"Окончились ли семь столетий нашего сна? — писал Маркуа. — Превратилась ли наша страна в рай для дураков? Всякий, кто бывал за границей, знает, что настоящий мир лежит там, за пределами нашей страны, — это мир достижений, мир прогресса. Рондийцев слишком долго пичкали баснями. Мы уникальны Лишь тем, что выглядим идиотами, презираемыми всеми умными людьми". Никто не любит, когда его называют дураком. Насмешка пробуждает стыд и порождает сомнения. Самая передовая молодежь почувствовала себя не в своей тарелке. И каковы бы ни были ее занятия, целесообразность их стала внушать сомнения. "Каждый, кто давит виноград голыми пятками, попирает ногами собственное достоинство, — говорил Маркуа. — А тот, кто копает землю лопатой, сам роет себе могилу". Маркуа был немного поэт и умел ловко приспособить философию Олдо, облекая ее в оскорбительные фразы. "Почему мы, — спрашивал он, — молодые и сильные, вынуждены подчиняться системе управления, лишающей нас собственности? Мы все могли бы править. Но нами управляют, потому что бессмертие в руках одного притворщика, хитростью завладевшего тайной формулы". Маркуа написал это ко дню весенних празднеств и проследил, чтобы каждая семья получила свой экземпляр газеты. Теперь у жителей Ронды уже не оставалось никаких сомнений: их маленький мирок требует перемен. "Знаете, в этом что-то есть, — говорил рондиец соседу. — Мы всегда были слишком беспечны. Столетиями сидели сиднем да жевали то, что нам совали в рот". "Посмотри-ка, что здесь пишут, — шептала женщина своему приятелю. — Воду источников можно разделить, и никто из нас не будет стареть. Воды хватит на всех женщин Ронды, да еще останется!" Никто не решался обвинять самого эрцгерцога, однако во всем ощущалась скрытая критика, нарастающее убеждение в том, что народ Ронды обманули, лишили прав, и посему он действительно превратился в посмешище мировой общественности. Впервые за несколько столетий весенние празднества прошли без присущего им веселья. "Эти бестолковые цветы, — писал Маркуа, — собираемые трудящимися массами Ронды только для того, чтобы притуплять чувства старшего поколения и утолять тщеславие одного человека, могли бы перерабатываться для нашей пользы, для нашего обогащения. Природные ресурсы Ронды должны разрабатываться и продаваться ради нашего благосостояния". В его аргументах была логика. "Сколько же всего пропадает, — шептался народ. И золотистых цветков, и падающих из источников вод, и непойманной рыбы, спускающейся по Рондаквивиру и исчезающей в открытом море, той самой рыбы, позвонки которой могли бы облегать груди и бедра незнакомых с такой подпругой рондиек, над которыми, без сомнений, потешается весь западный мир". Так писала газета. В тот же вечер, когда эрцгерцог показался на балконе, впервые в истории его появление было встречено молчанием. "Какое имеет он право властвовать над нами? — шептал юноша. — Он тоже сделан из плоти и крови, чем он лучше нас? Только эликсир сохраняет ему молодость". "Говорят, — продолжала девушка, — что у него есть и другие тайны. Весь дворец полон ими. Он знает, как продлевать не только молодость, но и любовь". Так родилась зависть, поощряемая Маркуа и Грандосом, и приезжающие в Ронду туристы почувствовали новое настроение, раздражительность и нетерпеливость, столь несовместимые с прекрасной натурой рондийцев. Вместо того чтобы с искренним удовольствием демонстрировать национальные обычаи, традиции, рондийцы впервые принялись просить прощения за их несовершенство. Стыдливо пожимая плечами, они произносили заимствованные словечки: "порабощенный", "отсталый", "непрогрессивный", а туристы, начисто, лишенные интуиции, только подливали масла в огонь недовольства, называя рондийцев "колоритными" и "чудаковатыми". Говорят, что Маркуа принадлежат слова: "Дайте мне год, и я опрокину правительство одними насмешками". Это вполне устраивало Грандоса. У него были большие планы: через год иметь соглашение с каждым рыбаком Рондаквивира, по которому тот обязывался поставлять Грандосу хребты и жир пойманной рыбы, и контракт со сборщиками цветов моложе семнадцати, чтобы добывали для него истолченную сердцевину ровлвулы, из которой Грандос будет производить духи на экспорт. Грандос и Маркуа, промышленник и журналист, смогут вместе решать судьбу Ронды. — Запомни, — говорил Грандос, — пока мы едины, нас не одолеть, пойдем порознь — пропадем. Если в твоей газете появятся нападки на меня, я найду подходящего покупателя за границей и продам ему свое дело. А когда он появится здесь и Ронду просто присоединят к Европе, ты потеряешь свое могущество. — И ты не забывай, — отвечал Маркуа, — что если не станешь поддерживать мою политику и не поделишься рыбьим жиром и кремом, то я напущу на тебя всю молодежь в республике. — В республике? — переспросил Грандос. — В республике, — кивнул Маркуа. — Эрцгерцогство продержалось семь веков, — осторожно заметил Грандос. — Я могу уничтожить его в семь дней, — парировал Маркуа. Этот разговор не зафиксирован в документах революции, но молва донесла его до нас. — А эрцгерцог? — размышлял Грандос вслух. — Как нам избавиться от бессмертного? — Так же, как я избавляюсь от цветка ровлвулы, — отвечал Маркуа. — Разорвав его на части. — Он может ускользнуть от нас, сбежать из страны и присоединиться к другим на борту того забавного лайнера. — Только не эрцгерцог, — заметил Маркуа. — Ты забываешь историю. Все монархи, верящие в вечную молодость, приносят себя в жертву. — Это только миф, — произнес Грандос. — Верно, — согласился Маркуа, — но большинство мифов основано на достоверных фактах. В этом случае ни один член правящей семьи не должен остаться в живых. Даже один будет способствовать реставрации. — Нет, — произнес Маркуа, — один должен остаться. Не для того, чтобы служить объектом преклонения, как ты этого боишься, а чтобы быть пародией. Рондийцев надо научить отрекаться. На следующий день Маркуа начал кампанию, рассчитанную на год, как раз до очередных весенних праздников. Он задумал бичевать эрцгерцога на страницах "Рондийских новостей", но в такой ненавязчивой и хитроумной форме, чтобы народ впитал отраву подсознательно. Идол должен превратиться в мишень, в голого короля у позорного столба. Главное направление удара проходило через его сестру эрцгерцогиню — прекраснейшую из женщин, у которой не было ни одного врага и которую в народе называли цветком Ронды. Маркуа намеревался уничтожить ее морально и физически. Со временем вы узнаете, насколько он в этом преуспел. Вот злодей, можете сказать вы. Чепуха. Просто он был идеологом. 3 Эрцгерцог был немного старше своей сестры. Никто не может сказать на сколько: все записи сожгли в Ночь Длинных Ножей. Может, даже лет на тридцать. Даты рождения членов правящей семьи хранились в архивах дворца и простых людей не интересовали. Они знали только, что эрцгерцог Ронды был, в сущности, бессмертен и что душа его переходила преемнику. По сути дела, все семь столетий царствовал один и тот же монарх. Возможно, эрцгерцогиня Паула и не приходилась эрцгерцогу сестрой. Возможно, она была его правнучкой. Но в ее жилах текла голубая кровь, и все называли ее сестрой. Правящая семья всегда озадачивала туристов. "Как они веками живут за этими дворцовыми стенами? — спрашивали иностранцы. — Чем они занимаются в особняке на Рондерхофе в лыжный сезон или на островке Квивир, когда рыба идет на нерест? Что они делают весь день? Неужели им никогда не бывает скучно? А браки между близкими родственниками: это ведь не только ужасная скука, но и просто кошмар, не правда ли?" Когда рондийцам задавали эти вопросы, они лишь улыбались: "Честно говоря, мы не знаем. А почему они не могут быть счастливы так же, как и мы?" Люди других национальностей, к которым я в первую очередь отношу европейцев и американцев, все так называемые "цивилизованные" народы просто не понимают, что такое счастье. Они не могли поверить, что рондиец — будь то владелец кафе в столице, виноградарь на склонах Рондерхофа, рыбак на берегах Рондаквивира или принц, живущий во дворце, — был доволен своей судьбой и любил жизнь. Да, они любили жизнь. "Это неестественно жить так, как рондийцы, — говорили туристы. — Если бы они только знали, с чем приходится иметь дело остальному миру каждый божий день…" Какое-то странное недовольство, если подумать. А рондийцы ничего не знали и не желали знать. Они были счастливы. Если остальному миру нравится тесниться в небоскребах и лачугах, это его личное дело. Tandos pisos — говорили рондийцы, что в переводе означает "Ну и что?". Но вернемся к правящей семье. Конечно, между ее членами тоже заключались родственные браки: кузен женился на кузине, да и не только на кузине. Однако эти браки придавали эмоциональной жизни такую деликатность, что тривиальные способы так называемого соития использовались очень редко, исключительно для того, чтобы произвести на свет наследника. Перенаселенности во дворце не наблюдалось, ибо особой нужды плодиться не было. Что же касается скуки, о которой так беспокоились туристы, то невозможно скучать, когда счастлив. Правящий род Ронды был представлен поэтами, художниками, музыкантами, спортсменами и садоводами — каждый выбирал себе занятие по вкусу и получал от него удовольствие. Среди них не было конкуренции, а значит, и зависти. Что же касается протокола церемонии, то, насколько я знаю, его просто не существовало. Каждый вечер эрцгерцог появлялся на балконе, и этим все кончалось. Естественно, он распоряжался не только эликсиром собственной рецептуры, но и самими источниками. Пещера, откуда била вода, была собственностью монарха, следил за нею сам эрцгерцог и группа его экспертов, которые росли в горах и перенимали свое ремесло у отцов. Конечно же, Грандос мечтал захватить пещеры. Никто не смог бы назвать членов правящей семьи недалекими и ограниченными. Дворцовую библиотеку — каким преступлением было сжечь все, в большинстве уникальные, книги! — пополнял каждый новый эрцгерцог. А уровень образования будущих монархов мог бы перепугать даже французского профессора. Эрцгерцогиня Паула была чрезвычайно одарена. Она говорила на пяти языках, играла на фортепьяно, замечательно пела. Знаменитый английский коллекционер, что купил одну бронзовую головку, пережившую Ночь Длинных Ножей, сказал: "Она сделана рукой гения". Считали, что это была работа эрцгерцогини. Разумеется, как и все рондийцы, она плавала, занималась горнолыжным спортом и верховой ездой, но с самого рождения было в ней что-то такое, что разжигало воображение людей, делало ее всеми любимой. Говорили, что мать ее скончалась при родах и отец ненамного пережил ее. Что эрцгерцог, ее брат, не был женат, и девочка, рождение которой совпало с восхождением на трон, стала его любимицей. В то время во дворце не было маленьких детей. Предшествующее поколение выросло и переженилось, и Паула — дитя покойного эрцгерцога и одной из его племянниц — была первым ребенком во дворце за последние пятнадцать лет. Постепенно народ ощутил ее присутствие. Нянька, несшая младенца, выглянула из высокого дворцового окна. Мальчик, собиравший цветы, заметил детскую коляску в дворцовом саду. Один случай сменял другой. Видели ребенка с золотистыми волосами, катающегося на лыжах со склонов Рондерхофа, ныряющего в Рондаквивир и — что более отрадно — державшего за руку эрцгерцога накануне его вечернего выхода на дворцовый балкон. Стало известно, что девочка и вправду последний ребенок династии, сестра нынешнего эрцгерцога. Годы шли, она росла, а легенды множились. Всегда благожелательные, всегда забавные, они передавались из уст в уста: как эрцгерцогиня Паула прыгнула в рондерхофские водопады с самой высокой и опасной точки — так называемый "прыжок Ронды", на который решаются только лучшие атлеты; как эрцгерцогиня завернула стадо овец, которое паслось на склонах у столицы, и загнала его в виноградники; как Паула перегородила верховья Рондаквивира сетью, и рыба выпрыгивала на прибрежные луга, где ее и нашли утром удивленные фермеры; как эрцгерцогиня украсила венками из цветов ровлвулы священные статуи в картинной галерее дворца; как она проникла в спальню эрцгерцога, спрятала его белый мундир и ни в какую не хотела вернуть его, пока он не дал ей глоток эликсира. Все эти легенды могли быть сплошной выдумкой, но они нравились рондийцам. В каждом доме висела медаль с женским профилем. "Это наша эрцгерцогиня", — гордо пояснял рондиец иностранцу. Он никогда не сказал бы просто "эрцгерцогиня", всегда добавлял "наша". Она стала патроном, то есть крестной, почти всех новорожденных в Ронде. Каждый из ее подопечных получал в свой день рождения воду источников и праздничные пожелания, а к свадьбе — кристаллы, наполненные стимулирующей росой. Туристы из Штатов и Англии находили этот обычай отталкивающим, южноевропейцы — занимательным. Поскольку эрцгерцог и его сестра симпатизировали друг другу, рондийцы считали вполне естественным, что когда-нибудь придет день и их свадьбы. Туристы были от этого в шоке, а церкви Америки и Европы пытались запретить поездки в Ронду, но безуспешно. И к тому же, если бы революция не произошла, то эрцгерцогиня наверняка вышла бы замуж за своего кузена Антона, поэта и чемпиона Ронды по горным лыжам. Один слуга, умудрившийся пережить Ночь Длинных Ножей, сказал, что они уже давно любили друг друга. Маркуа знал все это. У журналиста есть осведомители везде, даже во дворце. Он хорошо понимал, что бракосочетание эрцгерцогини и Антона (или же эрцгерцогини и эрцгерцога) позволит семье править по меньшей мере еще одно поколение. Но рондийцам нравился этот роман. Поэтому Маркуа должен был действовать осторожно и распространить слухи среди молодежи до свадьбы. В первые недели своей кампании он организовал в газете колонку светской хроники, посвященную эрцгерцогине. Колонка была достаточно безобидна и не содержала прямой критики в адрес эрцгерцога, лишь туманные намеки на то, что с любимицей рондийцев что-то происходит. Она выглядела задумчивой и бледной. Говорили, что из окон дворца она тоскливо всматривалась в беспечную толпу гуляющих Не могло ли произойти отчуждение между эрцгерцогом и его сестрой, не искала ли она избавления от надвигающегося брака, которого требовали обычаи двора? "Цветок Ронды, — писал Маркуа, — часть нашего народа. Если бы она поступала так, как ей хочется, то могла бы выйти замуж за простого рондийца, однако устаревшая традиция запрещает ей сделать это. Прекраснейшая девушка страны никогда не сможет быть свободной". В тот самый вечер, когда в "Рондийских новостях" появилось это утверждение, эрцгерцогиня и ее кузен Антон находились в особняке на Рондерхофе. Они оказались наедине и воочию убедились, сколь сильна их любовь. Но за пределами дворца этого не знали. Поэтому в глаза бросилось отсутствие эрцгерцогини в столице, ведь она обычно приветствовала народ из окна. Не впала ли она в немилость? А может быть, она в заточении? Маркуа распустил слух, будто эрцгерцогиня действительно содержится под стражей высоко в горах и будет оставаться там до тех лор, пока не покорится воле эрцгерцога и не согласится стать его супругой. Непреклонная любимица рондийцев должна получить урок и уступить. В течение последующих дней горячо обсуждались все "за" и "против" этого дела и зачинщиками споров выступали сторонники Маркуа и Грандоса. "Так было всегда и так будет, — говорили старые, наиболее консервативные рондийцы, как правило, горцы и жители деревень. — Ничего хорошего из смешанных браков не выходит. Посмотрите хоть на европейцев или американцев. Пусть эрцгерцогиня перебесится и родит хорошенького бессмертного". "Но для чего лишать ее счастья? — спорила интеллигенция в столице. — Почему она не может выбрать сама? Неужели большинство из нас менее образованны и развиты, нежели ее родственники? Если эрцгерцогиня хочет выйти за кого-то из нас, то почему ей этого не сделать?" "Кто говорит, что она хочет кого-то из вас?" — спрашивали горцы. "Все", — отвечали горячие головы. Вечерний ритцо, разжигающий кровь, превращал вероятное в очевидное. В теплой ночи, опускавшейся на столицу, молодые люди глазели друг на друга, пытаясь догадаться, кто же тот счастливчик, что заставил влюбиться в себя Цветок Ронды. Слухи называли то одного, то другого. На заснеженных скалах Рондерхофа нашли носовой платок, в котором была записка со словами "Спаси меня!". В цветке, переброшенном через стену дворца, обнаружили запрятанную серьгу. К ногам молодых охотников, возвращавшихся в город на рассвете, упала медаль с профилем эрцгерцогини и словами "Я тебя люблю", и никто не знал, кому она предназначалась и откуда свалилась. Как можем мы спасти ее? Кто из нас ее возлюбленный? Довольно легко представить, как разгорелись страсти и как были посеяны семена будущей революции. Выход эрцгерцога на балкон был опять встречен молчанием. Даже старики держались в стороне, а некоторые и вовсе ушли. Тогда Маркуа сменил тактику. На неделю эрцгерцогиню оставили в покое, и предметом дискуссий стали воды источников. "Ученые из Северной Европы, — гласила передовица, — которые недавно исследовали воду рондийских источников, утверждают, что она содержит ценные минералы, до сего момента неведомые нашему народу. Мы не можем с уверенностью сказать, известны ли эти свойства воды эрцгерцогу. Но все свидетельства говорят в пользу этого. Данные минералы, заявляют ученые, продлевают не только жизнь, но и любовь, и к тому же обеспечивают иммунитет против болезней. Ученые выразили удивление по поводу того, что столь ценные воды остаются собственностью одного человека". Далее статья подробно рассматривала химические свойства минералов и завершалась перечнем благ, которые они могут принести всему миру. И вновь за вечерним бокалом ритцо мнения молодежи и стариков разделились. "Во всем этом деле с водой есть одна штука, — говорили осторожные, повидавшие жизнь фермеры и виноградари. — Можно быть спокойным, пока источники принадлежат эрцгерцогу. Кто знает, что случится, попади они в другие руки? С этими минералами шутки плохи, будь они твердыми или жидкими. А вдруг в источниках есть и что-то такое, что всех нас в куски разнести может!" "Вот именно! — говорили горячие головы в столице. — И вся эта сила зависит от прихоти одного человека. Вся эта мощь может быть использована на благо и во вред. Эрцгерцог остается вечно юным, разве не так? А мы проживаем обычную жизнь, стареем и умираем. Для нас бессмертия нет". "Эрцгерцог умирает во плоти, как и все мы, — отвечали старики. — Когда болезнь поражает его, он уходит из жизни". "Но только после того, как урвет от жизни все, что может, в том числе и свою сестру, если она его сестра, а не правнучка, — возражала молодежь. — Почему мы не можем жить по сто лет и не стареть?" "Потому что вам это ни к чему, — спокойно отвечали старцы. — Вы не будете знать, как употребить дар вечной юности". "Почему?! — кричала молодежь. — Почему не будем знать? А он знает?" Молодые тщательно пережевывали эту тему. В конце концов, что особенного в этом эрцгерцоге? Каждый вечер он всего лишь выходит на балкон, вот и все. Чем он занимается во дворце — никто не знает. Он мог быть тираном, заставляющим молодых родственников повиноваться своим приказам. Он мог быть чудовищем, убивающим старших родственников, дабы никто не мог поведать о его возрасте. Кто когда-либо видел во дворце кладбище? Какие тайные дела творились здесь? Какие заговоры плелись? Какие яды смешивались? Слухи могут превратить храбрецов в трусов и посеять панику среди самых невозмутимых. Маркуа наблюдал плоды своей пропаганды, а сам держался в стороне, отвечая при случае, что он просто обязан обнародовать общественное мнение. Что касается его самого, то никаких взглядов на эту проблему у него нет.