Мне хотелось ей верить, но вот незадача, Джен тоже была с нами. И пока мама давала обещания о том, что все будет по-другому, Джен стояла позади нее, качая головой и шевеля губами «нет» и «да». Джен приехала из Чикаго, чтобы помочь мне с переездом и убедиться в том, что я это сделаю. Когда родители уехали, она осталась и убедительно доказала свою точку зрения. — Я знаю, что это место выглядит странно, Микроб, но позволь сказать тебе, почему тебе лучше пока побыть здесь, а не дома. Ты переночуешь дома один раз, и она начнет подрывать любое принятое тобой решение. Ты знаешь, что за рекламные брошюры валяются у нас по всему кухонному столу? Аренды квартир. Обычных квартир недалеко от кампуса. Она по-прежнему хочет, чтобы ты поступил в институт и стал настоящим мужчиной. — Джен взъерошила мои волосы и поцеловала меня в лоб. — Но ты уже настоящий мужчина. Ты можешь это преодолеть. И если твой врач говорит, что тебе лучше остаться здесь, то это правда. Я остался, но первая ночь была ужасна. Моим соседом был мальчик аутист, смотрящий «Ютуб», Даррен, и я не спал до утра, слушая его храп и то, как он ворочается во сне. Трудно было поверить, что это мое жилье. Если бы у меня не было родителей или планов о «Рузвельте», мне пришлось бы жить здесь или в месте, похожем на «Икарус», и эта мысль ужасала меня. Я сказал об этом доктору Норту на нашем сеансе в больнице следующим утром. — Мне здесь не место, а даже если и так, то я этого не хочу. — Скажи, что конкретно тебя расстраивает? Конкретно? С чего мне начать? — Все так сломлены. Неужели я тоже так плох? — Я вздохнул. — Я думал, что в «Икарусе» будет комфортно и безопасно. Но это не так. Это вообще не дом. Это странная и холодная тюрьма. Все мы с какими-то отклонениями, и никто не знает, что с этим делать. Я думал, что мои слова взбесят его, но доктор лишь печально улыбнулся. — Мне жаль это говорить, но ты поймешь, что в нашей жизни этот слой населения не в приоритете, и ему редко уделяется внимание. Уход за взрослыми людьми с особыми потребностями сложная задача и стоит больших денег. Сотрудникам мало платят и часто перебрасывают на другие места. Жилье редко поддерживается на должном уровне. Продуктами их обеспечивает государство, и часто еда не так хороша, как дома. Такие дома редко походят на жилье вообще, несмотря на максимальные усилия тех, кто заботится о своих подопечных, но в любом случае они лучше, чем государственные учреждения. За последние лет десять многих из этих людей стали помещать в лечебницы сразу после рождения. Мысль о том, что было бы, если бы в лечебнице оказался Эммет или я, заставила меня задуматься. — Думаю, я переживаю за то, что не смогу работать, живя в «Рузвельте», и мне придется остаться здесь. — Может, тебе как раз стоит сосредоточиться на работе и поверить в то, что у тебя все получится? Это был бы умный поступок, но я редко бываю в состоянии сосредоточиться на чем-то хорошем. Чаще я испытываю негатив, который атакует меня. Хотя я все же попробовал. Я не могу прямо так активно дружить, но, когда я сидел в гостиной, смотря дневные ток-шоу по телевизору, а рядом Даррен смотрел в наушниках что-то на «Ютубе», я старался замечать только хорошие вещи. Хоть комната была потрепана, а мебель стара, в ней было довольно чисто. Оказалось, что это заслуга Кэрри, женщины с синдромом Дауна. Уборка была ее работой, и она ее любила. На самом деле она успевала пройтись по комнатам утром, вытирая пыль, а потом еще днем, когда была полы. В гостиной было не позволено находиться с едой или напитками, поэтому нигде не валялось никаких фантиков. Если кто-то доставал настольные игры, то они должны были убрать их, как только закончат играть. Персонал здесь был замечательным. Конечно, со многими жителями они разговаривали, как с маленькими детьми, но, если честно, многие из них таковыми и были. Я заметил, что с Дарреном больше сюсюкаются, чем с Кэрри. Вернее, женщине, работавшей в день моего приезда, казалось, больше всех нравится Даррен. Я смотрел на то, как они общаются, и подумал, что он, возможно, чувствует то же самое. Выражение его лица не менялось, но его рот почти улыбался, когда она находилась рядом. С Эмметом я понял, что смена эмоций на лице у аутистов еле заметна, ее сложно распознать, но выражения их лиц меняются. Мне хотелось подружиться с Дарреном. Отчасти мне было любопытно, ведь я собирался жить с аутистом, и поэтому небольшая разведка не помешает, не правда ли? А еще в нем было что-то успокаивающее. Он не был похож на Эммета, и одновременно чем-то походил. Когда я сидел рядом с Дарреном на диване, я чувствовал, что мне спокойно и хорошо. Я еще не знал, как мне с ним общаться, да и стоит ли, но хотел, чтобы эти чувства были хорошим началом. Признаюсь, хоть я и пытался сосредоточиться на позитиве, я все равно не мог дождаться своего переезда в «Рузвельт». Эммет пришел в «Икарус» на второй день моего пребывания там. Сначала я переживал за то, что он расстроится из-за постоянного шума в доме, но он удивил меня и был почти веселым. На самом деле он знал нескольких жителей, в том числе моего соседа. Также Эммет научил меня штуке, с помощью которой я могу поговорить с Дарреном. Когда Эммет вошел в гостиную и увидел Даррена, сидящего на диване и смотрящего «Ютуб» на своем планшете, он улыбнулся, и для него это была весьма внушительная улыбка. Однако он ничего не сказал, а просто сел на дальний конец дивана и неподвижно там сидел, пока не закончилось видео. Потом Эммет поднял руки и стал что-то показывать. Не фразы или слова на американском языке жестов, которому он учил меня, а очень много сложных и непонятных мне жестов. Впервые с тех пор, как я встретился с Дарреном, он отложил планшет и стал показывать что-то в ответ. Так продолжалось несколько минут, и самым фантастичным было то, что они ни разу не переглянулись, но казалось, они все равно все видят. Я же не мог отвести от них взгляда. Время от времени кто-то из них смеялся, а иногда Даррен выдавал что-то из своих получленораздельных звуков. В конце концов, Эммет показал Даррену последний жест и встал. Он взял меня за руку, отчего мое сердце затрепетало, и повел обратно в сад, чтобы посидеть на одной из скамеек. — Я не знал, что твоим соседом будет Даррен. Он хороший. Мы дружили, когда я жил в центре Айовы. Не знал, что теперь он в Эймсе. Это приятный сюрприз. Я моргнул. — Откуда ты знаешь, что он мой сосед? Я еще не рассказал тебе об этом. — Он сказал мне. — Так это был язык жестов? — Язык Даррена. Отчасти язык жестов, но в основном он придумал свой собственный язык. Он проще. Даррен говорит, что работает в библиотеке и сортирует книги. Он в этом хорош. За десять минут Эммет узнал о моем соседе больше, чем я за целый день. — Как ты мог видеть, что он показывает руками, если ты не смотрел на него. И он ведь тоже на тебя не смотрел? — Наши глаза — это камеры. — Чего? — Глаза — это камеры. Большинство аутистов видят вещи, как на снимках с камеры. Мы используем наше периферическое зрение, чтобы видеть, и мы запоминаем то, что увидели. Вот почему иногда нас подавляют оживленные места. Мы видим слишком много картинок. Вообще-то это очень многое объясняло. — Ты сейчас мне говоришь, что даже если ты не смотришь на меня, то все равно смотришь? Я имею в виду, что твои глаза не сфокусированы на мне, но ты все равно меня видишь? И хоть я говорил об этом вслух, эти слова казались бессмыслицей, но Эммет улыбнулся, потому что понял. — Да. Я могу показать тебе. Давай сыграем в игру. Ты выставишь на пальцах какое-то число, а я скажу тебе его. Можешь попробовать слегка убрать пальцы, чтобы мне было сложнее. Я попробовал, и он ни разу не ошибся, каждый раз он точно знал, сколько пальцев я показываю. Забежав в дом, я взял книгу и показал ее Эммету. Когда я держал ее достаточно близко, он мог читать, стоя в стороне от меня, так же легко, как если бы книга была перед ним. — Потрясающе! — Я положил книгу и покачал головой. — Ты Супермен. Он улыбнулся. Едва заметно, но улыбнулся. — Я — Супер-Эммет. — Ты супер во всем? А слышать ты тоже можешь, стоя так далеко? — Ну да. Я никогда не думал, что буду завидовать аутисту, но это так. Еще одна завеса между нами была снята, и если раньше я восхищался им, то теперь был просто без ума от Эммета. — Для тебя все кажется важнее, правда? Если ты улыбаешься, то по важному поводу. И ты придерживаешься одного мнения. Не то что я — дурак. — Ты не дурак. Не используй запрещенные слова. — Он стал покачиваться на скамье. — Иногда аутизм — это очень плохо. Иногда я его не контролирую. Мне повезло. Мой аутизм не так суров, и мое лечение помогло мне изменить себя. Некоторым аутистам тяжелее. У нас бывают проблемы со сном, и наше пищеварение очень чувствительно. Даррен не может заставить его губы работать так, как хочет он. Он много размышляет, но при этом не может складывать губы так, чтобы произносить слова, которые он хочет произнести. И он говорит, что люди слишком шумные, поэтому он смотрит их на «Ютубе». — Так вот почему ты сел от него так далеко? Чтобы не быть для него слишком шумным? — Да. Ха. Мгновение я смотрел на то, как Эммет раскачивается. — Как мне подружиться с Дарреном? Я не знаю его языка жестов. — Я могу переводить. И еще, если ему хочется, он может использовать для разговора свой планшет, но обычно ему не хочется. Мысль о том, что я смогу общаться со своим соседом, взволновала меня. — Мы можем пойти поговорить с ним прямо сейчас. — Через минуту. Сначала я хочу тебя поцеловать. Эммет объявил о начале наших чувственных игр и, как и каждый раз, это взволновало меня. Было что-то восхитительное в том, что он отдавал мне приказ. Эммет всегда решал, когда мы поцелуемся, и вводил новые элементы во время поцелуев. Сегодня это был язык. Когда мы целовались в больнице, и некоторые из тех поцелуев мне казались страстными, но он только дразнил мои губы, иногда покусывая или посасывая их. Эммету нравилось играть с чувственными аспектами поцелуя, и иногда он останавливался, чтобы прокомментировать ощущения, которые те вызывали. Мне это нравилось. Я говорил немного, но иногда мне этого даже хотелось. Я мог сказать ему, каким твердым он меня делал, как тесно стало в моей груди или о том, как мне нравилось ощущать вкус его поцелуя на моих губах еще как минимум в течение целого часа после. Он всегда улыбался, когда я говорил, и уделял еще больше внимания моим губам. В тот день в саду он впервые раскрыл мои губы своим языком. Удивившись, я приоткрыл рот, а его язык проскользнул внутрь и коснулся моего. Я ахнул, а Эммет улыбнулся и, отстранившись, прикоснулся к моему лицу. — Как рыба… Я рассмеялся и накрыл его руку своей. Да, что-то похожее. — Бугристая, шероховатая, как пергамент, и влажная. — Эммет погладил мою щеку пальцами. — Я хочу повторить. Открой рот и позволь мне поцеловать тебя с языком. Трепет, охвативший меня, был настолько сильным, что мне пришлось закрыть глаза. — Эммет, когда ты так говоришь, все во мне напрягается. — Позволь мне еще раз коснуться твоего языка своим, и ты почувствуешь это снова. И он сделал то, что обещал. Я перестал спрашивать его, где он учится целоваться, потому что это всегда был интернет. Иногда он смотрел видео, иногда читал, иногда заходил на форумы. Клянусь, в интернете не было ничего, что он не смог бы найти. Мне нравилось быть подопытным кроликом в его «поцелуйных» опытах, и поцелуи с языком не были исключением. Его язык скользил, исследуя мой рот. Он был колеблющимся и неуверенным, но не долго. Я тоже проявил инициативу, но в основном я позволял Эммету вести меня, потому что мне это нравилось. Когда он целовал меня или прикасался ко мне, вокруг меня исчезало все, кроме Эммета. Сегодня единственной проблемой было то, что Эммет своим языком сделал меня очень твердым, и я сходил с ума от потребности прикоснуться к нему. Я желал потрогать его. Оторвавшись от поцелуя, я осторожно потерся своим носом об его нос. — Эммет, мне недостаточно только целовать тебя. Его пальцы сжали мои волосы.