— Э-э. Только не надо самому шахидом становиться, — сказал ему старик, когда они немного отошли, будто прочитав его мысли. — Мы врага недооценили, за это и получили по сусалам. Но это не проигрыш. Нам отрубили палец. Больно, но не смертельно. Но и мы получили немало. В путь! Об это ничтожество я руки пачкать не буду, — он указал на трясущегося Артура Бергштейна. — Думаю, сами местные ему сейчас страшнее нас кажутся. Мы прикроем ваше отступление. Всё! Уходите! — Мустафа Ильясович… — Это приказ. Идите за нашим вождем. Постройте город на берегу моря для чистых и праведных. Уничтожайте скверну. Бог есть и он един, всесильный и всеблагой. С этими словами Мустафа нажал все кнопки на своем пульте по очереди. Где-то далеко на востоке начали один за другим греметь взрывы. Над домами взвились облака пыли и выросли столбы дыма. Глава 5. Зарево над Заринском Они гнали по старым разбитым дорогам со всей скоростью, которую могли выжать, не добив этим технику. Машины тряслись на ямах, объезжали не только ржавые остовы, стоящие с войны, но и стволы поваленных за полвека деревьев. Кое-где они срезали путь буквально по горам и долам. Остаток пути по территории Кузбасса они преодолели без приключений и так же легко пересекли границу регионов. Здесь на них посыпались радиопередачи. Много уточняющих вопросов про итоги их миссии. На это волжанин худо-бедно отвечал, чувствуя для мотивации приставленный к затылку пистолет. Но на втором часу пути по алтайским дорогам, по радио запросили какое-то кодовое слово. Пленный плакал, но ничего не знал. Заринцы тоже были не в курсе. Когда они уже подходили к Казанцево, передачи прекратились. Пустырник сказал, что радиоигра провалилась, и они раскрыты. «Ничего. Мы проехали почти триста километров, прежде чем они прочухали. Я и не рассчитывал к самым стенам столицы добраться тайком. Все-таки они тоже не пальцем деланные», — говорил он. — Трудно будет, — рассуждал вслух Семен. — Они тогда здорово наваляли нам на трассе, возле кладбища. — Тоже мне достижение, — фыркнул Волков. — Колонну переселенцев с бабами и детями расстрелять. Тяжело мужикам воевать в полную силу, когда ответный огонь по их семьям приходится. — А еще мы тогда не хотели ни с кем ссориться, — добавил дед Федор. — Просто пройти тихо-мирно хотели. А сегодня мы идем убивать. Его поддержали криками, в которых даже слов было не разобрать. Только ярость. Отряд рос как снежный ком. В деревнях уже на Алтае к ним присоединилось человек двести, когда Пустырник дал им горючее и лишнее оружие. «У них тут недавно сборщики налогов побывали, — объяснил дядя Женя. — Хотят ребята поговорить с ними с глазу на глаз об этом… налоговом вычете». Возле Казанцево дорогу им преградило двухтысячное войско заринцев. Они поставили блокпост на единственной шоссейной дороге, установили металлические загородки. Трактором собрали несколько баррикад из ржавых машин. Все это не имело большого смысла, как говорили опытные. Войско — если в нем не сто тысяч человек, легко могло обойти и эти кордоны и просочиться дальше. — Мля, да их там целая орава, — сокрушался Колотун. — С боем пробиваться бесполезно. Надо обойти их. — Мне надо поговорить с их старшим, — сказал Пустырник. — Может, тогда до столицы дойдет не батальон, а полк. — Говорить будем вместе, — настоял Демьянов. — Да уж конечно. Без вашей помощи мне его не убедить, — наверно, только Сашка услышал в словах Пустырника сарказм. — Уполномоченный здесь, — пробормотал капитан и передал бинокль Пустырнику. — Сам Иванов? — глаза у Сашки полезли на лоб. Он стоял рядом, но без бинокля мог рассмотреть только какое-то шевеление на проспекте. Да еще слышал рев моторов чужих грузовиков. — Да нет… — покачал головой Колесников. — Не большой уполномоченный, а мелкий. Гена Белояров. — Это тот, который теперь заринскую милицию возглавляет? — переспросил Пустырник. — Он самый. Падла редкая. Как он только выдвинулся, ума не приложу, — Демьянов снова приник к биноклю. — Ого. Там и Рудик. — Дай-ка сюда, — Колесников общался с молодым командиром милиции без пиетета, как с равным. — Точно, Рудик. Он вроде командир взвода. Рудольф Щебенкин, — объяснил он специально для прокопчан и киселевцев. — Хоть имя и редкое, но парень он простой. До того, как пошел в милицию, был плотником. Мы с ним выпивали иногда. Еще при Богданове-старшем. Он вообще-то по бандитам специалист. Несколько шаек, которые у нас образовались, со свету сжил. Нюх у него, как у собаки. Неудивительно, что он с ними не сработался. У них бандитизм в чести. — Можешь ему знак подать по радио? — попросил великана-милиционера Пустырник. — Так, чтоб только он понял? — Дайте подумать… — заринец почесал в затылке. — Могу. Тут в нескольких деревнях и хуторах есть УКВ, для связи используют. Поэтому подозрения передача не вызовет. Я могу про Катьку что-нибудь сказать. Была у нас девчонка, к которой мы оба клеились, когда еще совсем зелеными были. В этих местах как раз гуляли часто. Даже дрались за нее. Потом так ничего у нас с ней не вышло. И ладно. Баб может быть много, а друзья — это навсегда. — Ну, я на тебя надеюсь, — произнес Пустырник. — Лишь бы не обманул твой дружбан. — Я ему доверяю как себе. Он из тех, кто может в рыло дать, но не нож в спину воткнуть. В назначенный час Рудик Щебенкин пришел на условленное место у кафешки на окраине нежилой деревни, стоявшей рядом с городком, где остановился полк. Это был невысокий крепыш, его светлые волосы были подстрижены бобриком. Говорили про него, что он внебрачный сын старого Богданова, и в это легко было поверить. Что-то было и в форме челюсти, и в его осанке. Прежний правитель был хоть и набожный, но до женского внимания охоч. Он мог и имя пацану придумать, поскольку всегда любил немецкий «орднунг» и германскую культуру, как говорили. Для конспирации гость надел потертую штормовку, а не серую форму милиции. Со стороны «повстанцев», как себя иногда называли сражающиеся с СЧП (так звали хороших ребят в одном кино про космос, которое в основном знали по пересказам стариков), были дед Федор, Семен и Сашка. Ну и Колесников, конечно. Данилову не пришлось долго уговаривать, чтоб его взяли с собой: «Только стой и молчи. Может быть засада. Но там и наши будут за горкой сидеть». Пустырнику идти мужики на общем сходе запретили: «Ты главный, себя не должен подставлять». Он, поворчав, внял их уговорам. — Братуха! — заорал Рудольф, только увидев Колесникова. — Я думал, ты червей кормишь. — Кормил бы. Если бы не эти ребята… Кто нас хотели грохнуть — сами щас кормят. Предали нас «сахалинцы». Спецом заманили, чтоб замочить — и концы в воду спрятать. — Вот оно как… А нам сказали, что восточные вас убили. Я давно подозревал этих тварюг из-за Урала. — К западу от Урала явно людей живет много, — вставил вескую фразу дед Федор. — Так что не обобщай. То, что эти — уроды, не значит, что все такие. Наверняка эти «сахалинцы» и там кровь пьют. — Да я в курсе, — махнул рукой Рудик. — Но вернемся к нашим баранам. Вы идете этим падлам жопу распинать? Колесников кивнул. Кивнул и дед Федор, главный переговорщик. — Когда мои люди правду узнают, они будут рады всю эту кодлу на фонари вздернуть. У меня на весь полк только семерка человек от «сахалинцев». Но мы их с радостью удавим. Суки редкие, клейма негде ставить. Там у себя на Волге обозы грабили и рэкетом промышляли. И в карты у всех последние штаны выигрывают. Цацку сейчас снять? — Рудольф брезгливо показал на значок СЧП на груди. — Подожди пока, не снимай, — произнес дед Федор. — Потерпите дня два. Нам в город надо пройти. Человек десять всего. Проведешь? — Саботаж устроить хотите? Дело хорошее. Только не ломайте ничего лишнего. Нам в этом городе жить. Когда он ушел, Сашка увидел, что не все из взрослых однозначно ему верят. — Это может быть засада, — произнес Семен. — Я ему не доверяю. — Я один пойду, — объявил Пустырник. — Рискну только своей головой. — Черта с два. Много ты один навоюешь, — пробасил Колотун. — Я бы тоже пошел, но я слишком много внимания привлеку. Увидят мою руку — сразу все поймут. Тут, говорят, нечистых вообще нет. Их еще Богданов-старший в деревни выселил. Я не пойду, но человек пять ты взять с собой должен. — Поддерживаю, — услышали они резкий голос Каратиста. — Я могу повязать платочек. Будем, Жека, отличной парочкой. — Да пошел ты, — довольно беззлобно ответил Пустырник. — На такую страшную бабу даже ордынцы не клюнут. — Да кто их вкусы знает, сволочей таких. Посмеялись, разрядили напряжение. Но предчувствие того, что впереди серьезный бой, висело над ними и никуда исчезать не собиралось. Наконец отобрали десять человек. Из прокопчан пошли Пустырник, Лысый, один из пустырниковых сыновей и еще двое мужиков, которых Сашка знал только по именам. Пять киселевцев он, естественно, не знал. Красновых не взяли, отчего братья чуть ли не зубами скрежетали. — Нам надо не за сестру мстить, а тише мыши прокрасться, сделать дела и уйти. Извините, пацаны, — объяснил Пустырник. Каратиста не взяли тоже. Он как вождь и человек, имеющий представление о войне, в случае гибели Пустырника должен был занять его место во главе мстителей. Сашке же отказали в праве на участие с обидной категоричностью. — Извини, Саня. У тебя мало опыта. Плюс ты не совсем в себе. — Зря вы так. Я бы не подвел. — А это уже я решать буду, — отрезал Пустырник. — Ты пойдешь во втором эшелоне. То есть в общий штурм. Скажи спасибо, что тебя вообще с женщинами не оставляем. — За что? Я не ребенок. В моем возрасте уже полком командовали… — Себе в шестнадцать я бы тоже такое не доверил. Не «за что», а для твоего же блага. Потому что у тебя глаз дергается. А нам не надо срывов. Любой срыв может всех под монастырь подвести. Сашка махнул рукой, что-то пробормотал сквозь зубы и ушел. Он думал, что его глаза горели огнем мести, но когда посмотрел на себя в зеркало, увидел, что взгляд у него тусклый и больной. Да и под глазами были фиолетовые круги, хотя он не плакал. Наверно, слишком мало спал. Понятно, почему дядя Женя чувствовал сомнения. Но парень знал, что не подвел бы своих. И для общего дела, для отмщения, для памяти отца и Киры… да и деда тоже… он смог бы сдержать себя в руках и сделать свою ярость ледяной.