другой стороне тротуары возле домов почистили. Некоторые магазины еще торговали, но все без исключения, и закрытые, светились празднично убранными витринами. С набережной мальчики постепенно сворачивали каждый в свою сторону. А на углу улицы Данте, напоминавшей своим арочным мостиком, перекинутым между двумя старинными домами, венецианский мост Вздохов, попрощался и сын аптекаря — он жил, как и Юрг, на площади, к которой вел этот мостик, — но Юрг к нему не присоединился. — Поброжу еще, — сказал он, — домой рано. Голова слегка кружилась, румянец горел на щеках, по телу разливалась приятная легкость — все это от капли вина, сдобренного свежим воздухом и катанием на санках… Юрг и думать не хотел о возвращении домой. Вместе с сыном акушерки они шли по набережной в сторону южной окраины. Юрг волок за собой санки, точно вел упирающуюся лошадь, а сын акушерки меж тем рассуждал: — Шутки шутками, а ведьмы и вправду летали на метле. Это записано и в тамошних хрониках. — Он махнул рукой куда-то к реке, видимо, имея в виду музей. — Еще в средние века летали, за это их сжигали на кострах. — Как же они летали? Для этого нужен мотор, а на метле его нет, — засмеялся Юрг. — А птицы? Нет, ведьмы по правде летали, но только во сне. Такие уж у них сны наяву были, один сон длился всю ночь. Собиралось их где-нибудь видимо-невидимо, и к ним приходил сам Люцифер с целой свитой чертей. И дьяволы Уриэль и Сатанаэль. Они ели, пили, плясали — одним словом, устраивали оргии. Ведьмы вместе с чертями.