– А разве ФБР не занимается похищениями или попытками похищений? Лейтенант уже не моргал. – Но, доктор Нойман, у нас нет доказательств того, что мы имеем дело с попыткой похищения. Вы живете в благополучном районе. У вас в доме много дорогих произведений искусства, электроники, серебра… Очевидно, это и было целью… – Пойдем, Кейт, – сказал Том, поднимаясь и беря ее за руку. – У тебя закончился перерыв, а у меня – терпение. Лейтенант, если появится что новое, дайте нам знать, хорошо? Лейтенант Петерсон наградил их взглядом в лучших традициях Дона Джонсона. Когда они уже ехали к ЦКЗ, Том открыл бардачок и подал Кейт небольшую деревянную коробочку. – Открой, – сказал он. Она открыла и молча посмотрела на бывшего мужа. – Девятимиллиметровый полуавтоматический браунинг, – пояснил Том. – Я раздобыл его у Неда в спортивном магазине. Завтра после работы мы куда-нибудь отъедем и потренируемся. С сегодняшнего дня он всегда должен быть в тумбочке возле твоей кровати. Кейт ничего не сказала. Она вдруг увидела перед собой бледное лицо и черные глаза и – наверное, уже в сотый раз с того воскресного утра – с трудом подавила дрожь. Сьюзен Маккей Чандра появилась в Боулдере в четверг и особой радости по этому поводу не испытывала. Кейт всегда считала ее красавицей: от отца-индуса Чандра унаследовала миниатюрную фигуру, кожу кофейного оттенка и иссиня-черные волосы, но ярко-голубые глаза и вспыльчивый характер ей достались от матери-шотландки. Получасовая поездка от денверского аэропорта «Степлтон» до Боулдера довела ее почти до точки кипения. – Нойман, вы не представляете, какое значение имеет моя работа в Атланте по ВИЧ, – бросила она Кейт, которая сказала водителю, что сама подвезет вирусолога. – Представляю, – мягко возразила Кейт. – Я слежу за всеми вашими материалами, что проходят по сети, и читаю отрывки из бюллетеней еще до того, как их отпечатают на бумаге. Чандра скрестила руки. Лесть нисколько ее не тронула. – Тогда вы должны понимать, что это настоящий идиотизм – вытаскивать меня оттуда для какого-то паршивого проекта, в то время как каждая неделя моего отсутствия там может стоить жизни тысячам людей. Кейт медленно кивнула. – Послушайте, – сказала она. – Дайте мне всего два часа. Нет… пусть будет полтора часа. Если я не смогу вас ни в чем убедить до полудня, то тогда кормлю обедом в «Флэгстаф-Хаус», беру билет первого класса на трехчасовой рейс «Дельты» обратно в Атланту и сама отвожу в аэропорт. Враждебности в голубых глазах Чандры не было, одна лишь непреклонность. – Круто сказано, Нойман. Но вы зря теряете время. Боюсь, убедить меня оторваться от моей команды может только что-нибудь не меньшего значения, чем Второе пришествие. Знакомство с материалами в офисе Кейт заняло у нее меньше часа. – Господи Иисусе!.. – только и смогла прошептать Чандра, когда они закрыли последнюю папку. – Этот ребенок может оказаться биологическим аналогом Розеттского камня. По рукам Кейт пробежали мурашки. – Ну что, останетесь? По крайней мере до тех пор, пока мы не придумаем способ выделить этот ретровирус? – Останусь ли я? – расхохоталась Чандра. – Да попробуйте теперь от меня избавиться, Нойман. Когда мы можем попасть в лабораторию класса VI? Кейт взглянула на часы: – Через десять минут будет не слишком поздно? Чандра на мгновение задержалась у окна, глядя на Флатироны. – Пожалуй, можно отложить часа на полтора. Я думаю пригласить вас на обед в «Флэгстаф-Хаус». Теперь нам, возможно, не скоро удастся нормально поесть. Через четыре дня пришло письмо от Лучана. Кейт прочитала его, вернувшись с работы в полдесятого вечера. У нее еле хватило сил зайти в заново покрашенную детскую проведать Джошуа. Потом она приняла душ, пожелала спокойной ночи Джули, прошла в кабинет, где Том готовил список для похода по каньону, и перебрала почту. При виде письма от Лучана она почувствовала, как у нее неожиданно и непривычно похолодело в груди. Письмо было послано по международной федеральной почте. «Дорогие Кейт и малыш Джош! Лето в Бухаресте продолжается, рынки после вашего отъезда стали еще беднее, жара здесь ужасная, и я тоже остаюсь здесь. Стажировки в Америке не будет – во всяком случае, этой осенью. Мой дядюшка и его семья не в состоянии ссудить меня средствами, а у отца имеется только поэтическая слава, но совсем нет денег (как же иначе! ведь он поэт!), и ни один американский университет не предложил мне стипендии, несмотря на твое убедительное (хорошо, если искреннее) рекомендательное письмо, где ты меня представила величайшей находкой для медицины после Джонаса Солка. Впрочем, хватит о моих делах. Проведу еще одну веселую зиму в распрекрасном Бухаресте, а по весне снова начну эту волокиту с заявлением на стажировку. А как поживает мой любимый гематолог со своим новым сыночком? Надеюсь, вы получите это послание, находясь в добром здравии. Меня беспокоило бы состояние Джоша, если бы не безграничная вера в твои способности, Кейт, а также в почти сверхъестественные возможности медицины в США. Между прочим, я тебе не рассказывал анекдот про то, как наш последний неоплаканный Верховный Лидер ходил с женой в районную больницу, чтобы полечиться от геморроя у беспартийного врача? Или рассказывал? Странно, что-то не припомню. Кейт, на прошлой неделе произошло нечто необычное и вызывающее некоторое беспокойство. Ты помнишь, что этим летом я подрабатывал в качестве ассистента на анатомических курсах повышения квалификации у доктора Попеску? Довольно скучное занятие, но зато, немного покромсав скальпелем, я избавился от некоторых страхов. В общем, одна из самых неприятных моих обязанностей – рано утром отправляться в городской морг, рыться среди невостребованных трупов и подбирать самых лучших покойничков для новых студентов. (Это то, что я смог получить благодаря пятилетней учебе и семейному состоянию.) В прошлую пятницу я прохаживался по секциям холодильника и пытался что-нибудь отобрать из своего обычного набора почивших в бозе наркоманов, невостребованных жертв аварий и скончавшихся от недоедания крестьян, как вдруг столкнулся с очень странным случаем. Тело, доставленное несколько недель назад, оставалось невостребованным, и на нем стояла метка о назначении кремации на следующий день после моего визита. Официальной причиной смерти считались “множественные разрывы тканей в результате несчастного случая”, но достаточно было одного взгляда, чтобы понять: никакого несчастного случая с этим человеком не произошло. Из тела была полностью выкачана кровь. Не большая часть, а вся кровь. Кейт, ты знаешь, что при несчастном случае это практически невозможно. Тело принадлежало человеку лет пятидесяти с лишним, а точнее, ближе к шестидесяти. На нем было больше дюжины сделанных до наступления смерти разрезов: на туловище, ногах, запястьях и шее. Все разрезы чистые, как от скальпеля, располагались возле основных артерий. Одна рана отличалась от остальных: очень грязная, проходящая от левой щиколотки, разрывающая нижнюю часть большой и малой берцовых костей; такая же рана была на правой ноге. Вокруг небольших ранок располагались странные вторичные синюшные следы. То есть они казались странными, пока я вдруг не сообразил, как умер этот человек. Он был поднят вверх ногами и насажен на что-то вроде крюка для подвешивания туш на бойне, и крюк этот пропущен через основные кости в нижней части таза. Пока он там висел, еще живой судя по всему, один или несколько человек сделали эти мастерские разрезы вдоль главных артерий. За короткое время, должно быть, он потерял огромное количество крови. Но что поражает – и беспокоит – еще больше, так это происхождение вдавленных и синюшных следов вокруг ран, похожих на отпечатки зубов. Не укусы, а скорее засосы, оставшиеся в тех местах, где с полдесятка людей прижимались к этим ранам губами и языками, пока поглощали кровь жертвы. Как нас учили, Кейт, сколько там крови в человеческом организме? Кварт шесть, кажется? Но есть в этой восхитительной румынской сказочке еще одна подробность. Лицо этого человека было избито и обезображено, но еще узнаваемо. Это был наш пропавший замминистра, о котором газеты писали, что он сбежал на Запад с несколькими тысячами прикарманенных долларов. Это твой мистер Станку, Кейт, – тот самый любезный чиновник с фамилией покойного писателя. Тот, который помог вам с Джошуа получить визу в невероятно короткое время. Что ж, теперь господин Станку никому уже не поможет. Я ни с кем не говорил о своем жутком открытии. Господин Станку был кремирован на следующий день в печи для нищих. И зачем я докучаю тебе такими страстями в этот, я уверен, чудесный, солнечный день в Колорадо? Не знаю. Но будь осторожна, Кейт. Береги себя и нашего крошечного друга. Нехорошие у нас места, и иногда здесь случаются вещи, над которыми даже я не смею шутить. Из Бухареста с любовью». В конце письма Лучан нарисовал большую улыбающуюся рожицу под дождевой тучей. Несколько минут Кейт просидела неподвижно с письмом в руках, глядя в темноту за окном, куда не доходил свет от крыльца. Потом она поднялась, прошла мимо Тома, склонившегося над снаряжением, разложенным на полу, дошла по коридору до спальни и, выдвинув ящик тумбочки, достала заряженный браунинг. Она так и сидела на краю кровати, когда полчаса спустя ее нашел Том. Глава 17 Такого сырого и дождливого лета, как в 1991 году, в Боулдере никто не помнил, но к концу августа дожди прекратились, и склоны холмов ниже зданий ЦКЗ оставались коричневыми. Лужайка за домом Кейт стала пыльной и пожелтела, а городские газоны требовали ежедневной поливки. Как только местные дети стали возвращаться в школы на неделе, предшествовавшей Дню труда, что казалось родившейся и выросшей в Массачусетсе Кейт страшно преждевременным, погода установилась жаркая и сухая, почти летняя. Кейт ничего этого не замечала. Мир за стенами ее офиса и лабораторий ЦКЗ казался ей все более нереальным. Она вставала до восхода, на работу приезжала к семи утра, а домой редко возвращалась раньше десяти-одиннадцати часов, и при всей любви к солнцу и хорошей погоде она не удивилась бы, обнаружив, что уже середина зимы. Кейт помнила лишь несколько событий за месяц, не связанных с исследованиями. Когда она показала Тому письмо от Лучана, он вышел из себя и поинтересовался, чего добивается этот «грязный сукин сын»: уж не хочет ли он перепугать ее до смерти? В поход по каньону Том отправился в августе, но при каждой возможности звонил. По возвращении он несколько дней прожил в доме, затем перебрался со всеми своими пожитками в квартиру в Боулдере, минутах в десяти езды. Он по-прежнему приходил почти каждый вечер: поначалу – поговорить с Кейт, а потом, когда она стала все дольше задерживаться в лаборатории, навещал Джули и Джошуа, прежде чем отправиться к себе. Несколько раз звонил и заходил лейтенант Петерсон или сержант постарше, но лишь затем, чтобы сообщить об отсутствии чего-либо нового в деле. В конце концов Кейт велела секретарше не беспокоить ее, когда звонят из полиции, разве что у них появятся какие-нибудь новости. Новости не появились. Кейт помнила о телефонном звонке, заставшем ее дома в конце лета. – Миссис Нойман? Это вы? Была уже почти полночь, она только что вошла – чертовски уставшая, но возбужденная, навестила, как обычно, Джошуа, налила себе охлажденного чая и теперь разогревала ужин в микроволновой печи. Телефонный звонок заставил ее вздрогнуть. Голос в трубке показался ей слегка знакомым, но утомленный рассудок отказывался определить, кто это. – Миссис Нойман? Прошу прощения, что звоню так поздно, но ваша няня сказала, раньше одиннадцати вы не приедете. – Мистер О’Рурк! – она вдруг узнала этот мягкий среднезападный акцент. – Как вы поживаете? Вы звоните из Бухареста? – Нет, из другого серого городишки Второго мира… из Чикаго. Я вернулся на Землю на некоторое время. – Замечательно. – Кейт села на табуретку и отставила чай. Она не ожидала, что так обрадуется, услышав голос священника. – Когда вы вернулись из Румынии? – На прошлой неделе. Я совершил что-то вроде циркового турне по приходам страны, пытаясь собрать денег на предстоящую программу помощи. Теперь это не так-то просто, ведь Румыния уже давно сошла с первых полос. Лето выдалось жарким… по количеству новостей. Кейт представила, каким диким круговоротом событий стал весь год. Сначала война в Заливе, потом национальные торжества по случаю ее быстрого завершения, бо́льшую часть которых она пропустила, пока вкалывала в Румынии, а теперь еще и переворот в Советском Союзе. Две недели назад в утренней газете объявили о смещении Горбачева из-за болезни. В ту ночь, когда она включила краткий выпуск Си-эн-эн, сообщили, что Горби под стражей, а заговор может потерпеть неудачу. В следующий раз, когда она оторвалась от работы, чтобы послушать новости, – двадцать первого августа, в среду, – то узнала, что Горбачев вроде снова у власти, а старый СССР разваливается навсегда. Сейчас до Кейт дошло, что она ни разу не задумывалась о том, каким образом весь этот бардак может повлиять на положение детских домов в Румынии. – Да, – сказала она наконец, – довольно жарким. – А у вас как? – спросил О’Рурк. – Работы много? Кейт улыбнулась его вопросу. Она уже почти привыкла к восемнадцатичасовому рабочему дню. Это напоминало ей последипломную стажировку, хотя тогда она была гораздо моложе, а силы восстанавливались быстрее. – Пока удается жить довольно спокойно, – ответила она, сама удивившись своим словам. – Отлично. А Джошуа как?