Ваня кивнул. — Сегодня 5 апреля. — Хойман мрачно уставился в пространство. — Анатоля Брикциуса арестуем завтра вечером. И великолепную шестерку тоже. Возьмем их приблизительно в одно время. А пока оставим Брикциуса в покое. Никакой слежки. Это важно. И даже если он сегодня или завтра выйдет из убежища, все равно теперь он никуда не денется. Днем раньше, днем позже, какое это имеет значение после девятимесячной охоты?.. Завтра вечером арестуем нашу шестерку и только потом, или одновременно, возьмем Брикциуса. Я сделаю это лично. Никаких сложностей с ним не будет. Задержание пройдет без единого выстрела, я уверен. У этого слабоумного замедленные реакции, он вообще не умеет стрелять, разве что в затылок, когда не грозит никакая опасность. Тем не менее территорию придется оцепить. Плотно, но незаметно. Две роты отборных людей в штатском… Ваня приготовил блокнот и карандаш. Хойман напряженно следил за ним. Он видел, что Ваня, молча делая записи в блокноте, старается побороть свое смятение. Хойман продолжал: — Возьмите операцию под контроль. Необходимо, чтобы точно исполнялись все распоряжения, чтобы никто ничего не забыл. Это очень важно. Задействуйте самые опытные группы. Радиосвязь обязательна. Амброза из группы Мелка возьмите. Отмену слежки за Брикциусом не проводите приказом до завтрашнего вечера. Сделайте так. чтобы все полицейские в течение дня находились в других местах. На Пристанную пошлете двоих к 20.00, не раньше, это тоже очень важно. А за углом можно выставить патрули в середине дня. Остальные детали уточним завтра утром. Возьмем большую добычу, общественность будет удовлетворена. И лично господин министр. Пусть приготовят все камеры в цокольном этаже управления, доставим их сюда. Грабителей и мошенников можно разместить по двое, даже по трое. Брикциуса — в одиночку. Предварительный допрос проведем сразу же в камере, вы и я. Дело завершается. Никогда мне и в голову бы не пришло, что оно кончится именно так. Советник, подперев голову ладонью, хмуро проглядел список грабителей и причитающиеся им суммы. — Это все, что вы можете для меня сделать. Будут вопросы, выясним завтра утром. Справедливость восторжествует. Это все, за что я могу ручаться со своей стороны. Раз я взял дело в производство, ответственность лежит на мне до самого конца. Не тревожьтесь ни о чем. Хойман встал с лицом сумрачным и холодным, как сама смерть. Стоя выдвинул ящик и смахнул в него все, что лежало на столе: очки, накладные усы, пистолет, документы и фотографии, смел все, как сор, точно подмел дорогу, по которой прошло пораженное ящуром стадо. Только папку с фамилией Брикциуса оставил наверху. Из ящика достал лист меловой бумаги и конверт. — А теперь, комиссар, — он изобразил на лице улыбку, — мне тут надо кое-что еще записать. Комиссар Ваня молча, опустив голову, покинул кабинет шефа криминальной полиции. Прежде чем вставить лист в машинку, советник зашел в прилегающую к кабинету комнату — почти пустую, без телефона, в ней стояли только стол, стул и кушетка. Хойман взял бутылку джина и сигареты и вернулся к пишущей машинке. Он дописал, когда лазурное небо уже слегка потускнело, солнце за невидимой из окна стеной клонилось к западу. Прочел написанное, поправил что-то карандашом, собственноручно начертал дату “5 апреля” и подписал. Положил лист в конверт, позвонил шоферу и велел приготовить машину. Подошел к окну, поглядел на площадь перед зданием Полицейского управления, увидел детей, бегающих вокруг клумбы с красными цветами, женщину с коляской, свернувшую с площади на улицу, старика с бакенбардами и тростью. Оделся, пропустил в кабинет уборщицу и медленно вышел. Глядя ему вслед, уборщица хмыкнула и покачала головой. Надо же, советник заметил ее, в кои-то веки. “От радости. — подумала уборщица, — еще бы, преступник почти что в его руках. Но кто же получит стотысячную премию? Какой-нибудь домушник”. Все еще усмехаясь, она взяла “люкс” и стала чистить ковровую дорожку. XX И хотя Вики казалось, что он давно готов к разговору и не придает ему большого значения, теперь, когда эта минута настала, у него чуть сердце не остановилось, он чуть не задохнулся. Точно гром с ясного неба, в три часа дня при сиянии солнца на безоблачно ясной эмалевой лазури, при температуре 23 градуса и под пение птиц за окном советник Хойман вошел в комнату сына. Держа руку в кармане, закрыл за собой дверь и подошел к шкафчику, на котором когда-то, в печальной памяти предрождественскую ночь, после загородной поездки, лежала елка, подарки от Греты и карманная игра из универмага “М-С”. Советник выглядел не так, как в тот раз, не как надзиратель, заглянувший в камеру преступника. Сегодня он зашел как снисходительный начальник к подчиненному или будто для того, чтобы просто посмотреть, как там цветы в ящике за окном… И хотя внезапный приход отца несказанно поразил Вики, лицо его оставалось безмятежным, он держался бы спокойно, даже если бы увидел вместо советника дьявола во плоти. — Скоро кончатся занятия, — проговорил советник благожелательно, — я хочу сообщить тебе, что думаю о путешествии, к которому ты готовишься. Советник прошел в комнату и уселся, указав на стул Вики. Вики тоже сел. Сердце его, хоть он и уговаривал себя, что спокоен, колотилось. Нет, не от страха, всего лишь от любопытства. Как бы там ни было, путешествие все равно состоится, и никто не сумеет ему помешать. — Я разрешаю путешествие, — произнес советник. — Разрешаю, — повторил он и обвел глазами комнату, — можешь ехать с Пирэ в Турцию. У Вики перехватило дыхание, и, прежде чем он успел что-нибудь сказать или подумать, советник прибавил: — Разрешаю, но с условием. Странно, но сердце у Вики успокоилось, дыхание выровнялось. Разве только ясные серые глаза чуть-чуть помутнели да плечи слегка дрогнули… ага, значит, разрешает, но с условием! Вики, конечно, безразлично, но все-таки… Советник высказался: — Я не желаю, чтобы семья Пирэ платила за тебя. Естественно, они могут проявить гостеприимство. Как водится между добрыми знакомыми. Но у тебя будут свои деньги, и ты станешь оплачивать все, что будет выходить за рамки гостеприимства. Это и есть мое условие. — Советник немного нахмурился, точно отдавал приказание. — Никто не должен брать на себя твои расходы, я ведь не какой-нибудь рядовой жандарм, не привратник… Надеюсь, у тебя хватит ума удержаться от необдуманных шагов. Советник умолк, а Вики, глядя на его плотно сжатые губы, еле удерживался от улыбки. Зато улыбался в душе. “Вот оно, условие, он не хочет, чтобы господин Пирэ содержал меня”. Вики вспомнил слова камердинера. Отец просто-напросто ревнует. Не может смириться с тем, что у Вики есть такой друг, как Барри, который вдобавок еще дарит подарки, ему самому подарков не дарили, вот в чем штука. И не хочет, чтобы господин Пирэ оплачивал его дорогу, только и всего… Но тогда ему придется взять расходы на себя. Вики подавил улыбку и решил уточнить: — А что же можно отнести к гостеприимству? — Проживание у знакомых Пирэ, — ответил не задумываясь советник, — если же вы останавливаетесь в гостинице, ты платишь по счетам сам, даже если владелец ее окажется другом господина Пирэ. Если пригласят на обед или ужин в семью или даже в ресторан, это гостеприимство, как, например, я приглашаю на Рождество комиссара и госпожу Мейербах… Во всех остальных случаях за еду платишь сам. Если в ресторане платит Пирэ, ты потом возвращаешь ему деньги. По дороге оплачиваешь половину стоимости бензина, паром, все путевые расходы. Визу и все административные сборы. Каждую неделю будешь писать домой, где побывал. Да, еще… В Стамбуле купишь мне кое-что, я потом скажу. Все. Советник снова умолк, предоставив Вики возможность удивляться его черствости. “Господи, до чего бездушно он на все реагирует”. Так же бесчувственно сейчас разрешил, как тогда запретил, заявив, что у Вики и Барри “разные интересы и жизненные пути”. “…Тебе нельзя отвлекаться от учебы. Школа — прежде всего…” В тот раз Вики вышел из кабинета точно в тумане и тут, у себя, едва не потерял сознание. Вспомнить смешно. Ну неужели можно так мелочиться во время путешествия? “Барри, купи мороженое, я тебе потом отдам деньги… Сколько стоила дыня?” Смешно. Что скажет на это Барри? А госпожа Пирэ? “Полицейский образ мыслей”, — подумает она и покачает головой. Интересно, что он попросит купить?” — А что купить? — Ерунда, есть еще время — потом поговорим, да и вряд ли ты найдешь то, что мне нужно. И тут советник сказал такое, что Вики ушам своим не поверил. Снова сердцебиение, головокружение… С ума сойти, что он говорит… — Я давно знаю, — мирно проговорил советник, — что ты интересовался всеми этими убийствами и сам желал задержать преступника. Ты ведь ходил в кабинет и рылся там в бумагах, ну, конечно же ты — Бетти, что ли, рылась или камердинер? Абсурд. Я не придал значения. Ты сам понял, что это бессмысленно, или кто-то тебя надоумил, камердинер или даже Растер — безразлично. Но раз ты интересовался, я могу теперь сказать, что мы вот-вот схватим преступника. Вики вздрогнул, глаза его расширились. Этого можно было ожидать после назначения премии, он был к этому готов, хотя и тешил себя сомнениями, неверием камердинера, но так внезапно… неужели? Советник глядел не на него, а в окно, казалось, его нисколько не интересует реакция сына. Вики опомнился и запинаясь спросил: — Вы нашли сумасшедшего Брикциуса? Советник кивнул. Хмуро покосился на сына и ответил: — Полиция вовсе не так глупа, как тебе казалось. Следствие тянулось долго, газеты нападали на меня, некоторые даже требовали, чтобы мы с Ваней ушли в отставку… Но мы выиграли. Полиция не так уж беспомощна, — повторил он и снова отвернулся к окну. — После того недоразумения, которое у нас с тобой было перед Рождеством, мне вот что хочется сделать. Сегодня в пять часов я сам задержу преступника. То есть предполагаю задержать. Место выбрано недалеко от города — это западня, куда завлек Стопека один из его же приятелей. Стопек ничего не подозревает, надеюсь, задержание состоится. Если хочешь, можешь ехать со мной. Увидишь, как работают мои люди, в способностях которых ты сомневался. Наверное, даже соглашался с господином депутатом Хагеном и писаками из “Экспресса”, что у нас ничего не получится… Впрочем, у меня опять условие, иначе нельзя. Условие обязательное и безоговорочное. Нет, Вики все это снится. Сначала советник ошарашил его вестью об отмене запрета, потом насмешил условием насчет дележки расходов, а теперь еще и это… Голова закружилась, точно на карусели. Первое, что пришло ему в голову при неожиданном, невероятном сообщении отца. — порошки… “Надо принять порошок, — подумал он, чувствуя, что бледнеет, что глаза застилает туман… — Приму в последний раз…” Он обещал себе, что принимает лекарство в последний раз, когда приезжали родители убитого в Оттингене мальчика. Отец смотрел в окно — ясно, он еще не все сказал, будто сказанного мало. И действительно, советник стал объяснять, в чем состоит его условие: — Ты неукоснительно будешь следовать рекомендациям, которые я дам тебе на месте, если возникнет необходимость, разумеется. Ни на шаг не отойдешь от меня, если я тебя не отошлю. С этой минуты… — советник взглянул на часы, — и до пяти часов, когда Брикциус будет арестован, ты ни с кем не общаешься — ни здесь, ни по телефону. Я не могу рисковать. Если бы ты случайно передал кому-нибудь малейшую информацию… Вики воспротивился в душе — на мгновение, всего лишь непроизвольным движением головы, взмахом руки, незаметными в потоке изумления, уносившем его… Советник повторил твердо: — Я не могу рисковать. Мы не на зайца охотимся, а на убийцу, трижды убийцу. Не могу рисковать столь долгим расследованием, дать повод для глумления газетчикам, нельзя проявлять неосторожность, такой роскоши я себе позволить не могу. Сейчас 15.30. Одевайся спокойно, после четырех выезжаем, к пяти будем на месте. — Комиссар Ваня едет с нами? — спросил Вики напоследок. Советник покачал головой: — Ваня на месте. Возьмем “рено”. Советник встал и пошел. В дверях обернулся и с непривычной мягкостью произнес: — Бояться нечего, никакой опасности, иначе я тебя бы не позвал. Одевайся и не вздумай звонить. Вернешься один к семи, инспектор Мелк привезет тебя, а у меня… мне еще придется задержаться. Тогда говори с кем хочешь, хоть интервью давай. Оставшись один, Вики немного пришел в себя. Сейчас арестуют убийцу! Анатоля Брикциуса! Сумасшедшего, которого врачи избавят от петли. Вики пришел в себя, но голова все еще кружилась, сердце стучало. Он подошел к лимонного цвета умывальнику, дрогнувшей рукой взял порошок, оставшийся от матери. Последний раз он принимал успокоительное во время визита Книппсенов. Проглотил, запил и спросил свое отражение: “Отчего же я дрожу? Я ведь ждал… Хорошо это или плохо, что Брикциус наконец будет схвачен?” Он ополоснул лицо холодной водой, причесался. “Но зачем ему надо было позвать меня? Как свидетеля его торжества?” Тревога в нем все нарастала и нарастала, а с нею и сомнения. “Но ведь он может и проиграть. А вдруг Брикциус ускользнет в последнюю минуту! Где будут ждать его? На шоссе? В какой-нибудь деревне?.. Он считает, что Брикциус в западне, но ведь так уже бывало… Если Брикциус убежит, ему конец!” Начало действовать лекарство. Вики успокоился, вспомнил Барри. “Разрешил! Если бы знали камердинер, Бетти, Барри!” Позвонить бы ему… Вики готов был идти в кабинет — попросить разрешения позвонить хотя бы Барри, сказать, что поездка в Турцию разрешена… Не стоит. Не стоит просить. Придется подождать до вечера и тогда рассказать все, и про арест преступника, если он, конечно, состоится… Вики усмехнулся и открыл платяной шкаф. Во всем доме стояла непривычная тишина, мертвая, даже телефон на консоли, казалось, онемел… Камердинера и Бетти не слышно — наверное, их нет. Он подошел к кабинету. В приотворенные двери увидел сигаретный дым, легким синим облаком поднимающийся к потолку. За завесой дыма советник в кожаной куртке что-то укладывал на столе. Увидев Вики, он взглянул на часы и кивнул. Пробило четыре.