– Благодарю за обобщение… – И абсолютно не способны брать на себя ответственность… – Ну, о Джонатане этого не скажешь. Анжела пожала плечами: – В тот день, когда я вошла в дом и обнаружила там какую-то девицу с голой грудью, знаешь, что он мне заявил? Никогда не догадаешься. – Ну и что он заявил? – «Это не то, что ты думаешь… это наша новая няня… я наконец нашел…» Майкл снова улыбнулся: – Должно быть, это вызвало у тебя шок. – А я его спросила, уж не подверг ли он няню тестированию на лактацию. Для девочки семи лет. Майкл расхохотался. Анжела откусила еще кусок и принялась жевать, глядя в пустоту. – А хочешь, я тебе кое-что скажу? – спросил Майкл, немного отдышавшись. – Валяй. – Если бы я был на твоем месте, то это я ушел бы из компании. Чтобы раз и навсегда перевернуть эту страницу. – Это моя работа. И я рада, что сюда пришла… – Я только высказал свое мнение. – Ни за что в жизни! Слышишь? – Да я просто так сказал… – А мне теперь придется поднимать Хлою в одиночку, и я же еще должна искать новую работу, а время бежит… Еще чего! – Мне твоя реакция понятна, но тебе надо подумать о своих интересах абстрактно, а не только в зависимости от Джонатана. – Не вечно же мне приносить себя в жертву… Майкл отпил глоток вина. – Послушай, ты не спеши и подумай. Если изменишь мнение, скажи мне. Может, у меня будет к тебе одно предложение. Камера вышла из режима зума, и стало видно всю террасу целиком, а потом Райан ее вообще выключил. Это не шло ни в какое сравнение со вчерашней съемкой, где Джонатан на четвереньках, шаг за шагом вырывает с корнем клевер и поливает лужайку гербицидом, как и все. Он выглядел таким идиотом, что Райан сразу расхохотался. Видео имело успех: сто четырнадцать лайков и семнадцать комментариев. Райан отхлебнул глоток кока-колы. На террасе он заметил двух молодых парней, занятых оживленным разговором. Он навел микрофон, настроил звук и включил камеру. 7 Шоссе номер 101 идет вдоль берега залива Сан-Франциско километров двадцать, потом сворачивает в сторону и часа через два пути снова возвращается к океану в районе Монтерея[6]. Дальше к югу растительность становится все гуще и пышнее и пейзажем завладевают сосны, источающие аромат отпуска. Солнце стояло еще высоко, когда старенький «шевроле» Джонатана въехал в аллею, обрамленную кипарисами и бугенвиллеями[7]. Из-за поворота вынырнул дом, где жила его тетушка. Белый домик в обрамлении зелени излучал истинное непритязательное очарование. Джонатан выключил двигатель и открыл дверцу. Нежный аромат цветов сразу вернул его на тридцать лет назад. Ему тогда было шесть лет, они с родителями только что вернулась из Франции, и его впервые привезли к тете Марджи. Едва он вылез из машины, его сразу околдовал запах роз, клематисов и жимолости, который окутывал домик райским ароматом, будто бы какая-то фея рассыпала над домом и садом пригоршню волшебного порошка. И теперь, тридцать лет спустя, цветы источали тот же аромат и будили те же чувства. Джонатан пошел к дому. Под ногами поскрипывал гравий. Метрах в ста внизу, прячась за ветвями столетних сосен, потрепанных ветрами множества зим, спал темно-голубой океан. Тетя Марджи появилась на крыльце с той же улыбкой, какой ее лицо лучилось тридцать лет назад, когда они увиделись впервые. Глаза все так же сияли радостью, живостью и даже озорством, не свойственным людям ее возраста. Жизнь ее была полна диковинного и необычного. Джонатан знал, что она трижды была замужем и профессий имела примерно столько же, сколько и мужей. Во-первых, археология: она занималась изучением строения черепа первых обитателей планеты, предпочитая людям окаменелости, и проработала в профессии больше двадцати лет. Потом она заявила, что живые люди гораздо интереснее мертвецов, и принялась изучать биологию. После нескольких лет работы в лаборатории она создала собственный фонд, суть деятельности которого Джонатан представлял себе смутно. Какие-то исследования в областях, давно заброшенных наукой. Она уже лет десять как вышла на пенсию, но оставалась почетным председателем фонда. У него было подозрение, что она никогда всерьез не перевернет эту страницу и будет поддерживать контакт с исследователями. – Твоя комната готова, – сказала Марджи. – Можешь оставаться, сколько захочешь! Они обнялись. – От тебя уже давно не было известий, – сказала Марджи. – А потому я сделала вывод, что у тебя, наверное, не так уж много неприятностей. – Марджи! Она коротко рассмеялась. Конечно, она была права, и в глубине души Джонатан почувствовал себя виноватым: он действительно редко навещал тетку без повода, хоть и очень ее любил. Наша суматошная жизнь порой вынуждает нас оставлять без внимания тех, кого мы любим. – Я месяц назад получил от тебя письмо и хотел ответить, да все времени не было… – Рада тебя видеть, ты совершенно правильно поступил, взяв отпуск. Нельзя все время крутить педали, упершись лбом в руль: от этого дуреешь. Он получил во владение приготовленную для него комнату на втором этаже. Комната была чудесная, с белыми стенами и очаровательной, давно вышедшей из моды мебелью, выкрашенной в пастельные тона. Воздух в комнате чуть застоялся. По стенам повсюду были развешаны картины, гравюры и старые фотографии, сделанные в Индии, в Египте и на Ближнем Востоке – в тех местах, где хозяйка дома побывала с археологическими экспедициями. На столике в изголовье кровати лежала книга Карла Ясперса[8]. Джонатан подошел к окну и распахнул его. Петли слегка скрипнули, и комнату наполнили ароматы сада. Вид на океан открывался потрясающий. За пышно разросшимся садом уходила в бесконечность густая синева. Джонатан высунулся из окна и полной грудью вдохнул лазурный воздух. Шум и грязь большого города казались ему теперь далекими, как и все треволнения его работы. Наутро он был неприятно удивлен, обнаружив очередную неисправность в автомобиле. Внутри сразу вспыхнул протест, граничащий с яростью: неужели беды и здесь его настигнут? Что же, значит, он обречен от них отбиваться до конца дней? Может, и вправду у него такая судьба? – Ну что, так и будешь еще двадцать лет об этом вспоминать? – насмешливо спросила Марджи, заметив его замешательство. – О чем? – Да об этой поломке. – Ну… да нет, конечно. С чего бы? – Ну и забудь сразу же! – хитро заявила она. Он удивленно на нее уставился. Она смотрелась такой тоненькой и хрупкой рядом с красивой стелой, стоявшей в этом уголке сада. Стела была точной копией той, что она когда-то нашла в Аравии в самом начале своей карьеры. Изящно высеченный обелиск покрывали надписи на арамейском языке. – И не говори мне, что эта железяка способна повлиять на твое настроение! – Главное, теперь придется звонить владельцу станции обслуживания, сетовать, что ремонта надолго не хватило, снова злиться, торговаться, может, и пригрозить… Устал я со всеми бодаться. Марджи рассмеялась. – Не вижу, что тут смешного. – Ох, бедняга ты мой! – Ну что ты смеешься? – Ты мне сейчас очень напомнил моего первого мужа! Ему жизнь тоже представлялась непрерывным сражением, где ежеминутно надо было выстоять. А моя обычная жизнерадостность приводила его в бешенство. Он считал меня везунчиком, счастливицей, которую все беды обходят стороной, в то время как на него они сыплются непрерывно и он ежедневно должен от них отбиваться. И только под конец жизни до него дошло, что большинство невзгод были следствием его взгляда на мир, а не причиной. Она ушла в дом, оставив Джонатана один на один с решением проблемы, которое ему, кстати, показалось не особенно удачным. – А пока, – крикнула она из кухни, – можешь взять мой старый драндулет: ему невредно будет размяться. Я его вывожу из гаража примерно раз в неделю, когда езжу за покупками, и он, должно быть, смертельно скучает. – А твоя страховка позволяет? – Без проблем. Дверь гаража с устрашающим скрежетом распахнулась, и оттуда дохнуло застоявшимся воздухом с легким запашком плесени. Старый темно-красный кабриолет «триумф» с черным, слегка поблекшим капотом, должно быть, сошел с конвейера в начале семидесятых. Автомобиль прокашлялся и, глухо ворча, без труда тронулся с места. Джонатан откинул верх и надел солнечные очки.