– Это даже не начало, доктор Керн. – Даже в момент бунта он оставался неуклонно почтительным. – Дома все тоже уже началось. Дома, скорее всего, все уже закончилось. Возможно, еще через несколько лет вы услышите, что Земля и наше будущее снова принадлежат людям. А не улучшенным обезьянам, доктор Керн. И не богоподобным компьютерам. И не уродам в человеческом обличье. Вселенная останется нашей, как это и было промыслено, что всегда и было нашим предназначением. Во всех колониях, и в Солнечной системе и вне ее, наши агенты уже начали действовать. Мы захватили власть – с согласия большинства, как вы понимаете, доктор Керн. А она становилась все легче и легче, подтягиваясь в направлении «вверх», которое становилось «внутрь». Она сознавала, что ей следовало бы проклинать Серинга, но какой в этом смысл, если он ее не услышит? До невесомости пустоты внутри иглы было не так уж и далеко. Там у нее появился выбор: либо в сторону двигательного центра (где Серинг наверняка позаботился о том, чтобы ему не помешали), либо прочь. Прочь в самом окончательном смысле. Она способна отменить все, что бы Серинг ни сделал. Она была совершенно уверена в собственном превосходстве. Однако на это потребуется время. Если она направится вниз по игле в сторону Серинга, в сторону его ловушек и барьеров, тогда этого времени у нее не будет. – А если власти предержащие нам откажут, доктор Керн, – бубнил у нее в ухе этот ненавистный голос, – тогда мы будем бороться. Если нам придется возвращать человечество к предначертанному силой, то так тому и быть. Она почти не обращала внимания на то, что он говорит, но леденящее чувство страха заползало ей в разум – не из-за опасности, угрожающей ей самой и Брин-2, но из-за того, что он говорил о Земле и колониях. «Война? Невозможно! Даже нуновцы не…» Однако на самом деле уже имели место некие происшествия: убийства, бунты, взрывы. База на Европе была полностью выведена из строя. Конечно, нуновцы плюют против урагана неизбежности. Она всегда была в этом убеждена. Такие выходки являли собой предсмертную агонию противников эволюции человечества. Теперь же она направлялась в противоположную сторону, удаляясь от двигательного центра, – как будто станция была достаточно большой, чтобы где-то можно было укрыться от надвигающегося взрыва. Тем не менее она действовала совершенно разумно. Она точно знала, куда именно двигается. Впереди был круглый вход в наблюдательную гондолу. Только когда Аврана его увидела, она поняла, что некая часть ее разума – та часть, на которую она всегда полагалась при уточнении наиболее сложных расчетов, – уже полностью осмыслила текущую ситуацию и распознала единственный, не слишком надежный, но возможный выход. Именно здесь должен был находиться Серинг. Именно этот корабль, медленно уходящий в будущее, он должен был пилотировать. Теперь она приказала двери открыться и с облегчением обнаружила, что это единственное устройство, которое и было работой Серинга, его вмешательство не затронуло. Произошел первый взрыв, и она подумала, что он же и станет последним. Брин вокруг нее скрипела и дергалась, однако двигательный центр оставался стабильным, о чем говорил тот факт, что сама Керн не распалась на атомы. Она снова настроилась на вихрь отчаянных переговоров между членами экипажа. Серинг испортил спасательные гондолы. Он не желал, чтобы хоть кто-то избежал той судьбы, которую он определил себе. Неужели он позабыл про наблюдательную гондолу? Взрывающиеся гондолы столкнут Брин-2 с орбиты, отправив либо в сторону планеты, либо в космос. Ей нужно отойти от станции. Дверь по ее команде открылась, и она приказала центру гондолы провести проверку механизма отстыковки. Внутри почти не было места, только гробик криокамеры («прекращай называть ее гробом!») и пульты ее систем. Центр возражал против ее присутствия: она не та персона и на ней не надет костюм для длительного криосна. «Но я и не намерена оставаться здесь веками – только переждать». Она быстро отмела возражения, и к этому моменту проверка определила вмешательство Серинга – или, вернее, обнаружила, методом исключения, те элементы процесса, которые он удалил из ее прямого внимания. Доносящиеся снаружи звуки подсказали Керн, что оптимальным способом действий будет приказ запереть двери и зафиксировать все системы так, чтобы снаружи никто не смог ей помешать. Она забралась в камеру криосна, и примерно в это же время в дверь шлюза начали колотить: к ней добрались те члены экипажа, которые пришли к тем же заключениям, что и она сама, но с небольшим опозданием. Она заблокировала их сообщения. Она заблокировала и Серинга, который явно не собирался сказать ей что-то полезное. Ей лучше не пускать к себе в голову никого, кроме систем управления гондолы. Она понятия не имела, сколько у нее времени, но работала с тем присущим ей сочетанием скорости и аккуратности, которые помогли ей оказаться там, где она сейчас находилась. «Помогли возглавить станцию Брин-2 и помогли оказаться здесь, в наблюдательной гондоле. Какая же я умная обреченная обезьянка!» Глухой стук становился все настойчивее, но гондола была рассчитана только на одного человека. Аврана всегда была жестокосердной, но сейчас ей пришлось стать еще жестче и не вспоминать все имена и лица, всех своих верных соратников, которых она заодно с Серингом обрекает на гибельный взрыв. «От которого я и сама пока не сбежала», – напомнила она себе. И тут он отыскался – обходной спасательный путь отстыковки, не затрагивающий теневые системы Серинга. Сработает ли это? У нее нет возможности провести проверку, да и других вариантов тоже нет. А еще, скорее всего, нет времени. «Отстыковка», – приказала она центру, а потом стремительно затыкала всевозможные вопросы, с помощью которых программа спрашивала: «Вы уверены?», пока механизмы вокруг нее не пришли в движение. После этого программа пожелала, чтобы она немедленно вошла в криосон, как следовало по плану, но она заставила ее повременить. Если капитан и не идет ко дну со своим кораблем, то хотя бы понаблюдает за его гибелью издали. «И насколько далеко требуется оказаться?» К этому моменту ее внимания настойчиво требовали несколько тысяч сообщений. Все члены экипажа хотели с ней говорить, но ей нечего было им сказать. В наблюдательной гондоле окон тоже не было. Если бы Аврана захотела, ей показали бы компьютерное изображение Брин-2, которая стремительно удалялась по мере того, как ее крошечная капсула жизни уходила на свою запланированную орбиту. Теперь она вернулась к системам Брин. Ее встроенный компьютер, усиленный командным центром гондолы, отдал команду: «Запустить Бочку». Она не знала, был ли момент выбран неудачно, однако, если подумать, это, скорее всего, оказалось первым и наиболее тщательно выполненным делом Серинга – достаточно незаметным, чтобы избежать всех ее проверок, – потому что, конечно же, механическое отделение Фляги и Бочки не было достойно ее внимания. «На плечах предшественников», – сказала она, однако не потрудилась вспомнить о тех, кто стояли ниже нее в этой пирамиде достижений. Даже самые нижние из них должны были согласиться выдерживать ее вес, иначе все обрушилось бы. Она увидела вспышку даже не мысленным взором, а через мимолетный ворох сообщений о неполадках от компьютеров Брин-2: все ее коллеги и ее станция, и предатель Серинг, и все ее труды внезапно превратились всего лишь в стремительно разлетающуюся тучу обломков, призрачное облачко рассеивающейся атмосферы с небольшой примесью неопределимых органических останков. «Скорректировать курс и стабилизировать работу». Она ожидала ударную волну, однако наблюдательная гондола оказалась уже достаточно далеко, а энергия и материя Брин-2 были настолько маленькими по сравнению с расстояниями, что практически никакой коррекции не потребовалось: наблюдательная гондола осталась в пределах расчетной орбиты. «Покажи». Она собралась с силами, чтобы посмотреть картинку, но на самом деле на таком удалении она казалась почти ничем. Вспышка: крошечный сожженный кораблик всех ее идей и друзей. В итоге все это оказалось только скопищем чрезмерно эволюционировавших обезьян. На этом удалении, на фоне громадного и равнодушного фона из Всего Остального, было трудно сказать, почему это вообще было важно. «Сигнал бедствия», – приказала она. Потому что на Земле должны узнать, что случилось. Должны узнать, что нужно прилететь и забрать ее, разбудить, словно Спящую Красавицу. Она ведь доктор Керн! Она, будущее человечества, находится здесь. Она им нужна. Двадцать долгих лет ее сигнал будет идти к Земле. И еще больше времени уйдет на то, чтобы прилетела спасательная экспедиция, даже с использованием лучших термоядерных двигателей для разгона до двух третей скорости света. Однако ее хрупкое тело проживет в криосне так долго – и даже гораздо дольше. Спустя часы она увидела окончание: увидела, как Бочка вошла в атмосферу. Она летела не по запланированной траектории: взрыв Брин-2 отбросил ее в сторону, так что она едва не улетела в космос навсегда. В конечном счете ее грузу это будет не важно. Бочка горела, проносясь метеором по атмосфере зеленого мира. Почему-то мысль о безумном ужасе, который должны испытывать находящиеся в ней приматы, тронула ее сильнее, чем смерть сотоварищей. «И Серинг наверняка заявил бы, что это – доказательство его правоты». В силу привычки – по чрезмерной профессиональной тщательности – она отыскала Флягу и проследила за тем, как эта более мелкая емкость входит в атмосферу под более удачным углом, доставив свой вирусный груз на планету, лишенную обезьян, для которых он предназначался. «Всегда можно достать новых обезьян». Странная мантра, но почему-то она ее подбодрила. Разгоняющего вируса хватит на тысячи лет. Проект переживет предательство и смерть своих создателей. Она лично об этом позаботится. «Ловить изменения радиосигналов. Разбудить меня, когда они появятся», – распорядилась она. Компьютеру гондолы это не понравилось. Ему требовались более точные параметры. Керн задумалась над всеми событиями дома, которые ей могло захотеться узнать. Перечислять их все означало бы пытаться предсказать будущее. «Тогда давай мне варианты». Ее комп выдал цепочку возможностей. Компьютер гондолы был весьма продвинутой системой – достаточно сложной, чтобы имитировать разум, пусть даже им и не обладая. «Система загрузки», – отметила она. Не самая приятная идея, но разве не она постоянно повторяла, что жить было бы много проще, если бы можно было всем управлять самой? Гондола может загрузить в себя образ ее сознания. Хоть копия и не будет идеальной, но создаст композитный Керн-компьютер, который сможет реагировать на внешние события, имитируя ее собственные решения. Она просмотрела все предостережения и пометки: эти новейшие технологии им тоже предстояло применить первыми. Со временем предсказывалось, что сеть ИИ сможет лучше встроить в себя загруженную Керн, так что композит способен будет воспринимать все более и более тонкие различия. Потенциально конечным результатом станет нечто более умное и способное, чем простая сумма человека и механизма. «Выполнить, – приказала она, ложась на спину, ожидая, чтобы гондола начала сканировать ее мозг. – Только бы спасатели поторопились». 1.2 отважная маленькая охотница Она – Порция, и она охотится. Ее длина всего восемь миллиметров, но в своем крошечном мирке она тигрица, яростная и хитроумная. Как и у всех пауков, тело у нее состоит из двух сегментов. В маленьком брюшке находятся книжка легких и значительная часть кишечника. В головной части доминируют два громадных глаза, направленных вперед для идеального бинокулярного зрения, а над ними пара крошечных хохолков, венчающих ее наподобие рогов. Она покрыта волосками, создающими ломаный черно-коричневый узор. Для хищников она больше похожа на сухой листок, а не на живую добычу. Она выжидает. По сторонам клыков под ее пугающими глазами – части ротового аппарата, похожие на конечности, педипальпы неожиданно белой окраски, похожие на трясущиеся усы. Ученые назвали ее Portia labiata — просто еще одним непритязательным видом пауков-скакунов. Ее внимание приковано к другому пауку, притаившемуся в своей паутине. Это Scytodes pallida — длинноногий, горбатый, способный плеваться ядовитой паутиной. Скитоды приспособлены ловить и поедать пауков-скакунов, таких как Порция. Порция специализируется на поедании пауков, питающихся пауками, большинство из которых крупнее и сильнее ее. Глаза у нее необыкновенные. Из этих кружков размером с булавочную головку и гибких камер за ними глядит острое зрение приматов, создающее картину окружающего мира. У Порции нет мыслей. Ее шестидесяти тысяч нейронов едва хватает на образование мозга – в отличие от сотни миллиардов у человека. Однако в этом крошечном узелке ткани что-то происходит. Она уже опознала врага и знает, что его плевок делает любую лобовую атаку смертельной. Она играет с краем паутины плевуна, отправляя обманки различного оттенка и проверяя, получится ли его выманить. Ее объект пару раз дернулся, однако обманываться не желает. Вот на что способны несколько десятков тысяч нейронов: Порция делала попытку за попыткой, пробует множество неудачных вариантов, нацеливаясь на те, которые дали самую сильную реакцию, а теперь станет действовать иначе. Ее острый взгляд обследовал окрестности паутины – ветки и стебельки, нависающие над ней и расположенные ниже нее. В результате этого тщательного осмотра где-то в ее узелке нейронов возникла трехмерная карта, и она проложила точный маршрут, в конце которого сможет обрушиться на плевуна сверху, словно крошечный ниндзя. Такой подход не идеален, но лучшего эта местность не дает, и ее клочок мозга все это проработал заранее в качестве теоретического упражнения. Запланированный подход большую часть пути пройдет вне поля зрения врага, но даже когда жертва будет ей не видна, она сохранится в ее крошечном мозгу. Если бы ее добычей был не плевун, она применила бы иную тактику – или экспериментировала бы, пока что-то не сработает. Предки Порции проводили эти расчеты и принимали решения тысячелетиями, и каждое следующее поколение становилось чуть более умелым, потому что лучшие охотники хорошо питаются и откладывают больше яиц. Пока все идет естественным путем, и Порция уже готовится отправиться на свой подвиг, когда ее взгляд ловит какое-то движение. Появился еще один представитель ее вида, самец. Он также присматривался к плевуну, но теперь его зоркий взгляд сосредоточен на ней. Прошлые представительницы ее вида могли бы решить, что маленький самец – это более легкий обед, чем плевун, и соответственно перестроили бы планы, но теперь что-то изменилось. Присутствие самца говорит ей о чем-то. Это – сложное новое состояние. Фигурка, пригнувшаяся на дальней стороне паутины плевуна, не просто добыча/самец/нечто неинтересное. Между ними возникла невидимая связь. Порция не то чтобы понимает, что он кто-то вроде нее, но ее внушительная способность расчета стратегий получила новое измерение. Возникает новая категория, расширяющая ее возможности на порядок: союзник. Долгое время два охотящихся паука рассматривают свои мысленные карты, а не замечающий их присутствия плевун тем временем терпеливо висит между ними. Затем Порция видит, как самец немного прокрадывается мимо края паутины. Он ждет ее движения. Она с места не трогается. Он передвигается дальше. Наконец он оказывается в таком месте, где его присутствие меняет ее инстинктивно вычисленные шансы. Она начинает движение по намеченному ею маршруту – крадется, прыгает, спускается по одной нити, – и все это время ее мозг удерживает картинку трехмерного мира и двух других пауков в нем. Наконец она оказывается на нужной позиции над паутиной плевуна – снова в поле зрения неподвижного самца. Она дожидается его действий. Он скользит по шелковым нитям, осторожно нащупывая путь. Его движения кажутся механическими, однообразными, словно он – просто кусочек сухого листа, упавшего на паутину. Плевун чуть дергается, но потом снова замирает. Ветерок трясет паутину, и самец ускоряется, пользуясь помехами, созданными дрожащими нитями. Он подпрыгивает и танцует, говоря на языке паутины громко и уверенно: «Добыча! Здесь добыча хочет сбежать!» Плевун моментально приходит в движение, и Порция наносит удар, спрыгивая позади сместившейся добычи и вонзая в нее клыки. Ее яд быстро обездвиживает паука. Охота завершена. Вскоре возвращается маленький самец, и они всматриваются друг в друга, пытаясь построить новую картину своего мира. Они едят. Ее постоянно тянет его прогнать, однако это новое измерение, эта общность, останавливает ее клыки. Он – добыча. Он – НЕ добыча. Позднее они снова охотятся вместе. Из них получается хорошая команда. Вместе они способны справляться с целями и ситуациями, которые обоих порознь заставили бы отступить. Со временем он из добычи /не добычи превращается в пару, потому что в отношении самцов ее поведенческие модели ограничены. После акта спаривания возникают иные инстинкты – и их сотрудничество заканчивается. Она делает кладку с множеством яиц очень успешной охотницы.