— Тогда, полагаю, в течение следующих нескольких часов тебе будет неудобно. Я затихла, не потрудившись попробовать открыть дверь. Даже нормальные люди могут запирать двери машины на расстоянии. Он выехал на пустую дорогу с тем же выражением лица. Пустой. Мрачный. Целенаправленный. Он действительно собирался убить меня. — Как тебя зовут? — я не хотела этого знать, но тишина сводила меня с ума. — Разве это имеет значение? — Чёрт возьми, да, это имеет значение. Я хочу знать, почему ты преследовал меня все эти годы. — Я думал, ты не помнишь ничего, кроме прошлого года или около того. — Я даже не помню своего имени. Но я помню тебя. Он посмотрел на меня, и меня забило ознобом от глубокой чёрной пустоты его глаз. — Азазель. АЗАЗЕЛЬ СОСРЕДОТОЧИЛСЯ на узкой, выжженной солнцем дороге впереди. Её невежество начинало раздражать его, но если это была её главная линия обороны, то справиться с ней было достаточно легко. Пока она не примет свою настоящую форму, его работа будет относительно лёгкой. Чего он никак не мог понять, так это того, почему она не пытается сильнее бороться. Она обладала средствами поражения, которые она ещё не начала использовать, и не последним из них была её способность превращаться в Лилит, взбушевавшегося демона, похожего на птицеподобного монстра, который мог выцарапать внутренности у человека, стоит только на миг отвлечься. Это было бы бесполезно против него, но она этого не знала. Она так и не вспомнила. Это был не первый раз, когда он сражался с Лилит. С проклятием вечности, довлевшим над ним, он сталкивался лицом к лицу с ней во многих демонических формах, и каждый раз он побеждал её. Но ни разу не повергал окончательно. Он уничтожил много других демонов и мерзостей за тысячи и тысячи лет своего пребывания на земле. По большей части это были Нефилимы, а также те, кому Уриэль позволил вырваться на свободу в попытке победить Падших. Но демоница Лилит была неподвластна даже ему. И он ждал достаточно долго. Он ненавидел думать о ней как о женщине, но теперь, когда он был рядом с ней, он не мог продолжать ставить её в бесполую группу, к которой принадлежало большинство демонов. Её разрушительная сила не была похожа ни на одну другую женщину, и он всегда старался думать о ней именно так. Особенно учитывая неприемлемое пророчество, которого он был полон решимости избежать. Она была опасной женщиной, и даже сейчас он чувствовал её соблазнительную силу. Она никак не отреагировала на его имя, но должна точно знать, кто он такой. Всегда существовала вероятность, что она говорит правду, что ничего не помнит. Он наблюдал за ней в течение последних пяти лет, и её поведение было странным, доказывая её слова. К тому времени, когда он, наконец, взял её, она уже прожила под четырьмя разными именами в четырёх разных городах. Он предполагал, что это была попытка избежать встречи с ним, но был небольшой шанс, что она действительно не помнит. Он чувствовал, что от неё весьма реальное страдание, и ему нужно было бороться с ним. Демоны были мастерами затуманивать ожидания. И большинство существ чувствовали себя несчастными, когда видели смерть, смотрящую на них сверху вниз. В нём не было места ни для жалости, ни для раздумий. По мере того, как день клонился к закату, пейзаж становился всё более пустынным. Они доберутся до места назначения значительно раньше, чем стемнеет — у него будет более чем достаточно времени, чтобы обо всём позаботиться. Его немного интересовало, что если вернуться потом и посмотреть, не осталось ли чего. Эта мысль должна была бы наполнить его мрачным удовлетворением. Но почему-то это уже не было столь успокаивающе. Она... оно... прекрасно справлялось. — Азазель? — сказала она, явно стараясь, чтобы её голос звучал нормально. — Какое странное имя. Ты с Ближнего Востока? — Это библейское имя, — коротко ответил он. — Меня зовут Рейчел Фицпатрик, — услышав его неконтролируемое фырканье, она сменила тактику. — Ладно, так и быть, Фицпатрик, не настоящая моя фамилия. Поскольку ты, кажется, знаешь обо мне больше, чем я, почему бы тебе не сказать мне мою настоящую фамилию? Он ничего не сказал. На радио запел Ричард Томпсон, и Азазель наклонился вперёд, включая погроме, желая расслышать этот скорбный голос и жалящую гитару. В тот момент, когда он убрал руку, она протянула свою и выключила радио. Он свирепо глянул на неё. — Если хочешь иметь возможность двигаться и говорить, — прорычал он, снова включив радио, — то держи руки подальше от радио. Она откинулась назад, сложив руки на коленях. Это были нормальные руки — даже красивые. Странно, она не носила ни колец, ни лака, ни каких-либо украшений, которыми женщины пользовались с незапамятных времён. И всё же он почти мог представить эти руки на своём теле. Он вздрогнул, борясь с этим. Было так легко забыть, увидеть в ней желанную женщину, в то время как он делал всё возможное, чтобы подавить свою сексуальную природу. Он бросил взгляд на её лицо. Её вьющиеся рыжие волосы были такими же, как и всегда, змеиным клубком, чтобы заманить в ловушку мужчин, заставить их хотеть зарыться лицом в шелковистые пряди. У него был иммунитет — в тот момент, когда он почувствует хотя бы малейшее притяжение, он сможет подавить в себе это. Она не доберётся до него, как она это сделала со многими мужчинами. Он не мог ей этого позволить Ричард Томпсон пел “Не сможешь победить", слова казались до абсурда пророческими. Когда песня закончилась, он снова выключил радио и посмотрел на неё. — Это не твоё имя. — Тогда какое оно?— сказала она срывающимся от разочарования голосом. — Ради Бога, если мне суждено умереть, разве я не заслуживаю сначала некоторых ответов? Хотя бы для того, чтобы узнать, почему на меня напал убийца? Я делала всё возможное, чтобы быть хорошим человеком. Если я сделала что-то плохое в прошлом, что-то, что заслуживает наказания, то, по крайней мере, я должна знать, что это было. — Твои преступления слишком многочисленны и ужасны, чтобы описывать их в деталях. Она наморщила лоб, и ему захотелось разгладить его. Она работала над своими уловками, и он был вынужден силой подавлять свою реакцию. — Это так неправильно, — произнесла она. — Теперь я знаю, что ты схватил не того человека. Если бы я совершала ужасные преступления, я бы это знала. Я не могла совершать... зверства, а потом жить нормальной жизнью. Ты схватил не ту. Ты меня с кем-то путаешь. — Я ничего не путаю. — Тогда кто же я? Что я сделала? — воскликнула она. И устав от её нытья, он наконец ответил. — Ты — зло, суккуб и убийца младенцев. Ты — кошмар, ужас, чудовище, — он посмотрел в её ошеломлённое лицо. — Ты Лилит. Глава 3 — ДА, ТЫ НЕ В СЕБЕ, — сказала я. Мой голос дрожал, даже когда я пыталась быть стойкой. Мне показалось, что вселенная вдруг превратилась в песок, и всё задвигалось подо мной. — Не то чтобы это было новостью, я уже и так поняла, что ты должен быть сумасшедшим, раз уж решительно настроен убить меня. Но кто тебе сказал, что я Лилит? Собака твоего соседа? Он уставился на меня. — О чём ты говоришь? — Сын Сэма1, — коротко ответила я. — Ну, знаешь, серийный убийца? Полагаю, ты изучал его дело. Он покачал головой. — Я не серийный убийца. Считай меня палачом. — О, это очень утешает. Я сжала руки, так крепко, что их свело судорогой. Я ничего не добилась своим нытьём, мне стоило начинать мыслить логически. — Послушай, если предположить, что по какой-то дикой случайности я действительно была этой самой Лилит, зачем тебе убивать меня? Она ведь была первой женой Адама, не так ли? Поверь мне, я и близко не чувствую себя такой старой. Если уж на то пошло, я не думаю, что верю в Адама и Еву. Это хорошая история, но не более того. И даже если бы я была Лилит, разве это причина, чтобы убивать меня? — Мне нужно тебе всё это рассказывать?— сказал он, не обращая внимания на мои протесты. — Ты была первой женой Адама и отказалась возлечь с ним. Ты убежала, а когда он умолял тебя вернуться, ты отказалась. Ты решила вступить в союз с дьяволами и забирать души младенцев, ты такая же кровавая и ужасная, как Кали Разрушительница или любой другой демон, который бродил по вселенной. Ты прелюбодействуешь с монстрами, ты соблазняешь людей в их снах, и ты убиваешь новорождённых. Я уставилась на него, ошеломлённая, и сумела вытянуть одну последнюю унцию протеста из моей усталой души, не совсем готовая сдаться. — Милый, — протянула я, — я никого не соблазняю, ни во сне, ни наяву. Не сплю со зверьми, не убиваю детей. — Я сказал с монстрами. Другие демоны, ни животные, ни люди. И ты можешь спорить сколько угодно, я знаю, кто ты и что ты, а ты призналась, что не знаешь кто ты. — В таком случае, тебе не кажется, что ты должен дважды подумать, прежде чем убить меня? — Нет. Было что-то неумолимое в этом коротком, равнодушном слове, и я сдалась, уставившись на чахлый, пустынный валежник. Всё это не имело никакого смысла — с таким же успехом он мог говорить о незнакомке. За исключением части о новорождённых. Почему я испытывала отчаянную потребность удалиться как можно дальше от новорождённой крестницы? Это был всего лишь инстинкт, достаточно сильный, чтобы заставить меня бросить всё и исчезнуть. И что именно я бросила? Ни памяти, ни истории, ни семьи. Может ли он быть прав? Я откинула голову назад и закрыла глаза, забывая всё, сомнения, блуждающие мысли и страх. Я закрыла глаза и стала ждать, что будет дальше. Должно быть, прошло несколько часов прежде, чем машина остановилась. Я села, ошеломлённо оглядываясь вокруг. Солнце уже клонилось к горизонту, и мы подъехали к заброшенному зданию, которое когда-то могло быть чем-то вроде фермы. Окна, двери и большая часть крыши давно исчезли, и казалось, что уже много десятилетий к нему никто не приближался. Азазель посмотрел на меня. Должно быть, он почувствовал, что я больше не буду сопротивляться. Я отстегнула ремень безопасности, который я пристегнула, хотя это было и глупо, учитывая, что я всё равно умру, а затем выскользнула с переднего сиденья и вышла на палящий зной позднего дня, ожидая, когда он обойдет машину. — Внутрь, — сказал он. Я пошла. У меня уже не было романтических иллюзий, как у Марии Антуанетты на эшафоте. Насколько бы невероятным это ни казалось, то, что он сказал, несло в себе жуткий смысл. Я знала, что должно было быть какое-то разумное объяснение, но я не могла найти его, и я устала бежать. Если в его безумных утверждениях была хоть капля правды, а я начинала верить, что она могла там быть, то... тогда я не собиралась с этим бороться. Если я каким-то образом была причастна к смерти младенцев, невинных новорождённых, я скорее умру, чем рискну сделать это снова. Внутри дома ничего не было, кроме единственного стула, привинченного к полу в центре главной комнаты. Рядом аккуратной стопкой лежали цепи и верёвки, и меня охватила запоздалая паника. — Нет, — ответила я. — Ты не сожжёшь меня заживо. — Нет. Сядь. Как будто у меня был выбор. Он мог двигаться быстрее, чем я, он был сильнее, и если я была демоном, как он говорил, все мои способности исчезли вместе с моими воспоминаниями. — Я могу что-нибудь сказать, чтобы заставить тебя передумать? — по крайней мере, мой голос звучал не так жалко, как я себя чувствовала. Хотя почему смерть с достоинством несла в себе весьма спорный характер. Если я буду кричать, плакать и умолять, никто не узнает, кроме этого сукина сына. Никто не будет судить. Я села. Он опустился на колени у моих ног и начал связывать мои лодыжки вместе, а я смотрела на него сверху вниз, на широкие плечи, на шелковистые чёрные волосы, упавшие вперёд, скрывая его холодное лицо, пока он готовил меня к казни, и я понятия не имела, почему подняла руку. Я запустила пальцы в его волосы и погладила его жёсткое лицо, как любовница, мои пальцы ласкали его кожу и танцевали на его губах. Он замер и посмотрел на меня, его тёмно-синие глаза впились в мои с таким жаром, что всё мое тело охватило возбуждение, и я качнулась к нему, желая его губы.