– Где угодно. Чувство неполноценности из-за того, что подлый соблазнитель с презрением отверг великодушное прощение, разрослось до масштабов навязчивой идеи. Пока Брайдстоу переключал передачу, Уэйкеринг наклонился, просунул руку между передними сиденьями и вытащил из правого кармана соперника пистолет. Впоследствии он заявил, что собирался застрелиться сам, однако это утверждение вызывает сомнения. Определенно лишь то, что в левой руке убийца все еще сжимал красные гвоздики. Движение воздуха при переключении передачи донесло аромат цветов, мгновенно напомнивший юность, Риджентс-парк и прелести Джинни, просвечивавшие сквозь тонкое летнее платьице. Выстрел прозвучал – пуля вошла Брайдстоу в затылок, – когда машина набирала ход на третьей передаче. Уэйкеринг перегнулся через убитого, подрулил к краю тротуара, остановился и, выключив мотор, сжался на заднем сиденье. «Джинни, Катберт, а теперь вот и моя очередь пришла!» Он подобрал револьвер, но уже спустя мгновение решил, что куда благороднее будет твердым шагом взойти на виселицу. Выстрел, должно быть, разнесся по всей округе, и с минуты на минуту его схватят. По улице то и дело проезжали машины, но ни одна не остановилась. Как-то незаметно созрела мысль о гравийном карьере неподалеку от Садчестера. Хью бывал там в детстве, во время каникул, но после того, как Джинни ушла с Катбертом, почему-то часто думал об этом безлюдном месте. Наверное, в подсознании всегда сидела мысль убить Брайдстоу и сбросить труп в карьер, сказал он себе, и, подцепив пальцем рычаг, регулирующий пассажирское сиденье, вытащил кресло из пазов. Выбравшись через заднюю дверь, Хью обошел машину, задвинул сиденье вглубь, к задней двери, а потом, убедившись, что Брайдстоу мертв, стащил тело с водительского места на пол и положил головой под приборную панель. Покончив с этим, Уэйкеринг сел за руль и отправился в путешествие длиной восемьдесят миль, стараясь по возможности растянуть время, так как было только шесть часов – слишком рано для серьезных дел. Глава 4 Около десяти часов, когда до цели оставалось не больше четырех миль, мотор несколько раз чихнул и заглох. Боже милостивый! Бензин! Уэйкеринг остановился и проверил бак. Пусто. В «уэлмане» имелось устройство – точно такое же, как в его машине, – контролирующее небольшой экстренный запас топлива. Производитель утверждал, что резерва хватит на десять миль, что скорее всего означало пять. Возможно, удастся доехать до карьера, но никак не обратно. Значит, прежде чем избавиться от тела, необходимо где-то раздобыть бензин. Машина остановилась на возвышенности рядом с железнодорожной станцией Садчестер – сейчас уже темной и безлюдной. Уэйкеринг съехал вниз, надеясь найти грузовик и слить бензин, но двор оказался пустым. Оставался единственный шанс: склад. Ближайшее жилье располагалось на расстоянии четверти мили, так что помешать никто не мог. Перочинным ножом Уэйкеринг выставил стекло в окошке билетной кассы, проник внутрь и снял с крючка связку ключей. Один из них подошел к тяжелому висячему замку двери склада, и Хью включил свет. Действие рискованное, но в эту минуту – с неподвижной машиной и трупом на полу – приходилось рисковать. За время забастовки железнодорожников вещей здесь скопилось немало, что затрудняло поиск. Не обнаружив бензина, Уэйкеринг решил оставить труп в сарае и уйти пешком, но тут заметил длинный технический футляр и сразу понял, что это подарок судьбы. Если засунуть туда труп, то до конца забастовки его никто не обнаружит. Футляр застегивался на клапаны, открыть которые не составило труда. Чтобы вытащить тяжелую железяку (Уэйкеринг не знал, что это приводной вал), пришлось приложить значительные усилия. После того как справился с обеими задачами, он вернулся к машине и, использовав резервный запас бензина, подъехал к двери склада. Пятен крови пока удалось избежать, но Уэйкеринг все же разделся до нижнего белья, потом вытащил все из карманов убитого, подумав, что чем больше времени уйдет на опознание тела, тем лучше, раздел труп донага. Когда наконец удалось засунуть тело в футляр и запереть, возникла проблема с приводным валом. Оставить массивную блестящую железяку на полу, чтобы бросилась в глаза первому, кто войдет в сарай, то же самое что положить на самон видное место труп. Отмывая руки в пожарном ведре, Уэйкеринг понял, что придется забрать странную штуку с собой. Приводной вал весил меньше, чем мертвое тело, однако нести его оказалось крайне неудобно. Потребовалось целых двадцать минут, чтобы дотащить агрегат до машины и положить туда, где недавно лежал Брайдстоу. Заталкивая одежду убитого под подушку заднего сиденья, Уэйкеринг не заметил, как из машины вывалились красные гвоздики. Заперев склад и вернув на место ключ, он поехал в ближайшую деревню, где взломал единственный гараж и забрал только шесть галлонов бензина, чтобы не наводить полицию на мысль о пустом баке. Теперь предстояло миновать четыре мили до карьера, чтобы избавиться от приводного вала. Устье карьера, густо заросшего бурьяном и ежевикой, доходило почти до самой дороги. Уэйкеринг швырнул в траву одежду, размахнулся, закинул подальше револьвер и уже собрался заняться приводным валом, когда на дороге показался местный житель, явно чем-то встревоженный. Заметив автомобиль, он попросил подбросить его до Садчестера, чтобы вызвать к жене доктора. Отказать было невозможно. Вернувшись в деревню, Уэйкеринг решил воздержаться от новой поездки к карьеру и отправился прямиком в Лондон. По дороге, проезжая через Уитчерч, он решил сбросить железяку с моста в Темзу. Встреча с констеблем показала, что присутствие в машине странного предмета безопасно для него до тех пор, пока не обнаружено тело. Значит, можно забрать груз домой и переложить в свою машину, чтобы завтра с новыми силами отвезти куда-нибудь подальше. От заправочной станции возле моста Кью, где Уэйкеринг купил еще пять галлонов бензина, до его дома в Чизике оставалось проехать всего пару миль. Дом имел общую с соседями стену и длинную узкую полоску сада, выходившего на боковую улицу. В конце сада располагался гараж. Не прошло и семи минут, как Уэйкеринг запер там приводной вал. Понадеявшись, что шум поднимется не раньше чем через неделю, он не бросил машину Брайдстоу в каком-нибудь глухом переулке, а поехал в самый крупный из всех известных центров обслуживания, назвался именем убитого и сказал, что хочет на неделю оставить автомобиль в гараже. Ради безопасности, возвращаясь домой, Хью дважды сменил такси, а последние несколько кварталов и вовсе прошел пешком. За завтраком Уэйкеринг предупредил матушку, что вечером, после обеда, отлучится из дому, причем на машине. Давнее соглашение исключало любые расспросы относительно уходов и возвращений сына – чтобы не нарушать доверие клиентов, как объяснил старушке адвокат. Занимаясь обычными делами, Уэйкеринг ломал голову, где сподручнее избавиться от агрегата: уж очень не хотелось возвращаться к гравийному карьеру. Сообщение вечерних газет об убийстве грянуло как гром среди ясного неба. Уэйкеринг вернулся домой, включил радио, чтобы послушать новости, и узнал, что каждый полицейский, каждый дорожный патрульный, каждый работник станций технического обслуживания и изрядное количество добровольцев заняты поисками машины со снятым пассажирским сиденьем, на месте которого лежит приводной вал для парового катка фирмы «Орби». Пришлось сказать матушке, что вечерняя встреча отменяется: до поры до времени лучшее место для железяки – его собственный гараж. Удастся ли когда-нибудь наконец избавиться от опасной улики? Впервые после встречи с констеблем в Уитчерче, на мосту, в душе шевельнулся страх. Новый приступ страха настиг в офисе, когда машинистка сообщила, что мистера Уэйкеринга желает видеть инспектор уголовной полиции Ламберт. – Миссис Хеммелман рекомендовала обратиться непосредственно к вам, – начал беседу сотрудник Карслейка. – Сказала, что отправила несколько дюжин плакатов для распространения среди клиентов. Не будете ли добры назвать имена тех заказчиков, которым они предназначались? На миг Уэйкеринг растерялся, но, посмотрев на журнальный стол, где лежали плакаты, вспомнил, что в один такой же завернул гвоздики. Он совсем забыл про цветы и, подобно Карслейку, совершенно не представлял их ценности в качестве вещественного доказательства. В любом случае, даже если бы продавщица из цветочной лавки его вспомнила, назвать фамилию и адрес все равно бы не смогла. Приступ страха миновал, и он спокойно ответил: – Не думаю, что заказчики вообще существуют. Сейчас уточню у секретарши. Секретарша, разумеется, не имела понятия ни о каких заказчиках. У Уэйкеринга хватило ума самому пересчитать плакаты, и он объявил: – Одного не хватает. Если его не взяла уборщица, то, боюсь, помочь ничем не смогу. Уэйкеринг понимал, что недостающий плакат вреда не принесет, ведь миссис Хеммелман вполне могла прислать на один меньше. В ближайшую субботу адвокат заперся в гараже, прихватив с собой лопату и лом. Пол был залит тонким слоем цемента, удалить который не составило особого труда. Работа продолжилась в воскресенье, и в результате приводной вал оказался под землей на глубине одного фута. В следующую субботу нарушенный участок цемента был восстановлен, однако выглядел неровным и неопрятным. Еще через неделю Уэйкеринг зацементировал весь пол, и теперь уже невозможно было определить, что в гараже велись какие-то работы. Его оценка собственного положения во многом совпадала с оценкой старшего инспектора уголовной полиции Карслейка. В рапорте старшему комиссару полиции Карслейк писал: «При отсутствии разумного объяснения обладание приводным валом послужит убедительным свидетельством вины. Любая улика, даже без доказательств способная указать на убийцу, закроет дело. Квартира любого подозреваемого должна быть немедленно обыскана на предмет обнаружения приводного вала. Полагая, что убийцей был знакомый, которого Брайдстоу пригласил в машину, я проверяю каждый контакт убитого за несколько недель до смерти. Если поиски ни к чему не приведут, расследование скорее всего зайдет в тупик». Через полтора месяца после убийства документы аккуратно поступили в ведение инспектора уголовной полиции Рейсона из департамента нераскрытых дел. Глава 5 Департамент нераскрытых дел регулярно получал самые разные досье, начиная с пропажи собак и заканчивая убийствами. Нераскрытое дело, связанное с кражами из оставленных без присмотра грузовиков, привело Рейсона к Фетти Спендингу – тому самому человеку, который украдкой, одним лишь взглядом, приветствовал Джинни в баре. В том же самом баре, но в разрешенное законом время, Рейсон купил Спендингу пинту пива и двойной джин для подкрепления сил. Поскольку тот был очень мелкой сошкой, угощение выглядело чрезвычайно щедрым. – Послушай, Фетти, мне известно, что ты давным-давно покончил с грузовиками. Жду лишь одного: дружеского совета от опытного наблюдателя. Нам кажется, что во всех этих делах в Уэст-Энде замешана девушка. Скажи-ка, где твоя давняя подружка Джинни? – Спросите что-нибудь полегче, мистер Рейсон. С тех пор как девчонка вышла из тюряги, видел ее всего раз, да и то мельком. – Заметив недоверие на лице инспектора, Фетти добавил: – Должно быть, пришла сюда прямиком из Холлоуэя, к тому же не одна, а с джентльменом, поэтому я лишь незаметно подмигнул ей. С ним же и ушла. – С джентльменом, Фетти? Хочешь сказать, что Джинни способна подцепить джентльмена? – Ну… конечно, девочка уже не та, что прежде, но кое-какая привлекательность в ней еще осталась. Говорю чистую правду, мистер Рейсон. Вот спросите Тима – он подтвердит. – Все правильно, мистер Рейсон, – поддержал бармен. – Настоящий джентльмен. С виду тихий, но явно состоятельный. Подумать только: купил целый букет красных гвоздик! А ведь в это время года они не дешевы – по пять шиллингов за штуку. На такие деньги наш Фетти не просыхал бы целую неделю! – Дома ее тоже нет – месяца полтора уже. Это я точно знаю, потому что пару раз наводил справки. Разговор обострил интерес к уличной девице, ранее входившей в воровскую шайку. Рейсон выяснил адрес «дома» и вскоре беседовал с квартирной хозяйкой. Словоохотливая старушка выплеснула на него мутный поток информации, в котором то и дело мелькали слова «госпиталь», «миссис Хеммелман» и «джентльмен». Как истинный детектив, Рейсон поощрял и поддерживал сбивчивый монолог, терпеливо и старательно вылавливая каждый полезный факт. – Джинни сказала, что в тюрьме эта миссис Хеммелман плевать хотела на надзирательниц. А когда они в один день вышли за ворота, ее поджидала шикарная машина с ливрейными лакеями и всем прочим. – А тот джентльмен, о котором вы упомянули, явился сюда вместе с Джинни, когда она вернулась из тюрьмы? – Нет. Но, наверное, они встретились, потому что Джинни держала букет цветов. Никто другой подарить не мог. Чудесные красные гвоздики. Должно быть, жутко дорогие в это время года. О чем вы спрашивали? Ах да. Нет, он пришел только на следующий день, а когда я рассказала, что с ней приключилось, сразу поспешил в госпиталь. Бедняжка в последнее время очень подурнела, а он хорош собой, хотя и не в моем вкусе. Рейсон отправился в госпиталь «Метрополитен», где выяснил, что Джинни Рутен умерла 1 февраля, а по дороге к выходу его окликнула дежурная и предложила встретиться с социальным работником. Оказывается, реанимационные мероприятия потребовали некоторых расходов, так что остатки первоначального взноса уже не покрывали затрат на похороны. Не мог бы инспектор уголовной полиции сообщить, как связаться с анонимным покровителем покойной? Рейсон заверил, что постарается найти нужного человека, если получит полное представление о его внешности, после чего был препровожден в кабинет старшей медсестры. – Описать этого джентльмена непросто, – заметила та. – Его смело можно назвать красивым, вот только черты как-то ускользают, не задерживаются в памяти. Не могу сказать, что связывало благотворителя с пациенткой, но сообщение о кончине его ошеломило. Посмотрев на меня диким взглядом, он воскликнул: «Умерла! Спасибо», – и сразу же ушел, даже не оставил цветы, которые принес. – Красные гвоздики, – с улыбкой уточнил Рейсон, которого уже утомили все эти «цветы», «миссис Хеммелман» и «джентльмен». – Да, действительно, красные гвоздики! Очень дорогие в это время года. Означает ли такая осведомленность, что вы знакомы с покровителем мисс Рутен? – Нет, не означает. Но, возможно, мне удастся разыскать его для вас, – важно ответил Рейсон, поклонился и под бурные выражения благодарности направился к выходу. На этом след банды, занимавшейся грабежом грузовиков, оборвался. Узнать удалось лишь одно: в это время года красные гвоздики очень дороги. Странно, что кому-то пришло в голову подарить их такой женщине! Логично предположить, что если кто-то оплатил больничные расходы Джинни Рутен, значит, чего-то ждал от нее взамен. Только вот незадача: никто из подельников не стал бы покупать ей цветы – тем более до болезни. Больше того, Фетти и его дружки, способные безошибочно определить как «своего», так и «чужого», упорно подчеркивали, что незнакомец выглядел как джентльмен. В их лексиконе это слово означало «дурак с деньгами». И вот этот странный джентльмен со странными красными гвоздиками оказался настолько близким знакомым Джинни, что даже встретил ее у ворот тюрьмы; настолько близким, что при посещении госпиталя предпочел не называть своего имени. Если она его шантажировала, он ни за что не купил бы эти чертовы красные гвоздики! Тем не менее в отчете об убийстве Брайдстоу красные гвоздики заняли целых три страницы. Вернувшись в офис, Рейсон перечитал соответствующий раздел досье и выяснил, что свидетельства о принадлежности цветов покойному отсутствуют. Что, если цветы принадлежали убийце? Рейсон обратился к отчету констебля из Уитчерча – того самого, который разговаривал на мосту с водителем, перевозившим приводной вал, однако ничего нового не почерпнул, но в графе «Общие замечания» обратил внимание на роковое слово: «По манерам и речи я назвал бы его джентльменом».