Мужчины замерли, глядя на своего предводителя в поисках поддержки. Но удивление длилось лишь мгновение, а затем они двинулись на меня, и настал момент выбора: клинки или река. Я предпочитала клинки. — Я гостья Азазеля, — сказала я более нормальным голосом, но это не замедлило их решительного приближения. Меч пронёсся мимо моего лица, едва не задев меня. — Белоху не понравится, если вы сделаете мне больно! — последние слова сорвались на слабый крик. — Белох, — предводитель произнёс это имя не как вопрос, а просто как слово. И на этот раз слова подействовали. — Мы отведём тебя к Белоху, — сказал он в итоге. Мужчина был гигантом с широкими плечами, грубыми руками и пустыми глазами. — А если ты солгала, мы не пощадим тебя. Насколько я могла видеть, они не собирались проявлять ко мне милосердие с самого начала, но я просто кивнула, не поморщившись, когда двое из них схватили меня за предплечья и силой повели прочь от реки. Я почувствовала, как что-то стекает по моему лицу на футболку, и поняла, что сабля просвистела ближе, чем я предполагала. Я попыталась протянуть руку и вытереть кровь, но хватка на моих руках сделала это невозможным. Всё, что я могла сделать, это позволить им провести меня по опустевшим улицам Тёмного Города. Мы подошли к ресторану, конечно же, уже закрытому. Они провели меня через нижний уровень, и я вздохнула с облегчением, узнав отдаленно знакомую землю. Они грубо втолкнули меня в здание, затем заперли в каком-то маленьком тёмном чулане. Ладно. У меня была лишь лёгкая клаустрофобия, и в основном это касалось МРТ и пещер. Не то чтобы я помнила какие-то МРТ или пещеры, но, должно быть, когда-то встречала их. Я прислонилась спиной к стене и подняла руку, чтобы проверить своё лицо. Я всё ещё истекала кровью, но порез был неглубоким, и от него не останется даже шрама. Решив, что в данный момент я в безопасности, я стянула футболку через голову и тщательно протёрла рану, используя заднюю часть футболки, чтобы впитывать кровь, так я не буду выглядеть слишком окровавленной. Через некоторое время кровотечение прекратилось, и я осторожно натянула футболку через голову. Внезапная усталость охватила меня, когда последние полтора дня настигли меня. Люди не созданы для жизни в таком сильном стрессе, а я была человеком. Я устала, устала бояться, устала быть храброй, устала гадать, что же со мной будет. Я прислонилась к стене, потом сползла на пол, положила голову на колени и задрожала. Никаких слёз. Почему я не могу плакать? Ведь однозначно у меня было более чем достаточно причин для слёз. Я протянула руку и коснулась своих глаз. Сухие. Может быть, я родилась без слёзных протоков. Это было даже хорошо, слёзы были признаком слабости, а я не могла позволить себе показать её. Я прислонилась головой к стене, заставляя себя расслабиться. Пребывание на таком высоком уровне тревоги не принесёт мне никакой пользы. Я сделала глубокий, успокаивающий вдох, сосредоточившись, и почувствовала, как моё тело расслабилось. — Только не говори мне, что ты заснула, — весёлый голос прорвался сквозь мои навязанные грёзы, и я открыла глаза и подняла взгляд на доброе лицо, показавшее в дверном проёме. Я улыбнулась ему в ответ, и меня затопило облегчение. Я зевнула и встала, потягиваясь. Всё будет хорошо. — Я не знала чем занять себя, — сказала я невозмутимым голосом. — Я должен извиниться за Полуночников. Проблема с криминалом у нас не столь высока, но опасна, а ты была у реки, где обычно прячутся преступники. Хорошо, что ты вспомнила моё имя. Я содрогаюсь при мысли о том, что могло бы произойти в противном случае, — он оглянулся, и в его голосе послышались чуть ворчливые нотки. — А где же Азазель? Почему он не пошёл с тобой? Он бы позаботился о том, чтобы ты не забрела туда, куда не следовало, и никто бы к тебе не подошёл. — Я ушла, ничего ему не сказав. Я не перестала удивляться тому, почему защищаю его. Между этими двумя мужчинами уже и так существовала вражда, и всё, что я делала, в дальнейшем должно было помочь мне. Белох протянул мне тонкую узловатую руку, я взяла её и стала подниматься. Он был стариком, и я подумала, что он упадёт, если я использую его для опоры. В его слезящихся глазах промелькнуло веселье, как будто он знал, что я пощадила его, но ничего не сказал. — У меня в кабинете есть чай с пирожными, дитя моё, — сказал он. Он пальцами обхватил на удивление крепко мои пальцы, и мне захотелось вырваться, но не существовало никакого вежливого способа сделать это. Он повёл меня по утилитарным коридорам, коридорам, которые, как мне казалось, должны были быть выкрашены в универсальный индустриальный зелёный цвет, к тяжёлой деревянной двери его кабинета. Дверь была открытой, и из неё лилось тепло, физическое и эмоциональное. Белох засуетился надо мной, как дедушка, усаживая в удобное кресло, накрывая ноги халатом и подавая мне чашку "Эрл Грея". Я ненавидела "Эрл Грей". Запах бергамота напоминал мне о старых женщинах и неодобрении, но я всё равно выпила его, радуясь теплу. — Сколько сейчас времени? — спросила я, лишь слегка заинтересовавшись. — Мы здесь не следим за временем, как люди во внешнем мире, — сказал Белох, усаживаясь в кресло напротив меня. К моему удивлению, кот запрыгнул ему на колени и устроился там, а он рассеянно стал гладить его своими сильными, узловатыми пальцами. Кот на мгновение повернулся и посмотрел на меня, а затем снова устроился на коленях хозяина. Странно. Я любила кошек. И всё же я посмотрела на этого кота цвета сепии и почувствовала мгновенное отвращение. — Ты восхищаешься моим прекрасным Люцифером, не так ли? — сказал он. — Он очень красив, не правда ли? Такой гладкий, красивый мех, — он погладил блестящую шерсть. — Он великолепен, — сказала я вежливо, только правду. — Я кормлю его сырым мясом. Я нахожу, что это не только улучшает его здоровье, но и приводит его в большее соответствие с его атавистической природой. Конечно, это делает его совершенно диким по отношению к другим людям. Я бы посоветовал тебе не гладить его, можешь потерять палец. Я вежливо рассмеялась, решив, что он шутит. Но я посмотрела на кошачью морду и задумалась. — Я подумал, что могу попросить их приготовить для тебя комнату здесь, — продолжил он. — Я надеялся, что Азазель... ну, у него есть дела, которые он должен решить, но так как он, похоже, не в состоянии справиться с ними, ты можешь остаться здесь. Это было именно то, чего я хотела. Так с какой стати во мне стало расти возражение? Я хотела быть здесь. По крайней мере, должна была хотеть. Я прочистила горло. — Не думаю, что Азазелю есть над чем работать. Очевидно, ему нужно доказать, что я его не привлекаю. Он сделал это к своему удовольствию. Думаю, он больше не хочет моей смерти. Мне кажется, ему просто всё равно. Что же касается того, чтобы считать меня привлекательной, то это просто смешно. Слабая улыбка искривила губы Белоха. — Мне кажется, ты недооцениваешь свои чары, дорогая. Я улыбнулась в ответ, всё ещё чувствуя смутное беспокойство. — Вы очень добры, но что касается Азазеля, то я вполне могу быть для него... как Нефилим. Я намеренно употребила это слово, гадая, знает ли его Белох. Похоже знает. — И ты его тоже ненавидишь? — Конечно. Он дважды похищал меня, а может и больше, если бы я только могла вспомнить. Он пытался убить меня, держал в плену и никогда не отвечал на вопросы. Он вообще со мной не разговаривает. Последний аргумент звучал довольно неубедительно по сравнению с остальными, но по правде говоря, он бесил меня больше, чем все остальные преступления. Белох некоторое время молчал, поглаживая свою самодовольную, пожирающую пальцы кошку. — Надо отдать ему должное, у него была печальная жизнь. Его жёны продолжают умирать. Думаю, что он всё ещё оплакивает свою последнюю утрату. Мне вдруг стало очень холодно. — Что с ней случилось? — С Сарой? Я считаю, что её убили. Вот дерьмо. Может быть, Азазель — это версия Синей Бороды? Он не был похож на серийного убийцу, но откуда мне знать, как они выглядят? Они могут быть очень красивыми и очаровательными, не так ли? Азазель соответствовал первому пункту — если рассматривать его беспристрастно, он был абсолютно великолепен. Но очаровательным он не был. — Эм... сколько у него было жён? — Лучше спроси у него самого. Хотя, возможно, он сбился со счёта. Я больше не пыталась скрыть свою тревогу. Как я могла быть такой глупой? Глупой, потому что почувствовала его губы на своих и ответила, глупой, потому что на краткий миг я хотела его, действительно хотела. — Возможно, мне не стоит думать об этом. Белох усмехнулся. — Но зачем тратить время на разговоры об Азазеле? Я бы предпочёл поговорить о тебе, моя дорогая. О твоих жизнях и любви, о твоих воспоминаниях, о твоих мечтах. Моих жизнях? Как много он знал обо мне и моём прошлом? У меня возникло внезапное, непрошеное подозрение, что он знает больше, чем я. Но это было невозможно. С другой стороны, никто не мог знать меньше о моём прошлом. — Я удивлена, что Азазель не сказал тебе. Я почти ничего не знаю о своей жизни. У меня какая-то странная форма амнезии. Я не склонна была употреблять это слово, но мне кажется, что оно было хорошим, разумным объяснением чего-то, что казалось гораздо более зловещим. — Амнезия, — вторил Белох. — Бедное моё дитя. Но ты знаешь, мы довольно продвинулись здесь, в Тёмном Городе. У нас есть очень эффективные способы помочь тебе вспомнить почти всё. Должно быть, на моём лице отразилось сомнение, потому что он рассмеялся. — Не надо так волноваться, дорогая. Это просто форма биологической обратной связи. По какой-то причине вниз по спине пробежал озноб, но я сумела весело улыбнуться. — Пожалуй, я пас. Если моё прошлое хотя бы близко к тому, что думает Азазель, мне лучше не знать. — Не говори глупостей. Ты знаешь старую поговорку: "Истина освободит тебя". Я моргнула. — Интересная концепция. Я никогда не слышала её раньше. Кто это сказал? — Кто-то после твоего времени, дитя, — сказал он, тихо усмехнувшись. — Позволь мне заказать ещё чаю. Твой, должно быть, уже остыл. Я посмотрела на чайные листья, плавающие на дне пахнущей бергамотом грязи. Они были похожи на поваленные ветви деревьев после урагана. Я подняла глаза и выдавила из себя улыбку. — Мне хватит, спасибо. От слишком большого количества чая у меня трясутся руки. Я осторожно поставила изящную чашку на столик, стоявший рядом. Белох просто кивнул.