– Простудился? Правда? Но вчера ты об этом ничего не говорил! Александра позвонила ему в понедельник рано утром. Ливанец уже понял: стратегия затворничества в квартире не работает. На самом деле, он не любил сдаваться, препятствия лишь подстегивали его доказать обратное. Впрочем, было глупо отрицать, что это дело зашло в тупик. – Иногда кажется, что надежды нет, – сказала Александра, продолжая идти по мосту. – Да, да, так бывает, – согласился он. – Так что скажи мне, если что-то случилось. – Да нет, мне кажется, это все из-за простуды. – Ну скажи, что это не так! – настаивала она. – Скажи, что случилась какая-то неприятность, и поэтому ты выглядишь так, как будто хочешь повеситься. Малуф не ответил. Глядя прямо перед собой, он продолжал идти к музею, испанский архитектор которого после всех политических передряг не хотел иметь никакого отношения к своему творению. – Именно тогда нужны дополнительные силы, Мишель, – продолжала Александра, – те силы, которые в тебе спрятаны, и благодаря которым мы продвинулся так далеко. Ну, типа того. Малуф не смог сдержать улыбку и погладил бороду. Каждый раз, когда он был в сложной ситуации, она поддерживала его, и, хотя ему было это приятно, он испытывал угрызения совести. Малуф привык вести двойную жизнь. Все годы его работы в молодежном объединении в Фиттье его родные и друзья думали, что он живет на зарплату педагога, даже не подозревая, что по ночам он надевает балаклаву и зарабатывает деньги по-другому, совсем не как добропорядочный гражданин, которого все видят в нем днем. Но его все устраивает – этого он всегда и хотел. С Александрой же все было по-другому – ему все меньше хотелось обманывать ее. Они подошли ко входу в музей, и Малуф остановился. – Конечно, конечно, нужно быть сильным. Но также нужно оставаться реалистом. Ведь быть оптимистом не то же самое, что… быть фантазером? – Так найди новые решения! – подбадривала его Александра, – Именно за это ты мне так нравишься, Мишель, ты самый веселый парень, которого я встречала. Для тебя ведь нет преград, так? Тебе все под силу. – Ну, не совсем… – замялся Малуф. – Перестань, Микке, – рассмеялась Александра. Он ненавидел, когда его так называют, но все же улыбнулся. – Ладно, ладно, я все улажу. Он посмотрел на ее блестящие розовые губы, которые, казалось, никогда не закрывались. Поднял глаза и встретил ее голубой взгляд. – Ну взбодрись же! Может, я могу тебе чем-то помочь? Он снова рассмеялся: – Конечно, можешь! – Только скажи, чем? – Можно не ходить с тобой в музей сегодня? – Я могу помочь тебе со всем, кроме этого, – засмеялась она и потянула его ко входу. 38 Припарковав свой джип, Джек Клюгер отправился пешком к купальне. На берегу залива за его спиной раскинулся «Гранд-отель». Действительно великолепный, хотя выходцев из Техаса этим белоснежным зданием не удивишь. Большее впечатление на Клюгера произвела природа здешних мест: поросшие мхом скалы, тропинки, усыпанные хвоей и прошлогодней листвой, сосны и ели, чьи густые ветви сплетали зеленую пещеру, солоноватый запах воды залива Баггенсфьёрден, омывающего остров. Клюгер никогда не бывал здесь прежде, но моментально понял, что высокая деревянная постройка, возвышающаяся у воды, – место для встреч, которое он давно искал. Здесь находится единственная открытая купальня в Стокгольме, заброшенная и величественная в своем упадке. Больше ста лет назад, когда здесь началось ее строительство, на склоне у залива предполагалось сделать амфитеатр, где можно было бы сидеть на высоких галереях и смотреть, как купающиеся прыгают в воду. Однако планам не суждено было осуществиться: деньги закончились, и высокая деревянная стена с узкими балкончиками теперь мало напоминала греческую архитектуру, зато отлично вписывалась в местный ландшафт. К сентябрю купальный сезон уже закрывался, и ветхую купальню с тремя отделениями – мужским, женским и общим – оставляли до следующего лета. Клюгер отыскал вход и, поднявшись на галерею, тут же увидел пригласившего его мужчину. Тот разговаривал по телефону на одном из балкончиков. Американец забрался к нему по узкой спиралевидной лестнице, шаги эхом разносились по всему зданию. – Черт, нельзя идти потише? – закричал Петрович издалека. Клюгер пробирался по узкой перекладине между балконами. В пятнадцати метрах под ним разбивались о скалы волны залива. Небо было серым, день – холодным. Чем ближе подходил американец, тем лучше ему было видно, что на долговязом югославе белый халат. – Где твои плавки, черт возьми? – спросил Петрович, когда американцу оставалась пара шагов. – Это же купальня. Клюгер уставился на югослава, не понимая, шутит ли тот. Это их первая встреча – еще три дня назад он и знать ничего не знал о Петровиче. – Иди переоденься! Я взял еще одни плавки, они висят в раздевалке, – сказал Петрович по-английски. – Ты шутишь? – Американец был в искреннем недоумении. – Ты не знаешь меня, я не знаю тебя. Ничто так не способствует дружбе, как общая нагота, – улыбнулся Петрович. Клюгер покраснел. Кроме них здесь никого не было, да и день явно не располагал к купанию. – Ты что думаешь, я гей? – Ничего не думаю. Просто пойди и переоденься. Клюгер раздраженно пожал плечами, но все же спустился по той же лестнице в раздевалку, где действительно оказался белый халат. Он разделся до трусов, затянул халат и вернулся к Петровичу. Американец демонстративно раскрыл свое новое одеяние, показывая югославу, что не прячет оружие или подслушивающие устройства. – Садись, садись, – быстро сказал Петрович, и Клюгер уселся на скамейку уровнем ниже. – Ты уверен, что был один? – Думаешь, я чертов любитель? – спросил американец. Петрович не ответил. Позавчера Ясон, который пару часов назад помог ему с мотоциклом, нашел в его квартире на Уппландсгатан пять микрофонов. Еже два обнаружились в тот же день под столом на обычной базе Петровича в кафе «Стул». По непонятной причине полицейские вдруг решили подслушивать каждое его слово и следовать за ним по пятам. Лишняя осторожность не помешает. Петрович оставил все жучки на своих местах: пусть лучше полиция думает, что он их не видел. Как можно отказать себе в удовольствии поиграть с ментами? – Хорошо. Я – Зоран Петрович, приятно познакомиться. * * * Клюгеру Зоран Петрович казался типичным европейцем. Клюгер считал, что есть такой тип внешности – не скандинавский и не французский, не британский и не итальянский – просто европейский. Он связывал это с тем, что у всех европейцев очень маленькая голова. – Я должен передать привет от Базира Балика, – сказал Петрович. – Я так понимаю, вы много работали вместе? Тот факт, что Джек Клюгер работал на Балика, оказался для Петровича решающим: на этого человека можно положиться. – Речь идет о ночном полете на малой высоте. – Это я понял. У меня есть такой опыт, – кивнул Клюгер, обнажая белоснежные зубы. – Тысячи часов в афганских горах и ущельях. Это я умею. – Черт, в этом ведь и есть смысл жизни – летать низко и приземляться мягко? – проговорил Петрович, глядя на залив. Пенистые гребни волн накатывали на купальню, разбиваясь о пирсы. – Может быть, – согласился Клюгер, – вполне может быть и так. Вот почему он остался в Швеции: работа была всегда – пусть ничего масштабного и высокооплачиваемого, но на жизнь хватало. С тех пор, как он сидел за приборной панелью вертолета в последний раз, прошло много времени. Он очень соскучился по полетам. – А еще нужно держать слово и быть верным, – добавил Петрович. Клюгер снова покраснел, на этот раз от злости: – С кем, ты думаешь, ты разговариваешь, черт возьми? Широкоплечий мужчина подался вперед, одним медленным вдохом дав Петровичу понять, что он за человек, лучше, чем рассказы Басира Балика. К тому же многое из того, что Клюгер делал для Басира, можно легко проверить, и, если это окажется правдой, можно не сомневаться в опыте американца. Они договорились об оплате, и, поскольку времени оставалось совсем немного и резона что-то скрывать не было, Петрович рассказал все как есть, и Клюгер заверил его, что будет готов. Правда, пилот умолчал о моментах смятения, которые наступали пару раз в неделю и из-за которых он с тех пор, как покинул Афганистан, не решался сесть в вертолет: он не мог ни предупредить эти приступы, ни совладать с ними. В такие моменты он не доверял самому себе. Хотя с тех пор прошло уже много времени, и чисто технически задача была легкой. – Я хочу половину суммы авансом. – Без проблем, – кивнул Петрович. Они пожали друг другу руки, и Петрович поднялся. Чуть не потеряв равновесие, он отвернулся от залива: