То ли слух он имел сверхчуткий, то ли проницательным был, как Огюст Дюпен из рассказов американца По, но реплики вставлял всегда к месту, отзываясь порой на желания, еще и не высказанные. – А почему бы и нет, милейший? – Чернояров поправил щегольской цилиндр и ткнул концом трости в колесо дилижанса. – Насколько я понимаю, ты вызвал нас сюда с намерением продать эту колымагу? Но мы должны убедиться, что покупаем качественный товар. Нет? Кань вновь оскалил охристого цвета зубы и с самыми любезными интонациями объяснил, что у него и в мыслях нет обманывать почтенных господ. Если они желают удостовериться в надежности и эффективности его изобретения – пожалуйста. Кто первый? Максимов вошел в азарт. – А давайте все вместе! Чур, я буду управлять. Никто не возражал. Он, не тратя времени, взобрался на верхнюю площадку электромобиля и подал руку Аните. Подъем по лесенке оказался несложным. Кань подстраховал тучного Артемия Лукича, и вот уже все четверо уселись в не слишком удобные, но сносные креслица. Алекс погрузился в изучение рычагов. Кань услужливо подсказывал. – Нет никакая сложность, гаспадина. Потянуть правый рычаг – машина пойдет вперед. Тянуть дальше на себя – пойдет быстрее. Потянуть левый рычаг – машина пойдет назад. Крутить средний рычаг – машина будет поворачивать. Максимов безотлагательно воспользовался советами и привел тарантас в действие. Он потянул за правый рычаг, в железной утробе что-то звякнуло, как будто тренькнул колокольчик, и казавшаяся неуклюжей громада стронулась с места. Кань надавил ногой неприметную педальку, вспыхнули лупоглазые фары. Это было наименее удивительным, ибо использование электричества в качестве источника освещения изучалось уже вовсю. Десять лет назад англичанин Молейнс запатентовал лампу, в которой светился порошковый уголь, помещенный между двумя платиновыми электродами, а четырьмя годами позже его земляк по фамилии Кинг изобрел нить накаливания, сделанную из металла. Так что поразить воображение просвещенных людей электрическими фонарями было довольно сложно. Но сама машина! Повинуясь рычагу, она плавно набирала ход. Снабженные рессорами колеса негромко поскрипывали, пассажиров слегка покачивало. К сожалению, улочки в этом нежилом районе были изрядно выщерблены, к тому же их кривизна не позволяла развить заявленную Канем быстроту. Тем не менее короткая поездка вокруг маяка вызвала у Аниты, Алекса и Артемия Лукича искреннее восхищение. – Это чудо какое-то! – прокомментировал Максимов, передвинул рычаг в вертикальное положение, и машина послушно остановилась. – Впервые езжу на экипаже, который не гремит, не дымит и так легок в обращении. Однако ж его скоростные характеристики покамест не подтверждены. Требуются дополнительные испытания. Анита отдала должное его благоразумию. Машина может быть хороша на коротком отрезке и малой скорости. А разогнать ее посильнее и устроить дальний пробег – как она себя поведет? Вьетнамский самородок и здесь не стал артачиться. Господа настаивают на испытании? Да будет так. Дорога, проложенная между Пиреусом и Афинами, имеет протяженность семь с половиной миль. Если угодно, завтра же вечером Кань готов доехать на электродилижансе до греческой столицы. – А нельзя ли это сделать днем, при свете? – внесла поправку Анита. Кань замялся. Он сказал, что нарочно окружил свое изобретение секретностью, поскольку боится, что машину украдут нехорошие люди. Кто бы из них отказался от двигательного средства, за которым не угнаться ни полицейским, ни жандармам? Кань хранил бы свое детище при себе до гроба, если б не крайняя нужда в деньгах. Он долго выискивал приличного покупателя, пока однажды не услыхал в кафе беседу супругов Максимовых и господина Черноярова. Он уверился, во-первых, что они честные дворяне и с ними можно заключить сделку без риска быть надутым, и, во-вторых, машина окажется в умелых руках, так как один из них – инженер. Последнее, по признанию Каня, имело для него весьма немаловажное значение. Он вложил в создание электромобиля столько сил, что жалко было бы отдавать его кому ни попадя. Итак, обе стороны условились о полной прозрачности и чистоте предстоящего эксперимента. Аните надлежало остаться в Пиреусе и присутствовать при старте. Максимов должен был заранее отбыть в Афины, чтобы своими глазами увидеть финиш, зафиксировать время и осмотреть дилижанс на предмет возможных повреждений, которые могли произойти по дороге. С Канем же предстояло отправиться Артемию Лукичу – как наиболее уважаемому и беспристрастному свидетелю. В гостинице, перед сном, Анита и Алекс обменялись мнениями. – Знаешь, Нелли, мне до сих пор не верится, что такое возможно, – признался Максимов. – Это же почти перпетуум-мобиле. Залил водички и шуруй… Звучит как миф. – Водичка непростая, – напомнила Анита, высвобождаясь из уличного одеяния и принимая от вышколенной служанки пеньюар. – Если ты помнишь, в нее надо добавлять некий порошок. И думается мне, его рецепт Кань не выдаст нам ни под какими пытками. – Тогда какой смысл покупать у него агрегат? Нет уж… Я согласен заплатить ему за эту штуковину, как за конюшню породистых лошадей, но он выложит мне всю подноготную. Иначе никакой купли-продажи! На следующий день после обеда Максимов уехал в Афины. Он не спешил и воспользовался услугами горожанина, который вез в столицу продукцию собственной сыроварни. Алекс примостился на скрипучей повозке, где-то между фетой и гравьерой, и понурая лошадка, понукаемая смуглым возницей, потрюхала навстречу заходящему солнцу. Часа два спустя, когда совсем стемнело, к тумбе, на которой когда-то стоял похищенный венецианцами в семнадцатом веке пирейский лев, подъехал Кань на своем электромобиле. Его уже ждали Анита и Артемий Лукич. Вход в Центральную гавань, назначенный точкой старта, был, в отличие от городских улочек, местом людным, и прохожие стали заглядываться на дивное сооружение, тихо катившееся по проезжей части рядом с конными упряжками. – Я готов, – доложил Кань, притормозив возле тумбы. – Мы тоже. – Господин Чернояров не без усилий взгромоздился на верхнюю площадку и занял позицию позади вьетнамца. – Засекайте время, Анна Сергевна. А ты, – это относилось к изобретателю, – гони во весь дух. Только гляди, в кювет меня не вывали! – Гаспадина будет довольна, – поручился Кань, но попросил минутку обождать. Из отсека в задней части машины он достал ведро, зачерпнул им воды из ближайшей канавы и поставил на землю. Потом развязал уже знакомый Аните мешочек, извлек оттуда щепотку порошка серебристого оттенка и высыпал его в ведро. Вода зашипела, забулькала, из нее полетели микроскопические пузырьки. Аните невольно пришел на ум образ алхимика или чародея, колдующего над своими зельями. Каню недоставало только мантии и какой-нибудь древней книги с пентаклями и сатанинскими символами. Число прохожих, коих привлекло необычное действо, возрастало с каждым мгновением. Кань, не скрывая беспокойства, поглядывал по сторонам и, едва реакция в ведре завершилась, полез с ним на крышу электромобиля. Там он сдернул с воронки прикрывавшую ее тряпицу и несильной струей перелил содержимое ведра, все еще шипевшее и сверкавшее огоньками, в нутро своей машины. Праздный люд, глазевший на бесплатное представление, загудел, все гадали, что будет дальше. Кань уселся перед рычагами. Артемий Лукич нетерпеливо ерзал, ожидая отправления. Но машина оказалась окружена народом, и если б Кань отправил в ее чрево электрический импульс, обозначавший начало движения, то могли пострадать не менее четырех-пяти глупцов. Он включил фары. По рядам пронеслось звучное «а-ах!», некоторые зрители закрыли руками лица, но расступаться не собирались. Что за ослы, разрази их Громовержец! Аните надоело ждать, она отошла во тьму и оттуда заполошно крикнула на ломаном греческом: – Вор! Держи вора! Эти слова она так часто слышала в прохиндейском Пиреусе, что успела их выучить. Люди засуетились, стали озираться, хвататься за карманы и сумки. А Анита продолжала повторять одно и то же, для пущей убедительности показывая рукой куда-то в сторону жилых кварталов. Никто туда не побежал, но пока все сосредоточенно проверяли, не у них ли случилась покража, Кань сумел завести свой самоходный рыдван и покинуть столпотворение. Очутившись на открытом пространстве, он прибавил скорости и вписался в одну из примыкавших к гавани улиц. Публика разочарованно выдохнула, но пускаться вдогонку сочла неразумным и быстро рассосалась. Анита этого уже не видела, так как, сверившись с хронометром (17.46 по локальному времени), она покинула стартовый пятачок и направила стопы к продуктовому магазинчику, вывеску которого приметила еще при дневном свете. Почему-то очень захотелось оливок. Как выразился бы Алекс, do zarezu. Вообще-то не барское это дело – в бакалеи захаживать. На то есть прислуга. Но ехать сейчас в гостиницу, отряжать Веронику, растолковывать ей, что к чему… Та еще клуша – уйдет, и жди ее часа полтора. Пока до соседней улицы добредет, успеет всех ворон пересчитать, на все дамские наряды налюбоваться и всем чистильщикам обуви подмигнуть. Нет, проще делать самой. Рассудив так, Анита вошла в магазинчик. Внутри было темновато, горели только две тусклые лампы с дрянными фитилями. Они издавали надсадное потрескивание, поминутно гасли и снова тяжело разгорались. Пахло пряностями и чем-то кислым. Лавочник с мясистым носом наливал из глиняного жбана в высокий кувшин густое оливковое масло. Завершив сию процедуру, он заткнул горлышко деревянной пробкой. Деваха с похожими на паклю волосами, выбивавшимися из-под повязанного на голову платка, высыпала на прилавок горсточку медяков, взяла кувшин и, стараясь не расплескать содержимое, выплыла из магазинчика. Стоявшая у порога Анита посторонилась, пропуская ее, после чего убедилась, что в магазине нет других покупателей, и подошла к продавцу. Он воззрился на нее с некоторым недоумением. По всему видать, высокородные особы посещали его лавчонку нечасто, а одежда свидетельствовала, что перед ним отнюдь не простолюдинка. Анита указала облаченной в перчатку рукой на бочонок, в котором мокли оливки. Ее познания в греческом были более чем ограничены, поэтому пришлось прибегнуть к языку жестов. К счастью, обнаружилось, что лавочник худо-бедно знает французский: жил когда-то в Марселе, ходил матросом на торговом паруснике. Он отобрал для знатной дамы несколько десятков крупных оливок и ссыпал их в кулек, свернутый из трех слоев толстой бумаги. Анита выложила на прилавок серебряную монету номиналом в два франка. Их начали чеканить в Париже в позапрошлом году. Французские франки, выплавленные не из меди, а из благородных металлов, охотно принимались практически во всех странах Европы. Продавец залопотал, что сдачу может отсчитать только драхмами. Аниту это устраивало. Он положил перед ней красивую монету достоинством в одну драхму и равнявшуюся, согласно текущему курсу, одному франку. Пока лавочник возился с мелочью, высыпая на прилавок нужное количество медных лепт, Анита взяла драхму и поднесла к лампе, чтобы тщательнее рассмотреть. На аверсе был изображен профиль короля Оттона, а на обороте – щит с крестом, увенчанный короной. Анита сняла с левой руки перчатку и поскоблила ногтем щеку Оттона. Так и есть! Под тонким слоем серебра открылся черный металл. – Фальшивка! – заявила она лавочнику и зажала монету в кулаке. – Где ты ее взял? Тот спал с лица, полуобернулся к двери, ведшей в подсобное помещение, и выкрикнул по-гречески два слова, схожих с карканьем ворона. На этот призыв из подсобки выступил здоровенный детина с закатанными по локоть рукавами. Черты одутловатой физиономии и величина носа позволили Аните заключить, что это близкий родственник продавца, скорее всего, сын. Он стал надвигаться на нее свирепо и неукротимо, как африканский носорог. Она мысленно признала свое поведение крайне неосмотрительным. Сейчас эти двое пристукнут ее, разрежут бренную плоть на куски, утрамбуют в бочонок из-под оливок и выбросят в морскую пучину. Никто и не узнает, что здесь произошло. Проклятье! Как же не хватает Алекса… Уж он-то разделался бы с ними в два счета. В сложившихся обстоятельствах полагаться приходилось лишь на собственные силы и смекалку. Закричать? Если неподалеку от магазинчика кто-то есть, услышат, придут на помощь… А если не придут, побоятся? Нет, надо действовать иначе. Но и бежать наутек сломя голову тоже не годится, гордость не позволяет. Анита сунула руку в ридикюль и вытащила кинжал, припасенный как раз для подобных случаев. Детина с закатанными рукавами противно заулыбался, показывая своим видом, что ее отпор смешон. Что ж, посмотрим! Анита перехватила кинжал клинком кверху и, размахнувшись, ударила рукоятью в покатый бок глиняного жбана. Она молниеносно отскочила и сделала это вовремя: из расколотой посудины лавиной хлынула вязкая масса и растеклась лужей под ногами у детины. Он по инерции сделал шаг вперед и грохнулся навзничь, приложившись затылком об угол прилавка. Не убился? Вроде нет. Крови не видно, значит, череп цел. Такую баклушку даже кувалдой не расшибешь. Продавец не сразу сообразил, что случилось, и застыл с разинутым ртом. Анита, не мешкая, склонилась над упавшим громилой и приставила кинжал к его бычьей шее. Лавочник, опомнившись, дернулся к поверженному Голиафу, но Анита опередила его возгласом: – Стой! Ты же не хочешь, чтобы я перерезала ему глотку? В нужные минуты она умела быть решительной и властной. Лавочник облизнул пересохшие губы и привалился к стене. – Что вам угодно? – еле выговорил он, шевельнув задеревенелыми челюстями. – Я уже сказала. Мне угодно знать, откуда у тебя фальшивые монеты. – Он медлил с ответом, и она с наслаждением вдавила кинжал в жилистую выю верзилы. – Ну? …В гостиницу Анита вернулась в восьмом часу вечера. Принесла с собою кулек оливок и в ожидании Алекса уселась перед окном, выуживая их одну за другой и с удовольствием ощущая пряный солоноватый вкус. Минуло восемь, девять, затем и десять часов, Максимова все не было. Анита стала тревожиться. Наконец он явился, продрогший, но довольный. С порога объявил, что эксперимент дал поразительный результат. Расстояние в семь с половиной миль между Пиреусом и Афинами электрический монстр Каня преодолел за сорок три минуты. Иными словами, скорость составила чуть меньше обозначенных создателем машины пятнадцати миль в час, однако все равно оказалась впечатляющей. Следовало также сделать скидку на неважное состояние дорожного покрытия. Анита спросила, в котором часу машина прибыла в столицу, и признала, что выводы, сделанные Алексом, верны. – Почему же ты приехал назад так поздно? Или вы с господином Чернояровым на радостях зашли в таверну? – В таверну я заходил, – сознался Максимов, – но один и совсем ненадолго. Сегодня холодно, и рюмка ракии помогла мне не закоченеть. А вернулся на попутной двуколке. – Почему не на электромобиле? – Черноярову понадобилось заехать в посольство, он сказал, что пробудет там долго. Я не захотел ждать, оставил ему Каня и машину… А что, это важно? – Нет… Забудь. Максимов, воодушевленный произведенными наблюдениями и открывшимися перспективами, ходил взад-вперед по комнате. – Мы должны купить эту машину! За любые деньги! Это же невероятно… прорыв в технике! По его чересчур экзальтированному состоянию Анита догадалась, что одной рюмкой ракии дело не ограничилось. Но и на следующее утро, на трезвую голову, он твердил все о том же: – Покупаем! Пойми: если я разберусь в принципе ее действия… а я разберусь!.. то мы заработаем миллионы! На это Анита возразила: прежде чем мечтать о баснословных заработках, следует определиться с затратами, а они, вероятнее всего, будут немаленькими.