Он перешел к другим бумагам. Прочел показания обитателей Кнеппбурга и соседнего с ним Коларова, жителей Цорна, впрочем, он знал их наизусть. Самыми интересными были ответы Ангелы Дельмар, тетки убитого Фридриха Дельмара, которая нашла племянника в излучине реки Любовь 20 ноября вечером, но ничего не сказала брату и призналась лишь на следующее утро, когда на место преступления прибыл комиссар Ваня. Эта женщина считалась, как говорится, с приветом, и в полиции сочли, что ее свидетельство никакого значения не имеет. Сумеречное состояние Ангелы Дельмар подтверждала фотография в деле — болезненная, изможденная женщина средних лет со странной линией губ и выпученными глазами… Вики, наверное, в сотый раз смотрел на эту фотографию. Ничего не почерпнула полиция и из рассказа женщины, которая встретила в Цорне в роковой день неизвестный автомобиль — он принадлежал учительнице из соседней деревни, ее знали в округе и называли “прекрасная принцесса”. Ничего не дали ответы детей из Цорна и Кнеппбурга, последними видевших жертву: чужих в критические дни и минуты никто не встречал, за одним исключением, которое все описывали по-своему. Вики погрузился в следующие папки. Снова он всматривался в фотографию девочки — она лежала на траве, свернувшись клубочком, прижавшись щекой к земле. Кругом деревья, кусты, корзинка с яйцами. На других снимках — детали, фрагменты. Голова, глаза, на губах беззаботная улыбка, слегка примятая трава. Фотографии мальчика: щекой к земле, в сухих листьях и былинках, на берегу реки под ивой, кусты заслоняли его, а вот и ведерко стоит. Снимки местности, подробные и многочисленные, в цвете. Снова лицо мальчика, застывшее в улыбке. Прилагался и список всего, что нашли на жертвах и рядом, — вещей было мало. Какой вывод об убийце можно сделать из всего этого? Никакого. Фотография таможенника Зайбта, отца Антонии, лицо широкое, смуглое, с усами и маленькими глазками… Снимки двух карманных игр — каждый разделен на две части: наверху одна сторона игры, внизу оборотная. Данные о фирмах, изготавливающих игры. И записи о том, где их можно купить, — кругом оказалось столько таких магазинов, что в полиции сочли бесполезным систематический опрос продавцов. Помочь мог лишь случай. В следующих папках — результаты вскрытий. Они совпадали. И мальчик, и девочка погибли от огнестрельной раны в затылке. В нижней части затылочной кости. Пулевой канал углубляется в переднюю часть черепной коробки. Судя по направлению входного и выходного отверстий, выстрел производился сверху под значительным углом. Наличие пороховой копоти вокруг раны свидетельствует о том, что стреляли с близкого расстояния. Причина смерти — повреждение мозговой ткани. К материалам вскрытия прилагались подробные описания детских лиц с застывшей улыбкой. Специалисты заключали, что дети даже не подозревали об опасности, что убийца, вынул пистолет из кармана и приставил к затылку в обоих случаях внезапно и незаметно, во время игры или веселой беседы. На одежде и теле убитых отсутствовали какие-либо следы насилия, совершенного перед убийством. В последних папках, которые открыл Вики, содержались извлечения из различных специальных исследований — например, анализ микрочастиц, найденных на месте преступления. Экспертизы — это было известно Вики — не помогли обнаружить преступника, значение их состояло лишь в том, что они помогли бы идентифицировать подозреваемого, если, конечно, его отыщут… В этих последних папках содержались сведения об оружии — что оказалось самым интересным. В Кнеппбурге и Цорне убийца применил одно и то же оружие. Пистолет калибра 6,35 мм с левосторонней нарезкой ствола, чрезвычайно редко встречающийся, совершенно особенный. Тщательный анализ результатов вскрытия доказал это неопровержимо. Пистолет, однако, не найден… Не найдены и пули, и стреляные гильзы. Поэтому отсутствовали фотографии орудия убийства. Все же один снимок существовал. Подобного пистолета. Представлен пистолет калибра 6,35 мм с левосторонней нарезкой ствола, с рукояткой в перламутровой насечке. Металлический герб устранен, виднелись отверстия от винтов. В одной части снимка весь пистолет располагался на черной доске, в другой — только ствол, а в третьей заснято отверстие ствола, значительно увеличенное. Это был образец орудия убийства. Всего в папках содержалось 15 актов, касающихся пистолета. Вики заключил, что имеющиеся данные, пусть и весьма важные для полиции, ему мало чем помогут. Для него каким-то следом могло служить лишь последнее сообщение о пребывании Анатоля Брикциуса у Раймунда Себетани на Поточной улице — правда. Вики не понимал, почему подозрение пало на этого человека. Вики собирался еще раз заглянуть в папку и списать точный адрес владельца виллы, когда в кабинет вошел камердинер. С подчеркнутой пугливостью он огляделся по сторонам — этот человек редко прибегал к словам. И несмотря на странную усталость, которая все не проходила, Вики улыбнулся. — Вы особенно не огорчайтесь из-за Турции. — Камердинер присел рядом с Вики. — У кого в жизни не бывает неприятностей — они и в детстве случаются, и в юности — что поделаешь? Полковник Зайбт объяснил бы вам это научно, он увлекается социологией. А знаете, что написал один швейцарский психолог — книга есть в нашей библиотеке: “Человек с юного возраста должен учиться преодолевать трудности, чтобы приготовиться к жизни, которая неизбежно принесет множество разочарований…” Вот так-то, господин Вики, жизнь часто приносит разочарования. — Камердинер бросил беглый взгляд на папки, лежащие на столе — Во всей истории человечества не найдется никого, кто бы прожил без трудностей, неудач, всяких препятствий. Горести и тревоги — верные спутники нашей жизни, таков наш удел на этой земле. — Да я не беру в голову, — ответил Вики. — Я успел привыкнуть за все эти годы, может, даже больше, чем Март. Учусь не обращать внимания и не думать о его запретах. Хотя и трудно, меня же касается… Но этот запрет — конец света! Лицо Вики потемнело, взгляд затуманился. Он покосился на камердинера, тот сидел неподвижно, с каменным лицом. Вики снова ощутил вдруг головную боль, не такую, правда, сильную, как утром. Камердинер между тем продолжал: — Я, откровенно говоря, не ожидал, что из-за одного-единственного вашего позднего прихода он пойдет даже на то, чтобы запретить вам поездку. Надо мне поразмыслить, может, что и подскажу. Впрочем… — Камердинер наконец пошевелился — рука его легла на папки. — Я давно ожидал какого-нибудь между вами конфликта — из-за господина Пирэ. — Из-за Барри? Вы думаете, он запретил мне поездку из-за него? — Скорей всего. Это назревало с тех пор, как он понял, что Пирэ — ваш лучший друг. Как только узнал, что дружба с Барри Пирэ означает для вас нечто большее, чем весь его дом. Как только господин советник почувствовал, что дружба уводит вас из дома в совсем другой мир. Думаю, каждая ваша встреча вызывала у него досаду. Ему казалось, что после посещений дома Пирэ вы стали несерьезно относиться к нему, насмехаться над его образом жизни, что вы ускользаете от его влияния. Вы никогда не задавали себе вопрос, почему отца не беспокоят ваши приятельские отношения с господами Рихтером и Гофманом? Почему он не имеет ничего против них? Вы, похоже, дружите с ними тоже, но мало встречаетесь вне школы… Они редко приходят сюда и почти не звонят… Такие отношения ничем не угрожают ему. Но господин Пирэ — совсем другое дело. Он пригласил вас в Турцию на все каникулы — это для советника уже слишком. Понимаете, господин Вики… — камердинер чуть усмехнулся, — я думаю, он искал случая, подстерегал повод запретить поездку. Мне кажется, он вчера был рад, что вы вернулись поздно. Мне кажется… — камердинер умолк, потому что в холле послышались шаги, но так как там могла проходить только Бетти, снова заговорил: — …что ваш отец против путешествия и дружбы с господином Пирэ еще по какой-то личной причине. Может быть, это у него связано с чем-то личным, воспоминаниями юности. Так бывает, господин Вики. Если кого-то в молодости укусит змея, — продолжал с усмешкой камердинер, — он всю жизнь следит, чтобы дети его не гуляли на солнце по каменистым вересковым урочищам. Если кто-то в молодости проигрывал в шахматы, ему не хочется, чтобы этой игрой увлекались его дети. Ваш отец никогда не любил уступать, но когда-то он вынужден был уступить, спасовать — кто знает, может быть, в дружбе, путешествии или в чем другом… Не знаю, в чем, но ему пришлось потерпеть поражение — не сердитесь, но голову даю на отсечение, что по своей вине… Но у него всегда виноваты другие или же обстоятельства. И если что-нибудь подобное произошло — а я уверен, так оно и было, — не смирился и не забыл. И, по всей вероятности, что-то с ним стряслось в вашем примерно возрасте. Он хочет, удержав вас в своих руках, взять реванш за проигрыш, который постиг его. Не имею ни малейшего представления, что случилось с ним, возможно, это связано еще со Студенческим союзом, в таком случае все известно господину Зайбту или господину Растеру, но все равно: тут важна сама схема события. И если я прав, то уже давным-давно господин советник почувствовал отвращение к близкой дружбе и научился холодности и суровости. Или наоборот: он отроду был человеком жестким и холодным и поэтому не мог ни с кем подружиться по-настоящему. И не желает, чтобы и вас связывала с кем-то тесная, сердечная дружба. Так же точно он обращался с вашим братом. — Помолчав, камердинер добавил: — Кое в чем он выиграл благодаря своему характеру: в полицейской карьере. — Но почему должен расплачиваться я, как мне все это выносить? Из-за него у меня все время какая-то усталость и голова болит. И не только голова — все болит. Но вчерашнее его выступление — это уже чересчур! Я звонил утром Барри, он успокоил меня немного. Посмотрите, что он мне подарил — золотые часы. Он никогда не купил бы мне ничего подобного. Камердинер наклонился и стал рассматривать часы на руке Вики. — Прекрасные часы и, заметьте, очень дорогие. Особенно хорош браслет. Он знает? — Я сам ему показал, он бы все равно увидел. Заявил мне черт знает что — я, мол, не имею права принимать такие подарки. — Ему неприятно, — заметил камердинер, — что часы подарил не он, а ваш лучший друг. Ему друзья не дарили подарков, и девушки, наверно, не дарили. Вот он и рассердился еще больше. Что касается запрета… — Я считаю, — Вики резко вскочил с кресла и распрямился, будто пытался сбросить с себя какой-то груз, — что он посягнул на мою свободу. Он ни во что не ставит мою жизнь, вмешивается в нее так грубо… Вики побледнел, приложил руку ко лбу — голова раскалывалась. Камердинер спокойно смотрел в окно, за которым тихо падал снег, но лицо его еще больше окаменело. Он успокаивающе махнул рукой, предлагая Вики снова сесть. — Наберитесь терпения, иначе нервы не выдержат. Знайте: придет и ваш час, как пришел час вашего брата. — Когда еще, — протянул Вики, — я ведь так просто не могу уехать — а как же Барри? И в Турции хочется побывать. Если он не уступит, перееду к Пирэ. У них вилла огромная, найдется для меня комната. Вот что бы он, интересно, сделал, если бы я ушел из дома к Пирэ? — Не самый лучший выход, — камердинер неодобрительно покачал головой, — он явился бы за вами и устроил грандиозный скандал. — А если он сам выгонит меня? — предположил Вики с торжествующим смешком, как человек, которого внезапно осенила замечательная идея. — Что тогда? Тут и камердинер не удержался от улыбки. — Здравая мысль. К тому же вы сами пришли к ней, без подсказки. — И он с плутовским испугом огляделся по сторонам, хотя их могли подслушать разве что привидения. — В таком случае, если бы вы ушли к господам Пирэ, он смог бы явиться за вами только с повинной головой. Ваше преимущество в том, что ваш отец невластен применить к вам никаких санкций. Он вправе приказывать вам, запрещать, но за непослушание может покарать только угрозами. Вот он запретил поездку в Турцию, но если вы поедете, не подаст же он на вас в суд. — Камердинер наклонился к Вики и перешел на шепот: — Он и из дому вас никогда не выгонит. Представляете, что начнется, если людям станет известно, что главный советчик криминальной полиции выгнал из дому сына? Уход вашего брата еще как-то удалось замять, господин Март закончил университет и нашел себе работу в другом городе. Но вы-то — другое дело, вы еще учитесь, — Вики слушал, не пропуская ни слова, головная боль сразу прошла. — Знаете, господин Вики, есть запреты, которые надо уважать, на них держатся хорошие законы. Нельзя предавать, лгать, воровать, совершать клятвопреступления, нельзя посягать на чужую жизнь… хотя о посягательстве на чужую душу — об этом в законах не пишется… Вот поджоги делать нельзя, а в душу наплевать — пожалуйста… Бывают и неправильные запреты, вы и сами знаете. И если, следуя им, вы нанесете ущерб здоровью или душе человека, такие запреты уважать нельзя. Дурными бывают иные приказы, дурными могут быть и запреты. Что, просмотрели папки или еще почитаете? …Ближе к полудню Вики охватила тоска. А тут еще эта постоянная усталость… Он лег. Некоторое время лежал на тахте, закинув руки за голову, глядя в потолок и время от сремени на свои замечательные золотые часы. В голове всплывали всякие сведения, вычитанные из документов об убийствах. Вспомнилось предложение Гофмана походить по захудалым пивным. Чего он никак не мог понять, так это почему именно Анатоль Брикциус попал под подозрение. Вспомнил и Себетани, у которого в течение двух дней квартировал Брикциус… Мысли то и дело возвращались к запрету отца и беседе с камердинером. А где теперь Барри? В полдень семья Пирэ должна была прибыть в курортный городок — посмотреть отель, где они собирались провести Рождество. Вечером они вернутся. Ему сразу становилось легче на душе, как только он представлял себе, что завтра обязательно встретится с Барри и в Турцию поедет наперекор всему. К полудню, когда он пошел на кухню обедать, голова была уже ясной, хотя усталость не прошла. Есть не хотелось. От первого он отказался, и Бетти не настаивала. Она неслышно сновала по кухне, собирала на стол, толковала о всяких своих заботах — что нужно купить кофе и джем, что в холодильнике уже неделю стоит полдюжины пива, может, хоть на праздник выпьют, а то только место занимают бутылки. Рыбу, салат и шампиньоны лучше купить послезавтра. На столе перед Вики появились салат, хрен, жареный картофель с вырезкой. Вики положил себе всего понемногу, достал из холодильника лимонад, из буфета — стакан. — Не берите в голову. Господин советник одумается и отменит запрет. Вики понимал, что она сама не верит в свои слова, но это его не трогало. Он твердо решил ехать с Барри наперекор всему и всем-Выпил ледяного лимонада и вернулся к себе. Снег уже не шел, выглянуло солнце. Вики снова охватила тоска, он улегся на тахту, закинув руки за голову. Тоска терзала его, голова раскалывалась от тяжелых мыслей. Боль пульсировала. Возникала и исчезала, точно грозовые тучи, наплывающие на солнце и рассеивающиеся порывами ветра. В три он все же поднялся, умылся, чтобы хоть немного встряхнуться, и вышел из комнаты. На входных дверях все еще висела цепочка. Бетти, по-видимому, была в кухне, там играло радио, а камердинер сидел у себя. Вики пошел в оружейную комнату. Открыл витрину и стал рассматривать пистолеты. Он знал коллекцию так же хорошо, как и содержимое папок с делом. Коллекцию он привык рассматривать с детства — советник никогда не запирал ее. Однажды, много лет назад, когда была жива мать и Март еще не ушел из дому, вдова Мейербах, будучи у них в гостях, посоветовала шкаф запирать. Кто-нибудь может похитить оружие. Советник сперва согласился, полицейские очень скрупулезно относятся к таким вещам, но потом признался, что у него и ключа нет, и вообще — какой смысл? И в самом деле, запирать шкаф не было надобности, госпожа Хойман никогда не входила в комнату, она не любила оружия, а дети — Март и Вики, — в отличие от прочих мальчишек их возраста, тоже, казалось, совсем этим не интересовались. Главное — из оружия все равно не постреляешь, к экспонатам не было патронов. Немного патронов прилагалось лишь к наградному пистолету, так, на память. Но никто не знал об их существовании. Хранились они у советника в длинной деревянной коробке. обклеенной желто-зеленым станиолем, совсем как пианино в баре “Иран”, но в витрине этой коробки не было. Советник прятал ее в нижней незастекленной части шкафа среди разных других предметов. Так что если бы кто и посягнул на витрину, то без особых последствий. Итак, витрина никогда не запиралась, даже после совета генеральши Мейербах. В полчетвертого снова налетела снежная туча и закрыла солнце. Вики достал отцовский подарочный пистолет из кобуры. Оружие чистое, заботливо протертое, будто его только что вручили в торжественной обстановке. Ствол, перламутровая инкрустация с монограммой и датой ярко сверкали. Вики внимательно рассматривал пистолет. Подошел к окну, сосредоточенно сдвинул брови, вгляделся в эту то ли игрушку, то ли — что?.. Его охватили отвращение и злость — не к предмету, который он держал в руках, а к его владельцу. И только сейчас ему пришло на ум, что ведь отец его тогда, тридцать пять лет назад, в замке Бук, должен был получить от полковника кроме пистолета — как и прочие члены Студенческого союза — еще и диплом, и памятную плакетку. Скорей всего он держит их где-нибудь в глубине ящика, среди всяких ненужных предметов. Диплом он никогда не вешал на стенку и не ставил на полку шкафа под стеклом, как обычно поступают с такими наградами. “Значит, не слишком дорожит этими знаками отличия, — подумал Вики. — Камердинер прав — быть может, именно тогда у него случилась какая-то неприятность”. Вики играл пистолетом, взвешивая его в руке, прицеливаясь в окно, в люстру, в шкаф, в картину. На минуту представил себе отца, и снова навалилась тоска, с которой он едва справился. Ему показалось, что он слышит звук приближающегося автомобиля, не приехал ли отец, но нет, перед домом было пусто, ни следа на чистом снегу. Он вышел на площадку, цепочка на двери была на месте. Вики вернулся, отворил нижние дверцы шкафа. Страшно закружилась голова, он блуждающим взором обвел комнату… Через две-три минуты грянул выстрел. Камердинер и Бетти вбежали почти одновременно. Экономка была смертельно бледной, камердинер, как всегда, сохранял спокойствие. Бетти, вскрикнув, застыла на пороге. Камердинер подошел к открытому шкафу и заглянул внутрь. Вики стоял посреди комнаты в облаке дыма, с пистолетом в руке, повернувшись к серванту, над которым висела картина. Лицо его было спокойно, как гладь утреннего озера. — Ничего не случилось, — произнес он медленно, — я только один раз выстрелил. На серванте стояла длинная деревянная коробка, обклеенная станиолем, а над ней, на деревянной панели под картиной, зияла дыра. Экономка наконец пришла в себя и, запинаясь, прошептала: — Боже правый! А если бы вернулся господин советник?! Камердинер распахнул окно — в комнату ворвался холодный снежный воздух. Как гром, прогремел звонок. — Спокойно, — не отходя от окна, отозвался камердинер, — это не хозяин. В управлении совещание. Это полковник услышал выстрел. Бетти пошла открывать, камердинер убрал коробку с патронами на место, в нижнее отделение шкафа, а Вики хотел было засунуть пистолет в кобуру, которая валялась в кресле, но камердинер покачал головой, вытащил его, протер ствол носовым платком и только потом уложил оружие на свое место в витрине. Вошел полковник Зайбт, и камердинер улыбнулся ему. — Я слышал выстрел, — тоже улыбнулся полковник. — Это ты, Вики, чудишь? — А вы разве не стреляли в моем возрасте? — спокойно, вопросом на вопрос, ответил Вики. Полковник возразил: — Мы стреляли во дворе и подвалах замка, а это, согласись, совсем другое дело. — Еще немного, — камердинер поглядел на деревянную панель под картиной, — и вы бы прострелили раму. Надо что-то с этим делать. — Предлагаю на выбор две возможности, — засмеялся вновь обретший хорошее настроение полковник. — Зашпаклевать и закрасить коричневой краской отверстие — или перевесить картину немного пониже. Третья возможность — сделать то и другое. Советник и не заметит. Камердинер молча прикидывал варианты. Советник ничего не заметит, ему безразлично, как висят картины. Бетти принесла молоток и клещи. Ни цемента, ни гипса в доме, конечно, не было. У Зайбта тоже. Бетти принесла миску с водой, кисть и какую-то коричневую краску. Наверное, из комнаты Вики — у него краски остались еще с тех времен, когда в школе проходили рисование. Камердинер снял картину, вытащил из стены костыль. Отверстие оказалось почти незаметным. Камердинер вбил костыль на несколько сантиметров ниже, дырку от выстрела зачистил ножом, затолкал туда кусок газеты и закрасил краской. Зайбт отыскал на ковре пулю, на удивление она отскочила, не застряв в панели, нашел и стреляную гильзу. Камердинер затворил окно, они с полковником повесили картину, и полковник сказал: — Конечно, Вики, мы стреляли в твоем возрасте, но только в Студенческом союзе, организованно. Учились стрельбе в специально отведенных для этого местах. Но в комнате, да еще без глушителя… Хорошо еще, что здесь, перед виллой, не ходят патрули — что, если они бы услышали? Камердинер, рассматривавший в этот момент пулю и гильзу, подумал: “Бедный мальчик, после вчерашнего ему требовалась разрядка — не удивляюсь, что он стал стрелять…” Вики попытался объяснить: — Сам не знаю, как получилось, у меня болела голова, усталость какая-то… Все вышли из оружейной комнаты; Бетти вынесла молоток, клещи и миску с водой, кисть и краску — она тоже успокоилась. Камердинер унес пулю и гильзу. Он, как всегда, шел и не шел, передвигался, вроде бы даже не шевелясь. А полковник Зайбт, жизнерадостный, как всегда, пожелал все же утешить Вики.