— Покажи. — Блин. Это была гифка. На ней голова Аннабель была приделана к жирному телу из тех, что, кажется, ни за что не пролезут в обычную дверь. Ее красивый ротик в форме сердечка открывался и закрывался, словно бы чавкая. Имоджин стало совсем не по себе. — Я должна с ней поговорить. — Пока не надо. Серьезно. Она ведь мне их даже не показала. Я только знаю, что сама она их видела и разозлилась. Если такое повторится, я тебе скажу. Тилли — голос разума. Тилли, которая без труда регулировала настроение всей семьи, сменила тему, одарив Имоджин сочувственным взглядом: — Ты тоже сегодня злая. Опять адская Ева? Что она снова выкинула? Запихнула в мешок слепых котят и утопила их в фонтане Линкольн-центра? — среди прочих причин, по которым Имоджин любила Тилли, было и пристрастие последней к соленым шуточкам. — Пока нет. Тилли полезла в холодильник. — Держись. Тебе нужен бокал вина. С бокалом в руке ты будешь меньше раздражаться. Так и вышло. Имоджин почувствовала, что ее ярость стала утихать, когда она пригубила сансерское вино. Она разом выложила Тилли всё: и про фиаско с «Твиттером», и про то, что Ева сдала ее «ТекБлабу», и про то, что она узнала обо всем от Эшли (возможно, это было самым неприятным). — А завтра будет только хуже! Предполагается, что я весь день буду зависать в «Твиттере» и вести репортаж с показов. А я не умею импровизировать. Мне нужно обдумать то, что я хочу сказать. Очень хорошо обдумать. Мне никогда не удавалось сострить экспромтом. Мне надо, чтобы мысль дозрела, прежде чем я поделюсь ею с аудиторией. Кстати об аудитории — подписчиков у меня теперь больше, чем у Евы. Женщины отметили это дело, стукнувшись раскрытыми ладошками. Тилли вся состояла из приятных округлостей, у нее была зубастая улыбка и несколько веснушек на вздернутом носике. Битых пять минут она давала волю своему пылкому ирландскому темпераменту. Тирады, которые Тилли произносила в адрес Евы, заставили бы покраснеть даже шлюху. Прихлебывая вино, она накручивала на мизинец прядь рыжеватых волос, и шестеренки у нее в голове при этом явно активно вращались. — Расскажи еще разок, что тебе надо целый день твитить? Поднеся бокал к губам, Имоджин обдумала вопрос Тилли. — Ева говорит, это идет на пользу бренду. Порождает близость, позволяя читательнице из Висконсина почувствовать себя так, словно она сидит рядом с нами на показе, — Имоджин дословно воспроизвела то, что говорила Ева. — В наше время все стало гораздо более интимным. Уверена, Ева хотела бы, чтобы с утра я твитнула, какие надену трусы. — Гм-м… — Тилли продолжала размышлять. При этом она налила еще по бокальчику, и Имоджин почувствовала, что очень ей за это благодарна. Она готова была поклясться, что печень Тилли сделана из угля. Ей не раз удавалось во время званых ужинов перепить и Алекса, и Имоджин, те чуть ли не под столом засыпали, а Тилли хоть бы что. — Дошло! — она с такой силой хлопнула по гранитной столешнице, что Имоджин чуть не вскрикнула. На месте столешницы ей было бы больно. — Слова — не твой конек. Ты визуал. Потому-то ты так гениально творишь у себя в журнале. Ты заставляешь снимки с фотосессии танцевать на его страницах. Имоджин улыбнулась комплименту. — А что может быть интимнее фотографий, особенно тех, которые сделала ты своим прекрасным точным глазом? — Разве можно выкладывать фотографии в «Твиттер»? Кажется, это еще сложнее, чем писать. — Нет-нет, ты должна использовать «Инстаграм». Ты раньше не пробовала? Это замечательная штука. Имоджин кое-что знала об «Инстаграме» с тех пор, как Карл Лагерфельд[63] поднял шум вокруг того, что завел аккаунт и наводнил его фотографиями своей надменной белой кошечки Шуппет, но сама никогда не пыталась там зарегистрироваться так же, как и в «Твиттере». Не понимала она всего этого. — Там все совсем просто. В «Инсте» хорошо еще и то, что ты можешь привязать ее к «Твиттеру», поэтому все, что ты там запостишь, немедленно твитнется. «Инстаграм» гораздо проще, и там можно вообще не париться со словами. Ты можешь сосредоточиться на том, чтобы делать прекрасные снимки и ставить к ним эмоциональные подписи. Все это пойдет прямо в «Твиттер», и все будут счастливы. У твоих подписчиков и читателей Glossy.com действительно будет создаваться впечатление, что они сидят рядом с тобой на показе. Тилли вытащила свой мини-айпад из красного кожаного футляра с золотым кантом, кликнула на приложение с миниатюрной коричневой камерой и стала печатать. — Какое возьмешь имя? — А можно такое же, как в Твиттере? — Конечно, так еще проще будет. — Тогда, думаю, пиши @GlossyImogen, — сказала Имоджин, скосив глаза и состроив гримасу. — Звучит как имя порнозвезды семидесятых с удачно эпилированной зоной бикини. Глянцевая Имоджин к вашим услугам, — она так удачно изобразила акцент калифорнийской гламурной кисы, что Тилли фыркнула, возможно, громче, чем следовало. — Так, @GlossyImogen, порядок. Давай покажу, как этим пользоваться, — Тилли была отличным учителем, и через пятнадцать минут Имоджин уже вовсю использовала фильтры и обрезала фотографии. Тилли показала, как делать все это, не выкладывая в сеть, так что утреннего фиаско с «Твиттером» удалось избежать. Фильтры оказались совершенно волшебной штукой. Имоджин пришла в восторг от того, как Rise смягчает картинку, что очень полезно, когда делаешь крупный план любого человека старше двадцати пяти лет. X-Pro II превратил все в живое и теплое, a Sutro подчеркнул серые и коричневые оттенки на мордочке ее кошки Коко, наделив животное зловещей чеширской улыбкой. — Вот это сохрани, — сказала Тилли, заглядывая через плечо Имоджин. — Весь Интернет любит котиков. Фильтр Valencia заставлял снимки выглядеть так, будто они сделаны полароидом в восьмидесятые. Имоджин использовала его, чтобы обработать фотографии кривляющихся детей — тех, где Джонни пытается встать на голову, а Аннабель высунула язык из уголка рта. Тилли показала, как переключаться с фото на видео, снимать короткие ролики и добавлять их в «Твиттер». Имоджин и не подозревала, что ее телефон может не только рассылать эсэмэски и получать электронные письма, но и совершать кучу самых разных вещей. Наконец-то она почувствовала радость от соцсети. «Инстаграм» запечатлевал более яркую, более продуктивную версию жизни. Имоджин нравилось думать о себе как о профессиональном ретушере. Фильтры «Инстаграма» были как интернетовский ботокс. Благодаря им все становилось прекрасным. Она сделала снимок своих туфель с подписью «Я люблю вас, туфельки!». Имоджин заключила Тилли в объятия. У обеих от вина кружилась голова. — Матильда Престон,[64] могу ли я просить вас отныне учить меня всему, что связано с Интернетом? — спросила Имоджин. Тилли сделала книксен: — Вне всякого сомнения, миледи! — и все четверо, две женщины и двое детей, покатились от смеха. — Пришло время селфи! — воскликнула Аннабель. — Что? — переспросила Имоджин. — Нет. Не думаю, что мне следует делать селфи и выкладывать их в сеть. Это… это не мое, — она не могла избавиться от образа Евы, надувающей губки, чтобы снять себя крупным планом. Аннабель скорчила гримаску: — Давай, мам! Все делают селфи. — Они так надоели… Аннабель умоляюще скрестила руки на груди. Имоджин сдалась: — Хорошо. Одно селфи. Давай ты тоже со мной, чтобы я не чувствовала себя дурочкой. Дочка позировала, выставив вперед одно плечо и показывая зубки. Джонни сбегал в гостиную и притащил сопротивляющуюся кошку. Имоджин вытянула руку со смартфоном: — О’кей… скажите «чеддер». ГЛАВА СЕДЬМАЯ Выпрыгивая из постели в первое утро Недели моды, Имоджин чувствовала прилив энергии. Расписание показов уже утрясли, начало в девять утра. Сидя в такси, которое везло ее в Линкольн-центр, она просмотрела страницы ярко-красного «Модного календаря» и обвела кружочком пятьдесят семь из трехсот с лишним мероприятий, которые она намеревалась посетить в следующие восемь дней. В воздухе уже ощущалась осень. Имоджин плотнее запахнула куртку, вдыхая хрустящий воздух с запахом палых листьев и дизтоплива, приправленный вдобавок чем-то таинственным и сладким, вроде кленового сиропа. Выйдя из такси и направляясь к фонтану перед комплексом, она огляделась. Везде кружили фотографы, высматривая знаменитостей или вычурно одетых людей. За их спинами ошивались позеры, адепты уличной моды, умолявшие, чтобы их тоже сфотографировали. Если и существовала в мире полярная противоположность конференции «ТЕХНОРУШЬ!», то она находилась именно здесь. Вместо расплывшихся мужчин с начесом и в кофтах тут преобладали статные женщины на шпильках и в темных очках. Тот, кто был своим на Неделе моды, шел вверх по лестнице прямиком к начальнику охраны Максу Яблонскому и его людям, чтобы сразу предстать перед их очами. Цитадель охранялась бригадой из рожденных в Квинсе и Бруклине крутых парней, словно сошедших со страниц книги Ника Пиледжи.[65] Яблонский знал, как вычислить безбилетников, которые, не поднимая глаз, в поисках чего-нибудь напоминающего приглашение, но на поверку оказывающегося квитанцией из маникюрного салона, утыкались в айфоны или долго копались в сумках. По бокам от Яблонского стояли братья Том и Майк Карни, бывший судебный пристав и бывший офицер транспортной полиции, Розенкранц и Гильденстерн у врат Недели моды. Они, по десять часов выстаивая «на пункте пропуска», безжалостно подшучивали над всеми гостями. Макс заключил Имоджин в медвежьи объятия и так сильно прижал к себе, что на нее обрушился запах его сигар, пота и одеколона «Олд спайс». — Ну, как поживает моя любимая модная девочка? — спросил он. Имоджин с удивлением поняла, что ей ужасно приятно услышать, как ее называют «девочкой». И не важно, что эти слова произносит мужчина, который годится ей в отцы. — Все отлично, Макс. Как ваши детишки? — Яблонский, исключенный из школы в старших классах, определил своих четверых детей в университеты Джорджтаун и Нотр-Дам, после окончания которых они работали в ведущих охранных организациях, обеспечивающих порядок на всех мероприятиях Нью-Йорка, связанных с миром моды. Имоджин обожала Макса, но поняла, что, упомянув детей, совершает ошибку, из-за которой может застрять теперь здесь минут на пятнадцать. — Покажете мне их фотографии на обратном пути, хорошо, дорогой? — она сжала руку Макса. — Хочу убедиться, что успею занять место. — Имоджин Тейт! Вы же знаете, что вас всегда ждет место в первом ряду. Она подмигнула Максу и прошествовала мимо братьев Карни. У «ТЕХНОРУШЬ!» и Недели моды «Мерседес-Бенц» все-таки была одна общая черта — реклама брендов. Везде, куда ни посмотри, висели баннеры от потолка до пола и стояли рекламные стенды. Тут был неведомо откуда взявшийся косметический салон MAC. Два новых «Мерседеса» — седана S-класса — с моделями, небрежно восседавшими на их капотах, стояли по обе стороны от маленького бара, где продавались миниатюрные бутылки шампанского по семнадцать долларов за штуку и эспрессо по восемь долларов. Тут и там торчали контейнеры с питьевой водой и крошечными баночками диетической кока-колы. В одном углу стена из планшетов Samsung Galaxy транслировала показы. На второй «умной» стене в режиме реального времени появлялись картинки из «Инстаграма». «На этой стене должны появиться мои фотографии», — подумала Имоджин. Она уже начинала видеть мир по-новому. В середине нулевых годов двадцать первого века регистрация на Недели моды стала производиться исключительно при помощи айпадов. Десяток барышень с папочками, которые отмечали приглашенных, сменили легионы девиц с айпадами, которые прокручивали списки гостей на их сияющих экранчиках. Множество GPS-навигаторов считывали штрих-код и позволяли узнать, какое место вам предназначается. Там, где раньше перед одним-единственным входом толпились редакторы модных журналов и покупатели, теперь была налажена такая же эффективная система регистрации, как в аэропорту. Имоджин подошла к GPS-терминалу и уверенно отсканировала штрих-код своего приглашения на показ Серби Фаршид. Ожидая, пока распечатается ее билет, она оглядывалась по сторонам, отыскивая знакомых. Вот в окружении телохранителей в двери вошли Оливия Уайлд[66] и Джессика Честейн,[67] на обеих — полный лук от Марка Джейкобса.[68] За ними появилась София Коппола,[69] как всегда, элегантная и красивая. Пока молодые репортеры осаждали двух кинозвезд, Коппола проследовала прямо к терминалу и быстро распечатала свой билет. Толпа еще активнее, чем предыдущая, бросилась ко входу. Кого, интересно, они увидели, гадала Имоджин. Может, Гвинет Пэлтроу?[70] Нет, это Леандра «Распугай-мужик», знаменитая блогерша и обладательница безупречного стритстайла. Звезду виртуальной реальности задержала съемочная группа, ее лицо сияло гордостью от того, что она приглашена на Неделю моды, хотя всего год назад была скучной невестой знаменитого калифорнийского ортопеда. Маленькие женщины с большими сумками работали локтями, чтобы опередить мужчин-азиатов в больших черных пальто. Везде, куда ни посмотри, мелькал мех, настоящий и искусственный, хотя на улице было больше десяти градусов тепла. Имоджин не удосужилась даже взглянуть на маленький листок бумаги, выскочивший из слота, будто лотерейный билет. Там должны значиться первый ряд, одиннадцатое место, разве нет? Все редакторы журналов сидят в первом ряду, так чтобы модели оказались от них на расстоянии вытянутой руки. Выхватить образ с подиума, потом объединить его со другим, увиденным на следующем шоу, совместить их в одной фотосессии для журнала — и вот уже установлена планка, и ясно, как предложить этот лук женщинам всего мира. Одежду невозможно оценить по фотографиям. Нужно посмотреть, как она выглядит в движении, на модели, какого она цвета при искусственном освещении и какова на ощупь ткань, из которой она сшита. Нужно сосредоточиться на деталях, важна даже музыка, под которую шествуют девушки. Все вместе создает эмоциональное и визуальное послание. Только так можно понять, что должно попасть на страницы журнала. Это таинственный и сложный процесс, который, по убеждению Имоджин, начинается в кресле первого ряда. Вдобавок так модельеры могут шпионить за редакторами и издателями. Сквозь отделявшую подиум от закулисья черную ткань — прижавшись к ней лицом — они рассматривают зал. Если издатель не улыбается, оскорбленный модельер может отозвать из его журнала всю свою рекламу. Когда показ закончится, Имоджин нужно будет пойти за сцену, чтобы произнести там положенные охи и ахи. Тому, что после каждого шоу обязательно следует поздравлять модельера, ее научила еще Молли Уотсон. — Господь знает, что тебе не хочется по три часа сидеть на их показах, — говорила она Имоджин. — Но нужно, чтобы они по крайней мере видели твое лицо и знали, что ты там была. Почти все модельеры после показа совершенно выматывались, но все равно устраивали прием для своих верных почитателей. Исключением был Валентино.[71] Этот знаменитый итальянец обычно в одиночестве сидел в углу, не спеша потягивая из фужера шампанское. Имоджин шла на показ Сенби, но была застигнута врасплох: две руки схватили ее за ягодицы и крепко сжали. — Ах ты, дерзкая кокетка! Она повернулась и увидела Бриджет Харт.