Одиночество навалилось на Петра с невиданной силой. Он съежился и натянул на плечи одеяло. "Может, мне это приснилось?" — пронеслось в голове. Но нет. Кусок угря лежал рядом на простыне и распускал желтое, дерзко пахнущее пятно. Петр схватил его и с ненавистью швырнул в форточку. В это же время в коридоре зазвонил телефон. "Началось", — подумал Петр… — Товарищ Люсин-Рюмин, это вы? Звонила редакционная секретарша. — Почему вы на работе, Элли Карповна? Сегодня же воскресенье. — Ах, не спрашивайте, Люся, не знаю. Срочно вызвали. А у меня парикмахерская в 10 часов. Немедленно приезжайте. Вас спрашивают по всем телефонам. — Кто спрашивает? — поинтересовался Люсин-Рюмин. — Все больше из Академии наук: ученые, члены-корреспонденты. Ах! Совсем забыла… — Эпли Карповна снизила голос до шепота. — Из милиции тоже звонили, спрашивали ваш адрес. Что вы там натворили, Люся? "Главный" весь белый приехал… И добрая Элли Карповна положила трубку. Тут же телефон задребезжал снова. — Поздравляю, Люсин, он же Рюмин! От всего международного отдела поздравляю! — радостно кричал обозреватель Суйфупин. — На всю Европу прогремел! Только что звонили из Зоологического общества Франции: просили прислать полфунта копченой молоки для оплодотворения икры. Завидую тебе! За границу поедешь! В Пен-клуб принимать будут. Приезжай, голубчик, скорее, тебя здесь все ждут. Все ходят радостные, все смеются, как дети… Телефон звонил беспрестанно, но Петр к нему уже не подходил. Когда от непрерывных трелей у него стала разламываться голова, он выскочил в коридор и в ярости вырвал из стены шнур. Стало так тихо, что было слышно, как в трубах играет вода. "Уйду в водолазы и подорву здоровье кессонной болезнью", — подумал он. От этой мысли стало легче, и Петр принялся обдумывать, что предпринять. Немедленно уехать из Москвы? Под Клином живет тетка. Под Клином воздух, грибы. Но в ногах была страшная слабость. Трудно было подняться. Тряс озноб. И вдруг он с роковой очевидностью понял, что ни Клина, ни тети ему не видать. "Из милиции звонили", — вспомнились слова Элли Карповны. — Боже мой, как хорошо, что нет соседей. Затаиться, притихнуть. Меня нет, нет. Я исчез… Люсин-Рюмин бросился к столу, выхватил лист бумаги, написал: "Женечка, я в командировке в братской республике. Позвоню сам". Женечка была его мечтой и уже почти невестой. Для счастья не хватало только кооперативной квартиры. Женечка! Белое, доброе, тихое создание… Люсин-Рюмин прикрепил бумажку к двери снаружи и затворился на все запоры… Ломиться в дверь начали минут через сорок. Петр стоял у дверей, пытаясь по голосам распознать, кто стучится, но у него так дрожали ноги, что пришлось принести с кухни табурет. Петр уселся на него, поджал под себя ноги и накрылся одеялом. На оскорбления, доносившиеся из-за двери, он не отвечал. — Товарищ Люсин-Рюмин, выходите, с вами ничего не будет, — умоляла взволнованная Элли Карповна. — Не валяй дурака, Петр. Я знаю, что ты дома, — барабанил в дверь Гуськов. Слышно было, как обозреватель Суйфулин ведет агитацию за взлом двери. Элли Карповна громко жалела Петра и называла его "сиротой-выдвиженцем". — Ему нужно подать руку помощи, — увещевала она кого-то. — Надо взломать дверь и выдать его ихтиологам. — Это будет суд Линча. Мы не в Алабаме, товарищи, — защищала Петра Элли Карповна. — Интересно, кто привел в редакцию этого рыболова? — поинтересовался заведующий международным отделом. — Это не имеет значения, — послышался голос Гуськова. — Редакция — это одна большая семья. — А в семье, как известно, не без урода, — съязвил Суйфулин. Все замолчали. Всем стало как-то неловко. И вот в этой тишине раздался голос Люсина-Рюмина. "Урода" Петр вынести не мог. — Суйфулин, — спросил он, поднося губы к замочной скважине, — расскажите коллективу, почему вы не любите цирк. О, это был тонко рассчитанный удар и его оценили по достоинству. Несколько человек хихикнули. Все знали, что несколько месяцев назад от Суйфулина, славившегося феноменальной скупостью, ушла жена. Ушла с цирковым артистом, дрессировщиком бразильских питонов. Суйфулин затаил злобу на женщин и питонов. В редакции его не любили. — Укус умирающего скорпиона, — кричал Суйфулин, бросаясь на дверь. — Суйфулин, прекрати цирк, — остановил его главный редактор. — Я поговорю с ним сам. Рюмин, вы знаете, кто с вами говорит? — Знаю, — отозвался Петр. — Вы нам всем сделали больно, Рюмин. Но я авторитетно и при всех обещаю: если вы добровольно сдадите себя коллективу, вас пощадят и оставят в газете. Дворник Федор уходит на пенсию. Мы дадим вам возможность реабилитироваться. В противном случае я разрешу Суй-фулину сломать дверь. Вы знаете, что тогда с вами будет. Я считаю: раз, два, два с половиной… — Открывайте же, несчастный вы человек, — заверещала Элли Карповна. — Вы меня слышите? — Элли Карповна, одной вам говорю, как на духу, — чуть не плача прокричал Люсин-Рюмин. — У меня целая банка свежего проявителя. Если Суйфулин тронет дверь, я тут же наложу на себя руки. Все замерли. Про проявитель Люсин-Рюмин не врал. В редакции знали, что Петр увлекается фотографией. — Черт знает что делается с людьми. Да ну его к черту! — плюнул главный редактор и, громко ругаясь, пошел вниз. — Куда же вы? Куда? Он врет как сивый мерин, — кричал вслед Суйфулин. Но Суйфулина уже никто не слушал. Осада была снята. Победили выдержка и воля. Когда все затихло, Люсин-Рюмин вернулся на диван и впал в летаргический сон. Очнулся Петр оттого, что его кто-то тихо кликал. — Петенька, Петя, открой, это я, Женечка… — доносился тоненький голосок. Люсину-Рюмину показалось, что за дверью кто-то жалостливо всхлипнул. — Это ты, Женечка? — отозвался он. — Я, Петя, я… Люсин-Рюмин щелкнул задвижкой. О, это был неосторожный шаг! Совершенно незнакомая девушка стояла на пороге. За ней теснилось несколько широкоплечих мужчин. — Не пугайтесь, мы угрозыск, — с мягкой улыбкой проговорил один из них. Но было уже поздно. Люсин-Рюмин камнем падал в обморок. — Ловите же его, Андалузова! — вскричал человек с мягкой улыбкой, но Петр этого уже не слышал. Пришел в себя Люсин-Рюмин с чувством приятного. Что-то мягкое касалось его лба. Он открыл глаза и улыбнулся. — А, проснулся наш герой, — склонился над ним человек с мягкой улыбкой и ласково потрепал по плечу. — Вы нам очень помогли, — загадочно прошептал он. — Вставайте и расскажите все по порядку. И, ради бога, не пугайтесь. Мы вас теперь в обиду не дадим. Через полчаса, когда Люсин-Рюмин закончил свой рассказ, у полковника Багирова и стажеров Геры, Гоги, Наиля и Левы Бакста было четкое представление о случившемся. — Как мы не подумали об этом раньше. Все просто, как дважды два, — убивался Гога. — Простое всегда сложно. — наставительно отозвался полковник. — Ясно одно: преступникам нужен был фургон, а не угри. Вот они и свалили угрей ночью в колодец в районе Трубной площади. Человек с "Сикстинской мадонной" В палату стремительно вошла группа врачей. Старожилы, страдавшие хроническим гастритом, сразу же обратили внимание на новое лицо. Это был человек высокий, крепкий, с седоватым бобриком волос. — Профессор Голохвостов, — представила его больным дежурный врач. Врачи двигались от кровати к кровати, обмениваясь короткими замечаниями. Профессор участия в разговорах не принимал. Потыкав больного указательным пальцем в живот, он молча отступил назад. — А вот этот случай вас может заинтересовать, — обратилась к нему Вера Семеновна. — Острое отравление. До сих пор не удается определить причину. — Говорите, острое?.. Нуте-с, нуте-с, что тут у нас? К удивлению больного, профессор попросил пациента показать не живот, а руку. Ловким движением он завернул рукав пижамы. На предплечье обнаружилась татуировка, изображающая моложавую женщину с ребенком на руках. То была искусная копия картины Рафаэля "Сикстинская мадонна". На ленте, обвивающей ножки младенца, было выколото: "Люблю детей". — Это вам Трифонов делал? — осведомился профессор у больного. Тот вытаращил глаза и спросил сдавленным голосом: — А откуда вы знаете? — Я его от гангрены спасал. — невозмутимо ответил профессор. — За что сидели? — На частную собственность в молодости посягнул… — А где сейчас бытуешь, — вдруг переходя на "ты", осведомился профессор. — Не на Трубной ли? — Точно! — И, наверное, пирожки с мясом любишь? — Люблю горяченькие! — простодушно признался враг частной собственности. — Не ешь больше пирожков с мясом, понял? — Так точно, понял, гражданин профессор. Спасибо вам за все… — Типичный случай пирожкового отравления, — пояснил профессор. Все почтительно склонили головы.