– Я слышал, что в бытность твою сотрудником Интерпола, ты оказал услугу одному богатому англичанину, и он не забыл тебе спасение его дочери, правда, немного обиделся, что ты, как принято в сказках, не женился на ней, но всё равно, он, по-моему, неплохо тебя отблагодарил. Это так? – Более-менее – отвечает историк. – Следовательно, в деньгах ты особенно не нуждаешься… Поэтому мой совет, бери отпуск за свой счёт и дуй в этот городок и переверни там всё. Что касается меня, то через три дня возвращается с Ессентуков мой самый любимый участковый терапевт, моя Машенька, я думаю, она диагностирует у меня острый гастрит, и я смогу вскоре к тебе присоединиться. По пути в город К., Михаил Васильевич заехал в областной центр, чтобы договориться о своих полномочиях. Он намеревался звонить в Москву, но по какому-то наитию решил сначала зайти в областное управление МВД, и оказалось, что начальник главка – его бывший однокашник по училищу, – и все проблемы были улажены очень быстро. Выпив со старым другом по сто грамм коньяка (больше он себе никогда не позволял, считая, что спиртное снижает реакцию, а никогда не знаешь, когда она тебе понадобится), к вечеру прибыл в город К. Это был один из редких городков, в которых, казалось, остановилось время. Старые почерневшие деревянные дома, старинное здание фабрики с огромной трубой из потемневшего красного кирпича и с надписью «1878 год», выложенной кирпичом на верху здания. Он быстро нашёл нужный адрес – ул. Сиреневая, 16. Этот адрес дал ему директор, сказав, что там живёт его хорошая знакомая, дальняя родственница. Пелагея Дмитриевна, так её звали, оказалось женщиной лет шестидесяти пяти. Учитель назвал себя. – Проходите, давно вас жду, Генрих прислал телеграмму. Михаил Васильевич по старой привычке профессионально отметил внимательный взгляд её глаз и стройную не по годам осанку. И тут же был поражён, ощутив, что Пелагея Дмитриевна так же профессионально оценивала его и наверно уже мысленно составила его словесный портрет. В доме пахло свежими пирогами. – Давайте ужинать. И прошу вас, не стесняйтесь. Генрих для меня, как сын, и его друзья – также и мои друзья, – сказала Пелагея Дмитриевна. На столе были пироги с капустой, домашние котлеты, копчёная рыба и многое другое… – Не хотите ли домашней наливки? – спросила Пелагея Дмитриевна. – Если только немного, – ответил Михаил. – Я сама никогда не пью больше ста грамм зараз. – Ослабляет реакцию, – с улыбкой ответил Михаил. Женщина рассмеялась в ответ. – Во время войны я работала в разведке. Приходилось всегда держать себя в руках, – ответила Пелагея Дмитриевна. Через день приехал Генрих. – Машенька приехала раньше. Больничный дала, но очень обиделась по поводу моего отъезда. Пришлось в общих чертах описать ситуацию, рассказать про учительницу. – Сплетен не будет? – встревожился Михаил. – Машенька не из болтливых, – ответил Генрих. Вместе они за четыре дня составили список тех лиц, чьими данными могла воспользоваться учительница. Их, по общему мнению друзей, оказалось двадцать шесть человек. Они примерно подходили по возрасту и слегка напоминали по внешности. Впрочем, внешность у неё была не очень броская, а учитывая, что фотография часто не совсем соответствует внешнему виду, то эти двадцать шесть вполне могли подойти. – Что будем делать дальше? – спросил Генрих. – Организуем запрос, не прописался ли кто под этими данными в других городах? – Попробуем, – задумчиво ответил Михаил. – Но больше интересует, зачем она приехала в наш город, не для того же на самом деле, чтобы учить детей? – В нашем городе есть завод сельхозмашин, аккумуляторный завод и завод ткацкого оборудования, – перечислил Генрих. – Закрытых цехов там нет? – спросил Михаил. – Ты имеешь в виду, как в старом анекдоте, когда слесарь воровал детали, стараясь собрать дома швейную машину, а получался то РПГ, то автомат Калашникова? – сказал Генрих. – Ну примерно, – ответил Михаил. – Насколько мне известно, таких цехов там нет, – ответил Генрих. Генрих предложил рассказать об их проблеме Пелагее Дмитриевне. – Старый кадр, – сказал Генрих Михаилу. – Ведь знаешь, Пелагея Дмитриевна была награждена Орденом Суворова в порядке исключения, ведь по статусу им награждаются только генералы за крупные операции. – Тётя Паша, покажите, пожалуйста, орден и указ, – попросил Генрих. При этих его словах Пелагея Дмитриевна смутилась: – Ох Гера, Гера, ведь знаешь, не люблю я хвастовства, – с укоризной сказала она, доставая из шкатулки орден и указ. В указе, поверх стандартной формулировки, что полковник, Герой Советского Союза (про это Генрих рассказал Михаилу ещё раньше) Пелагея Дмитриевна Бурыгина награждается за контрразведывательную операцию «Мышь», целью которой было прикрытие операции «Багратион», шла надпись: «За оригинальный замысел и отличное исполнение. И. Сталин». После они пили чай и тут же за столом поинтересовались, что насчёт их проблемы скажет бывшая разведчица. – Я бы попробовала осмотреть комнату, которую она снимала. Мне знакома хозяйка дома, она не то чтобы грязнуля, но не очень большая поборница частоты, и я знаю, что комната эта ещё не занята. Осмотр комнаты ничего не дал. «Профессионал есть профессионал», – подумал Михаил. Лишь выходя из комнаты, Генрих заметил уголок листа, торчащий из-за тумбочки. Лист был почти чистый, с лёгкими отпечатками какой-то смазки. Он посмотрел листок на свет – изображение что-то отдалённо ему напоминало. Но что? Это явно не пистолет, а какой-то прибор. Но какой? Он весь вечер был сильно задумчив и часто отвечал невпопад на вопросы Михаила Васильевича и Пелагеи Дмитриевны. Историк решил утром съездить в областной город, в Центральную Областную библиотеку, так как при повторном разговоре с работниками почты, где раньше трудилась учительница, одна из её бывших коллег вспомнила, что видела учительницу выходящей из дверей этой библиотеки. Вечером он приехал довольный и несколько озадаченный: – Представьте себе, она просто глотала книги, за десять месяцев прочитала около трёхсот книг по разным предметам. Никаких выводов из её кругозора сделать не удалось за исключением одного. Она очень интересовалась астрономией, даже изучала таблицы восхода и захода Солнца и Луны в разных широтах, – закончил Михаил. – А у нас тоже открытие, – сказал Генрих. – Когда я в очередной раз пытался нарисовать контуры, отпечатывавшегося на листе прибора, Пелагея Дмитриевна, глянув на мои каракули, сказала: «Гера, ведь это же морской секстант». Так что ясно одно: мы имеем страстную поклонницу астрономии, – с улыбкой закончил он. Пелагея Дмитриевна вдруг задумалась и сказала: – А вы знаете, ещё до войны мне пришлось побывать в вашем городе. Один местный инженер задолго до Кусто придумал свой тип акваланга и испытывал его на небольшом озере, военным идея понравилась, ему дали небольшое КБ[1] и озеро сделали закрытым объектом. – Да, когда я говорил о наших предприятиях, у меня это вылетело из головы. Не знаю, чем там сейчас занимаются, но запретная зона до сих пор существует, – сказал Генрих. – Может, вы правы, и она действительно шпионка, но тогда при чём здесь я? Всю жизнь ловил пусть крупных, но уголовников. Я же милиционер, а не контрразведчик, – сказал Михаил. В комнате наступила тишина. Михаил Васильевич, о чём-то задумавшись, неотступно смотрел в окно. Пелагея Дмитриевна, любуясь, взглянула на него: «Вылитый Джеймс Мур в роли Бонда», – подумала она. Генрих же выглядел как настоящий древний германец – рослый блондин с ослепительно васильковыми глазами. «За эти глаза Клава, наверное, и полюбила его, того Генриха, – подумала Пелагея Дмитриевна, вспомнив отца и мать директора. – Как обидно! Погибнуть за два месяца до конца войны». На душе стало горько, и мысли сами собой перенеслись на сегодняшнюю их проблему. И когда Михаил Васильевич отвернулся от окна, перед его глазами встала такая картина: Пелагея Дмитриевна сидела в кресле, держа в правой руке именной наган и уперев его ствол в свой подбородок. При этом взгляд у неё был такой задумчиво-отрешённый, с какой-то грустью, и со стороны создавалось впечатление, что задумала застрелиться, но пока ещё окончательно не решилась на это. Так она любила думать над сложными проблемами. Как-то, ещё в начале службы, её начальник, увидев такую картину, был в ужасе. Он в самом деле подумал, что Пелагея хочет застрелиться, тем более что проблемы на тот момент у неё были очень серьёзные, и Пелагею даже подозревали в измене. Но начальник не верил в измену и поэтому с криком: «Паша стой, не делай этого» бросился к ней и выхватил у неё наган. Но со временем он привык к этому и понял, что как Шерлоку Холмсу помогала его трубка, то никогда не курившей Паше, помогал револьвер, упёртый в подбородок. Внезапно Пелагея Дмитриевна опустила наган и сказала: – Я полагаю, мальчики, что надо сделать следующие вещи: первое – проконтролировать, если это возможно, появление паспорта с её первоначальными данными или с данными, которые она могла получить на почте. Второе – надо ещё раз досконально побеседовать с её коллегами на почте и в школе. Даже профессионал может упустить какую-то незначительную мелочь. Я же со своей стороны постараюсь узнать, есть ли в вашем городе объекты, представляющие государственную тайну. К счастью, ещё не все мои друзья на пенсии. К сожалению, повторные разговоры с работниками почты ничего нового не дали. Ответ от друзей Пелагеи Дмитриевны тоже запаздывал, и друзьям ничего не оставалось, как отправиться домой, тем более что заканчивался больничный лист директора. Зато дома их ждал неожиданный успех. Одна из молоденьких учительниц вдруг вспомнила, что однажды видела пропавшую учительницу под руку с директором местного краеведческого музея, Виктором Андреевичем Мельгуновым. Михаил Васильевич, едва дождавшись конца урока, тотчас помчался к нему. Мельгунова историк раньше немного знал, так как он, как и Михаил Васильевич, был холостяком и питался в «Домовой кухне». Готовили там довольно прилично, обеды на дом отпускались со скидкой десять процентов, и поэтому многие холостяки посещали это заведение. Там и познакомились Мельгунов и Михаил Васильевич. Войдя в здание музея и спросив у вахтёрши, как пройти к директору музея, историк вошёл к нему. Тот поднялся из-за стола и с улыбкой спросил: – Заинтересовались историей нашего города? Но когда узнал тему предстоящего разговора, сразу нахмурился и сказал: – Для меня очень неприятно всё это вспоминать, но если вам так необходимо знать, – спрашивайте. – Прежде всего, не могли бы вы рассказать, как познакомились с ней. – Познакомились мы вскоре после её приезда в наш город. Она пришла в музей и очень всем интересовалась. В это время я был в одном из залов. Мы разговорились. Разговор пошёл легко и интересно, и вечером мы уже ели мороженое и пили кофе в одном из наших кафе. – А потом? – Потом свидания. Правда, ей почему-то нравилось встречаться в тихих укромных местах. Потом объяснения в любви, разговоры о предстоящей свадьбе. – А почему всё кончилось? – Я был в командировке в областном центре, – Виктор помолчал, видимо, воспоминания очень тяготили его, – знаете, от природы я очень дальнозорок и увидел их издалека, её и одного моего знакомого. Я видел, как он всю её буквально ощупывал, и ей это нравилось, и потом они долго-долго целовались. И знаете, что меня больше всего задело? Даже не сам факт измены, а с кем она мне изменила. Это бывший мой знакомый, негодяй и никчёмный человечишка, в жизни его интересовали лишь две вещи – это глубоководное погружение и женщины. – И что было после? – Я без объяснения причин порвал с ней. Она пыталась добиться у меня, почему я внезапно охладел к ней, но я не стал объясняться, и она постепенно отстала. – Не могли бы вы назвать имя этого человека? – Красовский Игорь Владимирович или Гарри, как он любит, чтобы его называли. – Спасибо, это может очень пригодиться. – А вам можно задать один вопрос? – спросил директор музея. – Вы пока не нашли её, живой, – при этих словах он замялся, – или её труп? – Пока ещё нет, – ответил Михаил.