– Может, их кто-то помнит? Кто-то из таких же, как они? Или их родственники? – предположил Ян. – Лучшие из Лучших больше не рождаются в Доме Гильяно, – ответил дон таким голосом, будто выносил своей семье смертный приговор. * * * Антонио Аменти не поверил Смотрителю, когда тот говорил, что Ян Каминский должен сам найти дорогу к Дому Гильяно. «Станет он искать, как же! Побежит прочь со всех ног», – думал адвокат. Он защищал Яна без колебаний, на публике был исключительно предан своему клиенту, но тайком горевал и не мог поверить, что Ашера не стало из-за этого мальчишки. «Из большой ненависти рождается большая дружба», – туманно произнес дон Гильяно. Был четверг – День воспитания мальчиков Гильяно. Когда визит Антонио назначался на этот день, занятия проводил он. «У тебя есть девушка, Ян? – спросил дон Гильяно. Ян смутился и отрицательно покачал головой. – Ну все равно тебе полезно будет послушать». Каждый четверг, начиная с двенадцати лет, мальчиков Гильяно учили искусству любви. Вырастая, все они становились искусными любовниками. Ян впервые слышал, чтобы так откровенно говорили о жизни тела. У него не было опыта, кроме того раза, когда он проснулся рядом с кучей пепла в постели. И сначала не понял, шутка это или большое несчастье. Иногда Антонио даже отвлекали от важного судебного процесса ради этих занятий. Дон Гильяно присылал ему приглашение – и Аменти, скрипя зубами, срывался из любой точки земного шара только для того, чтобы рассказать мальчикам Гильяно о разновидностях куннилингуса. Антонио выглядел жизнерадостным шутником, когда вел занятия. Мальчишки в классе то и дело покатывались от хохота. И мало кто в Доме помнил, что для брата Аменти подобные лекции – унижение. Но Антонио этого никогда не забывал, знал об этом и дон Гильяно. Назначением вести уроки его словно передвигали из пятого от центра круга в третий, к Учителям, к тем, кого в Доме называли Змеями. Однако подобные предметы были немыслимы для братьев Аменти, которые давали обет послушания, бедности и целомудрия. До тридцати лет Антонио не знал женщин, свято придерживаясь данных обетов. Увы, прошли те времена, когда Дом Гильяно мирно уживался с Братством Аменти. Дон Марко собственноручно казнил всех братьев. Антонио удалось спастись лишь потому, что сын дона Гильяно – Ашер – вступился за него. Было такое правило в Кодексе Гильяно: старший сын может потребовать оставить в живых пленного, чтобы тот стал его рабом и не отходил от него ни на шаг. Но Ашер никогда не пользовался своей привилегией господина, ему претило быть рабовладельцем. Антонио он называл своим лучшим другом, не меньше. И все же статус раба отныне навсегда был закреплен в имени Антонио: «арад» означало «раб» на древнем наречии семьи Гильяно. После изгнания Ашера все его имущество, в том числе и Антонио арад Аменти, перешло во владение Дома Гильяно, а значит, дон Гильяно напрямую мог распоряжаться судьбой раба. И тогда дон Марко приказал Антонио забыть о степени доктора богословия и переквалифицироваться в адвокаты. И вот – по четвергам рассказывать скабрезности своре мальчишек. Антонио Аменти заметил, что новый ученик смущен, не знает, куда девать глаза, стесняется смотреть на доску, где Антонио живописно изобразил эрогенные зоны. После урока Антонио подозвал юношу: – Не придавай всему этому значения. Просто развлекись с кем-нибудь. И как можно дольше не влюбляйся. Яну было очень неловко: – Наверное, я уже влюбился, – пробормотал он. – Ого! – присвистнул Антонио. – Когда же ты успел? Ян пожал плечами. Он и сам не знал. И впервые даже сам для себя назвал свои чувства влюбленностью. Скорее, это было наваждением. Вдруг перед ним являлся нежный лик: полудетский капризный изгиб губ, грустная морщинка над левой бровью, едва ли не прозрачные глаза, которые видели много, но сумели остаться безмятежными, как нетронутая камнем гладь пруда; светлые локоны она откидывала с лица, задорно тряхнув головой. Во снах он целовал ее, держал за руку, обнимал. Она была его единственной. Но наяву он боялся признать, что его прекрасной возлюбленной, возможно, не существует. – Только… Она… Она совсем не для меня. – Глупости. Конечно, она для тебя. Сейчас я тебе кое-что нарисую. – Он достал из кармана блокнот и быстрыми штрихами начал в нем рисовать. Ян расширенными глазами смотрел на то, что выходит из-под руки Антонио Аменти. – Вот три схемы. Если она совсем фря, начинай сразу с третьей. А вообще, каждая из трех гарантирует тебе стоны, ахи, вздохи, полный восторг, даже слезы. Я бы не сказал, что все они обеспечивают любовь до гроба, но за полный восторг – отвечаю. Слово Братства Аменти. – И он рассмеялся над своей напыщенной речью. – Какие-то порнографические картинки я тебе нарисовал, да, Ян? Соблазняю тебя, толкаю на путь греха? Или как у вас в монастыре говорили? – Не в таком я был монастыре, – возразил Ян. – Нам ничего не запрещали. Просто возможности не было. – Возможности не будет, пока ты сам себе ее не обеспечишь. Ян спрятал листки в карман. Он знал, что не воспользуется ими. Ему нельзя. Он проклят. И любой женщине, которая с ним свяжется, будет грозить опасность. Но он не хотел обижать Антонио. – Спасибо. Еще на Ланке Ян понял, что он нравится женщинам. Почему, для него оставалось загадкой. В двадцать лет своей худобой он походил на подростка, длиннорукий, нескладный, с коротким ежиком волос – в монастыре брили голову. Он все время смотрел себе под ноги или, если с ним заговаривали, рассматривал собеседника из-под полуприкрытых век. В глаза людям смотреть избегал. Странные привычки будто ограждали его от чего-то ужасного, что было до конца ему неведомо. Но, забывшись, он в восхищении смотрел на женщин и ловил в ответ их взгляды. Взгляды прекрасных женщин, которые его-то и замечать не должны! Даже девушки-ланкийки тайком, из-под ресниц, поглядывали на него. А они ведь хранили себя в чистоте до свадьбы. Для них немыслимо было отправиться на свидание с иностранцем. Да что там свидание! Заговорить – опасное дело. А отцовский суд строг и часто несправедлив. Поэтому местные девушки держались подчеркнуто гордо и даже глазом не поводили в сторону волонтеров, чтобы показать – соблазны они преодолевать умеют. Но на Яна смотрели, и он смущался. Молодые ланкийки – сама песня. Кожа цвета корицы, яркие сари, зонтики от солнца. Темные волосы, чтобы лучше росли, на ночь густо смазывают миндальным маслом. Пышные волосы – гордость девушки. От каждой исходил тонкий миндальный запах, и Ян, улавливая его, чувствовал что-то знакомое, словно давно забытое, но невыразимо прекрасное. Возможно, именно от этой непонятной ностальгии на Ланке он ел миндаль горстями. Но первой о сексе с ним заговорила его начальница Полин из волонтерского лагеря. Он получал от нее задания и отчитывался за их выполнение. – Выпьем вечером пива? – предложила она. Вечером они сидели на поваленном дереве вблизи океана, пили имбирное пиво и разговаривали. Полин была француженкой, в действительности ее звали Пола, с дифтонговым звуком на конце. Но Ян, как ни старался, не мог произнести это имя правильно, поэтому называл ее Полин, да она и не возражала. – Почему ты все время один? – спросила Полин. – Ни с кем не дружишь… Ян пожал плечами: – Я не умею дружить. Он с трудом изъяснялся на английском, еще хуже – на немецком и совсем был плох его французский. Несмотря на то что детство Ян провел в швейцарских клиниках для душевнобольных и в санаториях, лучше всего он говорил по-русски, но не потому, что это был родной язык его матери, а потому, что в одной из клиник с ним занималась русскоязычная врач-психотерапевт (там старались найти индивидуальный подход к каждому пациенту). Тем не менее Ян всегда понимал речь говорящего, хоть и не мог сам внятно ответить. Если бы он задумался, то понял бы, что не столько вслушивается в звучащие слова, сколько читает мысли собеседника. – Тобой интересуются. Девочки спрашивают меня о тебе. – Почему? – только и смог спросить Ян. – Ты им нравишься. Ты не такой, как все. – Разве это хорошо? Быть не таким, как все? – Отлично! – Полин поднесла горлышко бутылки к губам, глотнула. И, не дожидаясь, пока Ян сделает первый шаг, потянулась и приложилась губами, на которых еще дрожал вкус имбиря, к сухим губам Яна. И тут же отпрянула – она обожглась. Потирая тыльной стороной руки обожженные губы, она возмутилась: – Что с тобой? Почему ты такой горячий? Температура? Яну некогда было объяснять, да и вряд ли Полин поверила бы ему. Он взглянул ей прямо в глаза. И небесная синева затопила ее. Девушка ничего не видела, кроме синего гипнотизирующего света, который исходил от Яна. Полин была в его власти. Он полностью подчинил ее себе. Ян поманил ее рукой, скорее для сторонних глаз, которые могли наблюдать за ними, чем для Полин, – ведь она и так следовала за ним, как привязанная. На миг у него возникла мысль: а хорошо ли он поступает? Но тут же успокоил себя – она первая этого захотела. Действовать вопреки ее воле он бы не стал. Когда-то нужно просто сделать это. В палатке было душно, спальный мешок шуршал. Полин бормотала нежные слова по-французски. Ян в чем-то был неловок, где-то слишком тороплив, но Полин не замечала его ошибок. Расширенными глазами она смотрела перед собой и видела коридор синего света, который плавно перетекал в мозаичные полы и мраморные стены. Она шла по дворцу. И колоннада ширилась с каждым ее шагом. Полин оглядывалась в недоумении: куда она попала? Что это за место? Перед ней распахивались двери, выложенные бирюзой, янтарем, отделанные золотыми пластинами. Колонны голубого мрамора сменялись розовыми. Малахитовые уступали место колоннам из терракоты и красного дерева. Мозаики на полу: голуби с оливковыми ветвями в клювах, ладьи с львиными головами, люди в рыбьей чешуе – все плыло перед глазами. А там, в глубине залов, ее должен был кто-то ждать. Кто-то великий и прекрасный, как принц из волшебных сказок. Принц Ночи и Кромешной Тьмы. Ян проснулся, когда от солнца зарумянились брезентовые стены палатки. Он не нашел подле себя Полин – рука наткнулась на гору остывшего пепла. Тот утекал сквозь пальцы, пачкая руки. Ян не мог понять, что это… шутка? Насмешка? Издевательство? Месть тайного поклонника Полин? Лучше было одеться, найти ее и спросить. Но в лагере никто не видел Полин с вечера. Он последним с ней разговаривал. И ему пришлось объяснять, о чем они говорили и куда пошли. Полин не появилась и к вечеру. Ее разыскивали. А Ян все думал о том самом пепле, который он вытряхнул из спального мешка под пальму, как удобрение. * * * Ян отошел на несколько шагов от Антонио, но вновь вернулся: – А можно у вас еще спросить? Синьор Антонио арад Аменти… Антонио оборвал его: – Пока ты будешь произносить мое имя полностью, тебя дважды застрелить успеют. Зови меня Тони. – Тони, вы мне покажете, где могила Ашера Гильяно? Как же тяжело ему было с этим мальчишкой. Соврать ему? Сказать? – Мне нужно выпить. – Он щелчком подозвал пробегавшего мимо мальчика в черной куртке. – Принеси мне виски со льдом. – Мальчишка тут же забыл о своих делах, метнулся выполнять приказ Антонио Аменти. Виски появился почти мгновенно. – Запомни, – попутно наставлял Яна адвокат, – если тебе что-то нужно, смело обращайся к этим парням в черном. Они для этого и поставлены, чтобы выполнять все желания домочадцев Гильяно. Очень удобная система. Однажды я велел какому-то подростку доставить мне азиатскую стриптизершу, и что ты думаешь? Через полчаса она танцевала для меня. – Глотнув виски, он объяснил: – Гильяно не пишут имен на надгробных камнях. Они испещрены надписями, но среди множества слов нет ни одного имени. Никто, кроме них самих, не знает, кто лежит в могилах. Если ты тот, за кого тебя принимают, ты сам поймешь, где его могила. «Если ты тот, за кого тебя принимают…» Снова эти слова! Теперь ему предлагают поиграть в прятки на кладбище Дома Гильяно. Из окон кабинета в Башне дона Гильяно был виден и цветник, и пляж, и бассейн, и семейное кладбище. Дон Марко и Антонио Аменти наблюдали за Яном, ожидая, какую могилу он выберет. Ян застыл посреди черных надгробий, чутко прислушиваясь к себе, к ветру, к камням. Откуда придет подсказка? Он не двигался с места так долго, что дону Гильяно это надоело, и он обратился к Антонио: – У меня планы относительно тебя, – сказал дон Гильяно. – Тебе нужно разбудить лилу. – Вы думаете, он и есть… Вы думаете, он – драгоценность Дома Гильяно? Лучший из Лучших? – осторожно спросил Антонио. – А ты думаешь иначе? – усмехнулся дон. – Ты вместе с ним отправишься в Дом на Ланке, откроешь залы Аменти. И заставишь лилу вернуть душу Ашера Гильяно в его нынешнее тело, – и, предвосхищая вопрос Антонио, добавил: – Тело уже там. Похороны были спектаклем: закрытый гроб, цветы и соболезнования. И, если ты недоволен тем, что кто-то недостойный, не принадлежащий к Братству, осквернил залы Аменти своим присутствием, то ты имеешь все основания гневаться – там побывала целая толпа. Но ведь и ты сможешь войти туда – после стольких лет изгнания. Скажи спасибо лилу. Из ящика стола дон Гильяно достал ключ – тот самый амулет – анкх с каплей крови лилу внутри, который когда-то носил на груди Антонио Аменти. Но не спешил отдать его. Накрыл рукой, наблюдая за реакцией адвоката. Антонио закусил пересохшие от волнения губы. Залы Братства Аменти находились в подвалах двух самых старых Домов Гильяно: в Египте и на Благословенной Ланке. Но в Египте Дом был погребен под песками, семья покинула его в самом начале христианской эры. Дом на Ланке оставили сравнительно недавно – в XVII веке по современному людскому летоисчислению. С тех пор он пришел в упадок, почти разрушился. В Залы Аменти же не заглядывали и того больше. Братство прекратило существование почти две тысячи лет назад. – Не радуйся раньше времени, – прервал его мечты дон Гильяно. – Одного тебя вместе с лилу я в Залы Аменти не отпущу. Семья переедет в Дом на Ланке. Сжимая в руке ключ, который так неожиданно вернулся к нему, Антонио вспомнил одну из сказок Дома Гильяно, которую дон Марко часто рассказывал перед камином в Мемориальной гостиной. Так часто, что любой ребенок знал ее наизусть.