– Сколько? Впервые Марку хотелось не получить подарок, а подарить его. Он уже предвкушал, как слова восхищения замрут на губах Элен, какими глазами она будет смотреть на него, своего сына… Ада отметила и блеск в его глазах, и пересохшие губы: – Не люблю, когда торгуются. Если будете покупать, то – только для вас – покупка обойдется всего лишь на пятьдесят процентов дороже себестоимости. Другим буду предлагать за тройную цену. Если решите, приходите завтра, после десяти вечера, в выставочный салон ювелирного дома «Аль-Хашми». Спросите меня. – И жестом пока еще полноправной владелицы богатства она захлопнула крышку футляра. Жизнь в Эмиратах расцветает после заката и бурлит до двух-трех часов ночи. Поэтому в выставочном салоне «Аль-Хашми» было людно. Арабские жены привыкли каждую неделю получать золотые украшения в подарок от мужей, для которых это – семейное капиталовложение. О достатке семьи должны свидетельствовать колье и браслеты супруги. Марка Вайнера проводили в малый зал, подальше от шумных посетителей. Со всех сторон на него смотрели витрины с бриллиантовым содержимым: кольцами, кулонами, ожерельями. Бриллианты чистой воды, цветные бриллианты; уникальные крупные камни, россыпь мелких; бриллианты в золоте, бриллианты в платине… – Может, вам уже понравилось что-то другое? Выбирайте, не стесняйтесь. На него, как стена, обрушился аромат пряностей, тягучей томности Востока и сладости, от которой сводило челюсти и начинала болеть голова. Марк не узнал эту девушку сразу. Опешил. Заморгал. Шагнул вперед, но тут же отступил на два шага. И обругал себя последним дураком: он не узнал ее из-за этого агрессивного аромата, а еще из-за волос. Тогда на выставке они были скрыты под шелковым тюрбаном, благодаря которому Ада становилась похожей на аристократку времен колониальной Индии. Сейчас волосы свободно струились вдоль спины. Светлые локоны, которые тоже считаются предметом роскоши на Востоке. – А-в-в, а-аввв, – попытался поздороваться Марк, но из горла вырвалась лишь череда бессвязных звуков. – Ада – если вы забыли, как меня зовут… Он протестующе замотал головой: нет, нет, он помнит. Но спазм ошейником сжимал горло, Марк никак не мог сделать глубокий вдох. И как всегда в таких случаях, мертвящий ужас стиснул в кулаке его сердце. Марк побледнел – не хватало только рухнуть при ней в обморок. И страх потерять лицо оказался сильнее страха задохнуться: пружина легких распрямилась, горловые мышцы расслабились, и он, шумно вбирая воздух, как ребенок допивает молоко из чашки, вдохнул. – Простите, я растерялся. Не ожидал увидеть вас такой… – Он провел рукой по своим волосам, убирая их назад, не находя подходящих слов. И его жест тоже был жестом того самого человека, но, как в замедленной съемке, без решительности, без резкости. Ада едва сдержала вздох разочарования. – О, это для привлечения клиентов. Маленькая уловка фирмы. Вы удивитесь, но многие из наших покупателей изначально приходили не за драгоценностями, а только чтобы посмотреть на меня. – Ничуть не удивляюсь, – пробормотал Марк. – Блондинку со светлыми глазами здесь считают чуть ли не инопланетянкой. Но вне работы я обычно укрываю голову, чтобы не привлекать внимание. Ада поставила на демонстрационный стол футляр, который Марк видел вчера в ее квартире. – Может, хотите выбрать что-нибудь другое? Марк беспомощно оглянулся: бриллианты со всех сторон скалились и нахально раскладывали белый свет на все цвета спектра. – Но ведь все эти украшения существуют не в единственном экземпляре? – Нет. Но мы выпускаем их очень небольшими партиями. Есть авторские украшения. У каждого ювелира свой почерк, и вы всегда можете найти нечто похожее в его коллекции. К тому же, если от клиента не поступил запрет на копирование, то всегда можно сделать авторскую копию, правда, качество камней будет иное. – Покажите мне еще раз, – кивнул он на футляр. – Конечно. Марк мало что понимал в драгоценностях, зато разбирался в искусстве. Колье и серьги были настоящим произведением искусства. В сочетании камней ему виделся художественный вкус, а не просто блеск. Но цена… его смущала цена! Ада не помогала ему сделать выбор, не пыталась ни поторопить, ни даже объяснить, отчего цена так высока. Ее лицо сохраняло маску холодной любезности. И Марк понимал: здесь те же правила, что и у коллекционеров живописи. Не можешь сам оценить картину – не слушай, что о ней говорят, не ведись на пустые разговоры, доверяй только проверенным консультантам. Художественный вкус – совсем как музыкальный слух: или ты с легкостью попадаешь в ноты, ведешь мелодию без фальши, или ты напрягаешься, пытаешься не сорваться с узкого карниза музыкальной темы, но в какой-то момент даешь-таки петуха. А то и вовсе не слышишь, что и как звучит, глух к прекрасному, точно дубовый чурбан. Он не был глух, но и не был уверен в себе, он хотел бы доверять Аде, но не мог. Марк боялся, что сделает выбор лишь под влиянием чувств. Ада понравилась ему. Не будет ли в сделке доли надежды на то, что они продолжат общение? Так нельзя вести дела, он это знал. Поэтому колебался. Ада думала о том, что в характере этого мужчины, внешне так похожего на Ашера Гильяно, нет ничего, что напоминало бы о том, другом… Ашер всегда молниеносно принимал решения, он не сомневался, не ныл, жаждая повернуть время вспять. Он никогда не жалел о своих решениях. Ей даже расхотелось продавать, хотя азарт всегда владел ею в такие минуты. Ада лишь чувствовала, что провела двенадцать часов на ногах, лицо устало от бесконечных улыбок. В голове гудели арабские и английские фразы, копошились вперемешку, как пчелы в улье, между ними шныряли мысли на русском, хоть она уже приучала себя думать по-английски, а на арабском иногда даже видела сны. Аде хотелось домой. В свою квартиру, где новая горничная навела стерильный порядок. Есть бутылка вина. Она укроется пледом и уснет на диване под гул кондиционера. Марк заметил ее отрешенность, потерю интереса, запаниковал, утратил всякую осторожность и слишком быстро согласился с предложенной ценой. Когда все документы получили хвостатые подписи и лиловые печати, был решен вопрос с доставкой драгоценностей в отель и хранением, откупорена бутылка шампанского по случаю завершения сделки (для иностранных клиентов в «Аль-Хашми» держали алкоголь), Марк робко предложил: – Поужинаете со мной? Он был уверен, что ему откажут. Но Ада улыбнулась, вложив в лучезарную вспышку остатки сил после долгого рабочего дня: – Почему бы и нет? Марк повел ее в итальянский ресторан. Ада читала меню на итальянском и улыбалась названиям блюд, как старым знакомым: ригатони, букатини, лингвини, феттучини, реджинетти… Крики птиц, которые прощаются с тобой… Марк точно прочел ее мысли: – Просто макароны. Хотя итальянцы убили бы меня за такие слова. Мой родной отец – итальянец. – И сам себя оборвал: – Он бы и убил. – И немного натянуто рассмеялся. У Ады дрожь прошла по спине. Марк Вайнер смеялся таким же хриплым, «лающим» смехом, как Ашер Гильяно. – Вы общаетесь с отцом? – Этот синьор не жаловал детей – ни своих, ни чужих. Мы ни разу не разговаривали, хотя он бывал в нашем доме. – Чем он занимается? – Инвестициями. – Вы носите его фамилию? – Нет, его звали Гильяно. Ашер Гильяно. И только тут Ада сообразила, что Марк говорит об отце как об отжившей фигуре из далекого прошлого. – Звали? – переспросила она, стараясь не выдать волнения. – Он умер. Его убили. – Как? – Не самым приятным образом. – Марк натянуто усмехнулся. – Не для застольной беседы. Криминал. Бандитские разборки. Она будто снова почувствовала шершавую ладонь Ашера, мокрую от крови, с силой прижатую к ее груди. «Теперь едва ли ты меня забудешь». Она не забыла его. Она скучает. Скучает по странному, непонятному человеку, который научил ее быть сильной и ничего не бояться. Иногда думает: «А что, если бы Ашер увидел меня сейчас? Увидел, какой я стала. Он бы гордился мной?» И тут же одергивает себя: «Как ты можешь? После всего, что он сделал?! Да ты не то что думать о нем не должна – имени его вспоминать!» Лучше делать вид, что никогда с ним не встречалась. Теперь это проще. Она больше не увидит его. Сердце, подлое сердце, внезапно пронзила такая боль, будто его проткнули раскаленной спицей. Оно перестало стучать. Замерло, подвешенное над бездной. Атласный мешочек сердечком, набитый опилками. Обычно ему не больно. И вдруг оказалось, что оно живое. Или было живое секунду назад. В груди от тишины и пустоты нарастал холод. Ада не могла дышать, сидела, безвольно уронив руки на колени, веки прикрывали глаза, как струпья – рану, а под глазами резко проступили пепельные круги. – Знаете, Али сожалеет о том недоразумении, что произошло между вами на вечеринке… – Оказывается, Марк продолжал что-то рассказывать, в то время как она размеренно кивала в такт его словам, соглашаясь с каждой фразой, не слыша ни одной. – Али, хранитель музея? Он ваш друг? – невпопад переспросила Ада. Сердце качнулось, как на качелях, и возобновило ход, пару раз стукнуло не в такт, но уловило прежний ритм и включилось в работу, кровь побежала, окрасила румянцем бледные щеки. Марк опешил, он только что рассказал о давней дружбе между ним и Али, искусно вел рассказ, вплел в историю пару курьезных случаев, несколько шуток и вполне серьезные вещи. Он только что отметил, какой Али замечательный, но почему-то ему не везет с женщинами. Не зная, как реагировать на вопиющее невнимание, Марк кивнул. Ада прищурила глаза: – Тогда он нашел хороший способ извиниться за свое поведение. Я закурю, не возражаете? И, не дождавшись его ответа, достала пачку сигарет, а пробегавший мимо официант услужливо щелкнул зажигалкой. Марк не успел ее предупредить, что у него астма и он категорически возражает против курения, ему и так большого труда стоило примириться с ее приторными духами. Как вдруг он понял, о каких извинениях идет речь. Так вот оно что… покупка в ювелирном доме «Аль-Хашми» совсем не случайность. На Марка потным валом накатила злость. Хорош друг! За его, Марка, счет пытается склеить девчонку. Да кто она такая, чтобы он так изводил себя? Марк торопливо глотнул воды: – Вот как просят прощения на Ближнем Востоке! – И эхо обиженно отдалось в тонких стенках бокала. – Скажите спасибо, что не приходится платить кровью. – Ада выдохнула дым, и Марк закашлялся. * * * Ада не отвечала на звонки. Внезапно Марку стало тесно в двухкомнатном люксе с гостиной и спальней, он задыхался в искусственно вымороженном воздухе. Окна не открываются, а из-за затемненного стекла кажется, что на улице пасмурно. Вышел из гостиницы – солнце шпарит во все лопатки, чуть мигрень не началась от парного воздуха. Спрятался в прохладный холл, как черепаха в панцирь. Кофе, газета, диван с подушками, услужливый персонал… Он не в том настроении, чтобы перенимать стиль жизни богатеньких эмирати. С ней могло произойти все что угодно! Ее могли убить, а теперь скрывают преступление завесой холодных слов: «занята», «не может подойти к телефону». Он поехал к ее дому с твердым намерением дождаться Аду возле стойки консьержа. У Марка перехватило дыхание, так он был рад ее видеть. Он зачем-то вырядился в костюм и теперь не был уверен насчет галстука: не топорщится ли узел, не перекосился? Он приглаживал галстук обеими руками, пытаясь расположить его по центру, и все время сомневался, хорошо ли поправил, совсем забыв, что центр на рубашке обозначен рядом пуговиц, и найти его совсем не сложно. – Не любите галстуки? – спросила Ада, наблюдая за его судорожными движениями. – Сдавливает горло. Но ношу, куда деваться? – А вы снимите, не мучайтесь, – посоветовала она. И Марк удивился, как сам-то не догадался нарушить дурацкий дресс-код. Он выкрутил голову из шелковой петли, радостно хватанул воздух свободы. К счастью, ее духи выветрились к вечеру, сейчас от Ады исходил лишь тонкий запах померкшей розы, а под ним стелился дух гвоздичного масла. – Вы не отвечали на звонки.