Дом Дуборта стоял в северной части участка, поблизости от ограды м-ра Даверсона. Само собой, если Па попал в беду: если на них обрушилась пыльная буря, – именно туда он и направился бы. Чтоб укрыться. И у него не было лопаты, что оттягивала сейчас ее худенькое плечо. Они могли застрять там, под песком. В каком-то месте деревья стали реже, и Салли увидела плотно утрамбованный кусок земли, где не росло ничего, с прогоревшей дырой в центре. Она решила, что это, должно быть, место, куда камень ударил. Возле кратера стояло нечто голубое… цвет человеческий. Салли не хотелось выходить из-под защиты деревьев: земля безо всякой растительности казалась ей странной, – однако она решила: раз уж взялась разыскивать Па, то придется проверить все, что могло бы стать ключом в поисках. Так что подошла она потихоньку к стоявшему голубому. Пара канистр для бензина и мужская шляпа – под слоем пыли. Салли попробовала канистры на вес. Они были полными. А шляпу носил тот молодой чиновник. Скрежещущее карканье заставило Салли вскинуть голову. Гриф какой-нибудь, наверно, успокаивала она себя, быстро возвращаясь к линии дюн. Появилось неприятное ощущение, будто за ней следят, чей-то взгляд прямо-таки жег спину между лопаток. Стало полегче, когда площадка с кратером осталась позади. Она понимала: нужно бы опять криком позвать Па, – но после карканья никак не могла собраться с духом. Па должен был быть в хозяйском доме. Чем скорее она доберется туда, тем будет лучше. Когда, наконец, она подошла к Дому Дуборта, у нее живот скрутило. В том, что было перед глазами, никак нельзя было признать дом… больше походило на песчаный холм с растущей на склоне какой-то странной серой лозой. Так же, как и в случае с утрамбованной площадкой, лес, заявивший права на весь остальной участок, тут словно обошел эту его часть стороной. Салли обошла дом, с опаской думая, что ей делать, если тот окажется пуст. На стене с подветренной стороны увидела темный квадрат какого-то лаза. Черный квадрат окна либо двери. Кто-то недавно побывал внутри. Салли опустила лопатку. – Па? – попробовала она позвать, боясь заговорить чересчур громко. – Ты там? – Самый воздух, казалось, слушал ее. Салли закрыла глаза, вспоминая Па, исходивший от него запах табака, его ловкие пальцы, когда он латал дерюжный мешок. Она должна посмотреть. Медленно подобралась к темному квадрату и заглянула вовнутрь. Первый удар Салли нанес запах. Он был ужасен и слегка знаком, словно бы уже много лет назад попадался ей раньше. То был запах гнили, такой может стоять в сыром месте, а не тут, на равнинах. Салли изо всех сил вглядывалась в темноту, стараясь разглядеть в ней хоть какие-то очертания. В кармане у нее лежали спички, которые она стянула от старой керосиновой лампы. Салли чиркнула одной, но слабое колебание воздуха чересчур быстро загасило огонек. Ей надо действовать как-то получше. Она перекинула ногу через подоконник, набрав свежего воздуха, сколько смогла. Деревяшка под окном двинулась под ее руками. «Ты глупость творишь», – подумала Салли и скользнула внутрь. Пол был устлан мягким песком. Морщась, девочка подняла руку и оперлась о стену. В темноте ощупью прошла по стене вокруг. Прикинула, далеко ли можно пройти. Но она не очень далеко продвинулась, когда услышала: кто-то дышит. Салли замерла. Ей хотелось верить, что все это она себе воображает. Она затаила дыхание, чтоб убедиться в этом. Хрипящий вдох. Хрипящий выдох. Чересчур нормально, чтоб это ветер был. Страх навалился на нее. Ей уже не хотелось выкликать отца. Если уж не услышал ее раньше, то и сейчас не услышит. А если там что-то другое дышит, то этого она знать не хотела. «Не старайся развести все трудности разом, – всегда говорил Па. – Разбей их. Разберись с каждой по очереди». Так что Салли пробралась ощупью обратно к окну с его яркой заплаткой света. И радовалась теперь, что можно видеть яркую зелень снаружи. Нащупала спички и, взяв их в горсть, поднесла к свету. Десять осталось. «Я сумею, – подумала, – я сделаю». Салли чиркнула спичкой. Поначалу не увидела ничего в оранжевом круге света. Прикрыла пламя ладошкой и вытянула руку. Различила тень, что была необычнее всех других: выше, чем мог бы быть любой мужчина. Что-то там было. Салли шагнула вперед. Пришлось придвинуть круг света поближе, пока спичка не погасла. Подошвы ее ног хрустели по неровному песку на полу, миниатюрным дюнам, с шуршанием убегавшим с места, когда она наступала на них. Да, что-то было там, в свете пляшущего огонька. Вытянутая лоза, листья – форма нормальная, что обнадеживало. Лозы тянулись к громоздкой массе, та выступала из стены, какая-то …разверстая неразбериха из семян, вен, плоти и внутренностей, что были частями внешними, рыскающими обратно во тьму [сглотнула] вон грязь вон воздух вон лозу вон камень вон птицу вон человека вон это… Это было лицо ее отца. И этим лицом, как рукой, оно тянулось к ней, чуя, может, между ними родство. Оно тянулось к ней своим …перемешанным телом этим сгрудившимся овощным животным запонка того другого агента все еще на манжете о боже это ж… Салли побежала. В миг единый выскочила из окна, тело ее, будто отлученное, не чувствовало камней, врезавшихся и царапавших ее колени, и спасло ей жизнь, потому как эта отца образина стала пить ее кровь, драгоценные красные лужицы, что скапливались на камне… Салли бежала, опять ощущая свое тело, когда злобствующее не-растение пыталось схватить ее за руки за ноги, но она уже летела стрелой, выпущенной из тугого лука. Вспомнились ей те корки хлеба, которые сберегала ее мать: «ешь это – ты должна быть сильной», – а вот и ответ, зачем, этот спотыкающийся полет к песку, песку, который спасет ее. Даже этой гнайих-образине у нее за спиной никак не расти в пыли, удушающая непохожесть попридержит ее, тогда как она, Поселенка, проворно сможет добраться до ограды, сможет хоть плестись, а у той твари, что за ней гонится, у нее-то хоть какие ноги есть? Бог дорогой, х’ах’олна’фтагху… Она была за оградой, бежала по песку до конца горизонта. Когда ноги сдали, Салли заставила себя оглянуться на дом. Это было, может, самое смелое из сделанного ею, потому как она понимала: если [оно] гонится за ней, то ей, Салли, ничего не останется, как смотреть, как к ней ее смерть подбирается. Нет, не смерть: [оно] еще хуже, отцово лицо, вмешено в какое-то месиво жизни и используется как какой-то инструмент для исследования мира. По крайности, [оно] не похоже на человека, потому как, если б [оно] в самом деле… Но [оно] этого не делало. Салли надеялась, что [оно] никогда и не сделает. Надеялась, что с теми частями ее отца и госчиновника [оно] не забрало себе их память: покрой платья ее матери, скрип старого колодца, слова, какие этот госчиновник пустил в ход, чтобы ее отец… о, ее отец!.. согласился потащиться сюда умирать. Если не считать того, что он не умер. Салли поняла теперь, о чем пытался рассказать балаболивший драчун-госчиновник: – внутреннее, обращенное во внешнее, настигающая тьма… и знала также, что нет слов, способных вместить в себя [оно]. Ей пришлось заставить свой разум вернуться – сюда, к земле на ее руках, к слабому проблеску жизни, бывшему Салли, потому как …воющий свет неистовство познания… если у нее не получится, то она станет похожа на одну из тех высохших скотин, запутавшихся в проволоке. Нет. Она – Поселенка. И вот так не умрет. Если бы не ее Па. Если она расскажет, сюда придут. Если соврет и скажет, что ничего не нашла, может, все равно придут. Она потеряла лопатку, обронила где-то. Это не подойдет. Пожар. Она вспомнила про голубую канистру с бензином возле кратера. «Вот и решила», – подумала Салли, отирая лицо. Но с тем все было в порядке. Когда Салли снова смогла чувствовать ноги, она встала и пошла обратно к площадке за лесом. Салли пробиралась через дюны, солнце стояло высоко в небе. Ни птиц, ни облаков, лишь бесконечное пространство взирало на нее сверху. Когда она оказалась практически у ограды Дубортов, опять увидела движение песка: останки коровы зловеще отсутствовали, – она почувствовала, как от страха ее пробила дрожь. И тот же страх в конечном счете вернул ее к себе самой, уже не к той с небом и этим …спуском во тьму, вглубь …а обратно в ее дрожащее, с пересохшим горлом тело. Она не хотела умирать. Уверена была: и теленок тоже не хотел умирать, как бы ни резало ему живот и как бы немного ни оставалось ему жить. Он брыкался, даже когда молот опустился, и страх Салли отразился в его глазах. «Это как на лошади верхом скакать, – подумала она. – Как скакать на лошади туда, куда та скакать не желает». Уговаривая себя такими рассуждениями, она решилась сделать шаг вперед. Потом еще один. Потом еще. Она следила за своими ногами. Если бы видела она только их, может, и не было бы так погано. А было погано. Мерзкая зелень заглушала ей разум. Ветер дул недобро, нашептывая всякие гадости. Все ж зачем она пришла? Зачем пришла-то? Было в Салли упорство, что шло в землю и еще дальше, в камень, в каменные слои времени. Она же ведь Поселенка, так? Тут ей самое место, или, по крайности… если вспомнить команчей, если вспомнить англичан с их ружьями… по крайности, она была тут, и не так-то легко будет ее отсюда выдворить. Путь был долгим, по жаре. Приходилось тащить канистру, меняя руку, когда тяжесть делалась неподъемной. Шагая, она все больше и больше становилась сама собой, эти усталые мышцы тащили бултыхающееся бремя сквозь уродливое сияние зелени. Ей бы надо было Бена взять с собой. Если б Бен мог ходить, он ей помог бы. Но, с другой стороны, он тут насмотрелся бы такого, чего Салли не пожелала бы никому из семьи видеть. Увидел бы [оно]. Это уж чересчур было бы. Наконец в полосу ее зрения попал дом. Она ждала, что ноги опять заплетаться станут, но они держались. Словно бы после пересечения ограды никакого иного выбора у нее не осталось. На этот раз она и не подумала тратить спичку, стоя снаружи. Перекинула ногу и вошла в дом. Когда Салли зажгла спичку, то увидела одну только жуткую зелень. Отца образина пропала. [Оно] не могло уйти далеко, подумала Салли. Само собой, не было уверенности в том, правда это или нет. Может, это чудище быстрее, чем кажется. Может, [оно] уже прочесывает селение, по пути глотая в безумии прохожих. Нет. Чудище было тут. Где-то. Может, [оно] еще глубже в доме. Волосы поднялись у девочки на затылке. Само собой, в доме же больше комнат. Дом-то был зажиточный. Теперь, когда вырост на стене оторвался и убрался, Салли разглядела даже проем, где дверь была. Разве это не знак, а? Что что-то туда убралось? Между нею и дверью высилась беспорядочная куча растительности. Идти через нее было опасно, и не просто потому, что с каждым шагом все сильнее поднималась гнилостная вонь. По Саллиному разумению, лозы и [оно] были связаны. Она же походила на муравья, перебиравшего ножками у [оно] по руке, позволяя этому [оно] знать, где она находится. Если [оно] найдет ее, она сумеет убить его быстрее, напомнила себе Салли. И прошла в дверь. Воздух внутри этой комнаты был влажен и сладковато пах. Гнилостная вонь висела тут густо. И что-то еще, что-то неописуемое и неприятно режущее. Салли чиркнула спичкой. На полу высветился темный квадрат. Из него выступала ржавая спираль лестницы.