– Ты серьезно? – Вертолет? – А на крыше есть место для вертолета? Ты летал на вертолете, Мишель? Это безумная идея. – Нет…но можно свалить оттуда на вертолете. – Я за подъемный кран, – возразил Петрович. Малуф кивнул, широко улыбнувшись: – Точно! По-моему, идеальное решение. Но… а как мы уйдем оттуда? Они услышали, как открылась и захлопнулась дверь: это вернулся со своего выдуманного дела Густафссон. Малуф поднялся: – Так что подумай над этим, – сказал он Петровичу, собираясь уходить. – Подумаю над краном. – А что там в контейнере? Есть успехи? Или нет? Петрович беспокойно заерзал на стуле: – Не волнуйся, все получится. – Думаешь? – Ты не готов ждать пятнадцать лет, и я тоже. Так что все скоро получится, иначе и быть не может. – Конечно, конечно, – кивнул Малуф. – Я жду одну вещь, которую заказал из Франции, – сказал Петрович, – она должна прийти на следующей неделе. Странная штуковина, но она решит нашу проблему. Я не буду даже говорить, сколько она стоит. Из контейнера раздался еще один глухой хлопок. Петрович раздраженно встал: – Пойду скажу им заканчивать с этим, я не собираюсь доставать новые чемоданы. Все решится на следующей неделе. Наконец-то. Малуф широко улыбнулся: – А что это за вещь? – спросил он, когда они с Петровичем вышли из дома. Дождь лил уже не так сильно, но не перестал. – Увидишь, – ответил через плечо югослав, – Все, что тебе нужно знать сейчас, это то, что эта вещица сделает тебя богатеньким Буратино. 13 Джек Клюгер сидел в ресторане «Васахоф» на улице Далагатан в ожидании Басира Балика. Они договорились встретиться в полдень – Балик опаздывал уже на полчаса, что случалось довольно часто. Клюгеру спешить было некуда, так что он не нервничал. За соседним столом сидели две женщины, заказавшие по салату с креветками. Клюгер дал бы им около тридцати. Возможно, они работают в больнице на этой улице. Джек не мог удержаться и не одарить этих хорошо одетых блондинок приветливой улыбкой. Та, что сидела ближе к нему, сказала что-то по-шведски. Клюгер не разобрал слова, но понял их смысл по выражению лица женщины. Ее явно напрягло его молчание. – I’m sorry, but in my part of Texas, nobody speaks Swedish[4], – сказал он по-английски, снова обнажив белоснежные зубы, которые он сделал себе за счет американской армии. Это срабатывало каждый раз: упоминание об Америке служило отмычкой, открывающей все двери. Раздраженное лицо женщины расплылось в смущенной улыбке, и спустя пару минут они уже сидели втроем. Все, о чем мечтают люди в этом городе, – поговорить по-английски с мужчиной из Техаса. Клюгер даже начал одеваться как ковбой – в грубые клетчатые рубашки и традиционные ковбойские сапоги, чего, проживая в Техасе, никогда не делал. – So if I only have a couple of days in the city, what would be your suggestions on what to do?[5] * * * Джек Клюгер неуютно чувствовал себя в больших городах, но стоило ему открыть рот и сказать пару фраз по-английски, как его тут же принимали за «американца», уверенного в том, что Швеция и Стокгольм – провинция. Большего заблуждения сложно себе представить. По сравнению с Голдсборо в Техасе, Стокгольм – экзотический город, полный опасностей и искушений, особенно искушений. Город переполнен красивыми женщинами, они повсюду – в парках, на улице, в ресторанах. И все они, кажется, хотят заговорить. Дома, в Техасе Клюгер был лишь одним из многих рослых парней с квадратной челюстью, играющих в американский футбол. В Скандинавии же он чувствовал себя особенным. Когда речь заходила о противоположном поле, Джеку часто не доставало уверенности в себе. Он вообще не славился разговорчивостью, ему всегда было проще подраться за свое мнение, чем защитить его в словесном споре. Это качество передалось ему от отца, да и вообще никто в семье не обладал особым красноречием. Но в Европе и особенно в Швеции никто не называл Джека Клюгера тупицей: языковой барьер служил здесь естественным оправданием немногословности. Хотя все смотрели американские фильмы, никто из шведов не замечал, насколько у него ограниченный словарный запас – и знания. – Гамла стан? – переспросил он, произнося название Старого города Стокгольма с сильным американским акцентом. – From what you’re saying, I would need a guide. Would any of you ladies be interested[6]? Женщины засмеялись, но было заметно, что им обеим хотелось бы провести его по узким переулкам Старого города. Клюгер посмотрел на часы: без четверти час. Куда запропастился Балик? Голдсборо с двумя сотнями жителей располагался в нескольких километрах к югу от Абилина с сотней тысяч жителей, от которого в паре часов езды на восток находился Даллас. Клюгер подумывал вернуться домой уже много лет, но все время находил причины не покупать билет на самолет. Он не планировал приезжать в Стокгольм, но именно здесь ему удалось задержаться. Он всегда считал, что Швеция – страна шоколада и часов. Только приехав сюда, он понял, что все время путал ее со Швейцарией. В школе он не сильно любил географию, как и все другие предметы. Клюгер был третьим ребенком в многодетной семье. Он не поддерживал контакт с братьями, а вот про старшую и единственную сестру знал, что она все еще живет в родительском доме. Сам он бросил старшую школу и поступил в армию – в то время только началась война в Афганистане. С тех пор он не видел ни мать, ни отца. Джек пошел по военной стезе не из патриотизма, хотя во время службы это чувство расцвело. Он просто хотел выбраться из дома, заняться каким-нибудь делом, получить страховку и наконец перестать размышлять о том, куда податься в жизни. Джек Клюгер вообще не любил размышлять. Он отгонял мысли о войне или Афганистане. Он устал от фильмов про Рэмбо и ветеранов, которые возвращались с войны с тоской и измотанными нервами, не могли спать по ночам и начинали выпивать или курить крэк-кокаи А в конце концов теряли работу, если она у них вообще была. Джек Клюгер был выше этого. Он вернулся с войны целым и невредимым и не собирается сходить с ума и прощаться с жизнью, его не преследуют воспоминания о людях, которых разорвало на куски, или детях с оторванными на его глазах конечностями. Он сильный, он умеет контролировать свои мысли. Он может отпустить все, что мешает, и вместо этого думать о чем-то прекрасном, простом и веселом. Но иногда, когда он на мгновение забывал включить защиту, неуверенность в себе вылезала наружу. И тогда его без предупреждения накрывало смятение. Это могло случиться где угодно и когда угодно – во время разговора, на кассе, на обеде с коллегами. Или когда он флиртовал в ресторане с двумя женщинами. Тогда Клюгер терялся, моментально забывая, где находится и что здесь делает. Пока случались такие мгновения смятения, он медлил с возвращением в Голдсборо: возвращаться нужно полностью восстановленным. Он уже собирался спросить одну из женщин – ту, что с пухлыми губами, – о ее планах на вечер и о том, не хочет ли она составить ему компанию в ресторане, который они ему порекомендовали, как появился Балик. Клюгер резко прервал разговор и поднялся поприветствовать друга. Пару минут спустя женщины ушли, но та, что с большими губами, оставила на столе бумажку со своим номером телефона. Клюгер не стал ее брать: в Стокгольме полно таких номеров. 14 Раскованность Александры Свенссон ошеломляла Мишеля Малуфа. Утром она в чем мать родила шла в туалет, не закрывая за собой дверь, а оттуда прямиком направлялась на кухню поставить кофе и сделать апельсиновый сок. Было раннее воскресное утро, начало мая. Александра в третий раз за две недели осталась ночевать у Малуфа – это постепенно превращалось в привычку. По сравнению с ее тесной однушкой, обставленной чужой мебелью, квартира Малуфа казалась хоромами. Сквозь неплотно задернутые шторы светило солнце. Ливанец постепенно просыпался от шума кухонных приборов, которыми орудовала Александра. В животе поднималось чувство тревоги. Он знал, откуда оно взялось. Ему слишком хорошо с ней. Малуф медленно перевернулся на спину и открыл глаза. В зеркале на стене играли лучи солнца. Отчего его спальня вдруг стала такой уютной? Ответ был очевиден: все дело в том, что здесь появилась женщина – со своими подушками, новым постельным бельем, баночками с кремом и пузырьками духов на комоде. Разбросанная повсюду одежда источала ее запах. Телефон Малуфа лежал на столике рядом с кроватью, но он не стал тянуться за ним – в такое утро можно позволить себе забыть о делах. «Нужно быть осторожнее», – подумал ливанец, уже мечтая побыстрее позавтракать и вернуться в постель, желательно с Александрой. Он улыбнулся при мысли об этом. На данный момент у него не было постоянных отношений, хотя женщины, с которыми он встречался время от времени, не отказались бы от этого. Если бы он захотел, он легко мог бы убедить Александру Свенссон переехать к нему насовсем – ведь так приятно знать, с кем проведешь следующую ночь. Впрочем, он не забыл, что должен держать эту девушку на расстоянии: она ночует у него исключительно ради дела. Наконец Малуф вылез из кровати и, сходив в туалет, натянул вчерашние футболку и боксеры. Ему было далеко не так удобно ходить нагишом, как Александре. Он отыскал ее на кухне: стоя спиной к двери, она обеими руками выжимала апельсиновый сок в прессе. Круглая попка подрагивала от вибраций. Он тихо засмеялся: – Помочь? – Какой ты джентльмен, Малуф! – игриво отозвалась она, не оборачиваясь. – Но, думаю, сок-то я смогу сделать сама. Может, лучше достанешь чашки? Хочешь еще чего-нибудь? Сделать тосты? – Нет, не нужно, – сказал он. Кофе и свежий сок – идеальный завтрак. Она уже успела изучить, где что хранится у него на кухне, и распоряжалась всем, как у себя дома, даже переставила кое-какие банки и посуду. Он достал чашки и стаканы, исподтишка любуясь ее маленькой грудью. – Перестань! – улыбнулась Александра, поймав его взгляд.