Фабиан подошел к воротам Большого Гнезда с армией. Формально это не его армия. Семь Деревьев не настолько отчаялись, чтобы передать командование этими силами самцу. Виола, одна из самых влиятельных самок города, представляет интересы своего дома и потому номинально возглавляет армию. Сам Фабиан здесь для того, чтобы воплощать в жизнь ее приказы. Он думал, что такая ситуация будет задевать его сильнее, чем получилось на самом деле. К счастью, Виола спокойная, дальновидная и умная. Она не пытается учить его, как надо делать его дело. Она дает ему обобщенную картину стратегии, внося вклад в виде понимания сути конфликта и природы пауков – Понимания, которое намного превосходит его собственное. Он определяет тактику, мастерски управляя многотысячной армией муравьев с помощью своей гибкой, адаптирующейся химической архитектуры. Они на удивление хорошо сработались. Еще одна причина, по которой он рад отдать главную власть, состоит в том, что он при этом избавлен и от главной ответственности. Чтобы пройти настолько далеко, Семь Деревьев с союзниками составили палаческий список врагов, при воспоминании о котором Фабиан неизменно содрогается. Помимо бесчисленных мертвых муравьев, в сражениях было убито несколько сот пауков: кто-то намеренно, кто-то – случайно. Большое Гнездо постаралось повернуть ход войны, убивая предводителей Семи Деревьев, но не добилось успеха из-за уверенности, что эти предводители не могут не быть самками. В результате этого подосланные убийцы несколько раз пропустили Фабиана, тогда как Виола лишилась двух лап и лично оборвала жизни троих, пытавшихся ее прикончить. Они узнали о себе ужасающую правду, все участники этого конфликта: они принадлежат к расе, которая не предрасположена к убийствам, но если им дать вескую причину – они будут убивать. И вот они уже у самого Большого Гнезда: их армии противостоит тьма муравьев, набранных из колоний этого огромного города. Большинство из них не запрограммированы как воины, но при необходимости могут сражаться с вражескими муравьями. Находящийся перед ними громадный мегаполис – самый крупный город пауков – кажется хрупким, подобным обрывкам шелка, которые может унести ветер. В домах сообществ сейчас сидят сотни тысяч пауков, укрывшихся под шатрами, жмущихся к стволам и ветвям, ожидающих развития событий. Эвакуации почти не было, и Фабиан слышал, что Храм сделал все возможное, чтобы не позволить никому уйти. Виола отправила гонца в дома Большого Гнезда с перечнем требований. Гонец был самцом, так что Фабиан низко оценивает его шансы на выживание. Когда он сам попытался возмутиться, Виола мрачно заявила, что, если Фабиан действительно желает для своего пола равных с самками свобод, тогда его собратья-самцы должны идти на такой же риск. Фабиан пытается представить себе споры, которые сейчас идут в Большом Гнезде. Порция и ее товарки-жрицы наверняка призывают к сопротивлению. Возможно, они верят, что Посланник их спасет, как Она однажды вступилась за Свой народ в древние времена, во время великой войны с муравьями. Радиочастоты Храма наверняка забиты мольбами об избавлении. Если Посланник имеет возможность помочь Своим верным, тогда зачем Она медлит? «Радио»… И тут Фабиан ненадолго теряется в научных грезах, где каждый солдат-муравей снабжен радиоприемником и может каким-то образом создавать свою собственную химическую архитектуру в соответствии с посылами, получаемыми по этой невидимой паутине. Колония муравьев, которой можно управлять со скоростью мысли?.. От этой идеи его бросает в дрожь. «Нам все станет по силам!» И ему не дает покоя, никак не дает покоя то, что такие мысли его посещали и раньше. И с внезапным озарением он понимает, что великий проект Посланника, на осуществление которого Порция и другие фанатики положили все свои силы, сам мог быть именно такой вещью. Без муравьев, без феромонов – но эта сеть из меди должна была передавать импульсы точно так же, как радио, так же, как муравьи в колонии. И разве там не предусмотрено переключателей, вилок, логических вентилей?.. Ему представляется, что такая конструкция будет отличаться высокой скоростью, но по сложности и универсальности не сравнится с муравьиной колонией, работающей с максимальной отдачей. «Ты знаешь Порцию. Она сдастся?» – возвращает его к реальности Виола. Они ждут ответа уже давно: солнце начало опускаться. Крайним сроком назначена полная темнота, потому что муравьи прекрасно способны сражаться и ночью. «Если она по-прежнему у власти, то нет». Силы Семи Деревьев при необходимости смогут вспороть Большое Гнездо, и Фабиан очень опасается, что в городской тесноте и сумятице он может потерять управление. Части его армии в результате могут оказаться отрезанными и, перестав получать указания, начнут следовать последней полученной программе. В этом случае количество жертв среди тех, чья единственная вина – в том, что они просто поселились в Большом Гнезде, будет чудовищным. Фабиан почти предпочел бы отступить. Однако Виола все очень терпеливо ему разъяснила. Влияние Большого Гнезда уже ограничили самим городом, однако город все равно должен признать свое поражение. В мире есть десятки других городов, подчиняющихся Храму. Им необходимо преподать урок. Фабиан уже слышал о результатах других конфликтов. Целые города сгорали – по злому умыслу или просто случайно, если принять во внимание, как жаден огонь и насколько горючи большинство строений пауков. Происходили массовые убийства с обеих сторон. Случалось, что муравьиные армии дичали, возвращаясь к прежним инстинктам и безудержно размножаясь. Радио ежедневно приносит известия о все нарастающих военных действиях. Однако Большое Гнездо служит для сторонников священной войны символом. Если Большое Гнездо признает свое поражение, то, возможно, из хаоса можно будет спасти здравый смысл. «Им придется убить ее самим», – высказывает вслух свою мысль Виола. Он не сразу осознает, о ком она говорит. «Порция». Ему самому невозможно думать о Порции без чувства вины. Она – виновница этой войны (настолько, насколько ею может быть одна личность), но Фабиану горько сознавать, что все это она совершала по причинам, которые сама считает исключительно вескими. Она рискнула всем своим городом потому, что верит. И он по-прежнему питает к ней уважение и то странное корежащее чувство, свойственное самцам, что вот она, та самка, для которой стоит танцевать и которой можно предложить свою жизнь. Это постыдное, дикарское чувство, однако именно оно миллионы лет подвигало самцов его вида заниматься опасным делом продолжения рода. Фабиан жалеет, что все не сложилось иначе, но из своего нынешнего положения он не может проложить такой путь, который привел бы к примирению с Порцией. «Тогда готовь наш авангард». Виола знает, что он уже оценил особенности местности, силы противника и возможности их собственной армии и составил особое программирование для начальной атаки. Это программирование будет уточняться и исправляться по ходу военных действий. Его революционные методы уже приносили победу в сражениях со значительно превосходящими силами. Сейчас он использует их против сил обороны, которые уже оказались в численном меньшинстве и ниже качеством. Он отправляет нужные запахи. Он отточил свой метод. Помимо распространяющихся по воздуху феромонов, масса жуков-пауссинов переносят его инструкции по отрядам. Они покупают право на дальнейшее существование своей полезностью: эти пугающе хитроумные жуки предложили свои услуги, продемонстрировав искру разумности. И тут один из наблюдателей Виолы ярко освещает себя и передает педипальпами четкое сообщение. Из Большого Гнезда выдвигается группа примерно в двадцать пауков. Их ведет тот самец-посланник, которого отправляла Виола. Фабиан ощущает, как из его лап уходит напряженность. Большое Гнездо хочет переговоров. Он не узнает большую часть делегации. Все самки, которым, видимо, сейчас принадлежит власть, ему не знакомы. Есть и горстка тех, кого он помнит, – приятельницы Порции из ее дома или храма. Они связаны паутиной и идут за своими бывшими политическими противниками. Их отдают на милость врага. Рассказ не занимает много времени. В Большом Гнезде сменилась власть. В городе прошли бои – пауки против пауков – на самых верхних уровнях. Жречество сломлено и изгнано вниз. Некоторые продолжают скрываться у тех, кто по-прежнему верит в святость послания. Некоторые, видимо, сбежали. Остальные – здесь, в знак доброй воли. О Порции ничего не говорится. Фабиан представляет ее одиноким беглецом. Она достаточно находчива, чтобы выжить, и теперь, без инфраструктуры Храма, больше не представляет собой угрозы миру во всем мире. Конечно, Виола и другие будут ее преследовать, да и ее сограждане из Большого Гнезда тоже, но Фабиан надеется, что она выживет. Он надеется, что ей удастся скрыться, устроить где-нибудь спокойную жизнь и сделать нечто хорошее. Обговариваются условия: жесткие, но выполнимые. Новая правящая клика Большого Гнезда плетет тонкую нить между сопротивлением и послушанием. Виола знакома с этой игрой и ее поддерживает. Только увидев, как воодушевленно самка из Семи Деревьев бросается на переговоры, Фабиан понимает, насколько и ей тоже хотелось избежать этого последнего, немыслимого шага. * * * Это еще не конец военной кампании, но начало ее конца. Падение Большого Гнезда и его переход на противоположную сторону становятся одновременно катализатором и моделью дальнейшего. Бои кое-где еще продолжаются, но те, кто по-прежнему верит в то, что послание Посланника важнее всего на свете, теряют свои позиции. Это не значит, конечно, что никто больше не разговаривает с Богом, но ее больше не слушают с той преданностью, как это делала Порция и ее подруги. Работа над машиной Посланника теряет свой прежний лихорадочный энтузиазм, хотя и не останавливается полностью. Всегда найдутся пытливые умы, готовые принять вызов, и они продолжают общаться с Посланником – осторожно и под контролем – и пытаются свести сложный технический язык к чему-то, что подходило бы для паучьих технологий. Как это ни смешно, но теперь, когда за дело взялись миряне, намечается некий прогресс, которого, скорее всего, не смогли бы достичь правоверные со своим догматическим подходом. И вскоре после капитуляции Большого Гнезда Фабиан сидит перед ведущими самками Семи Деревьев: собрание очень похоже на то, перед которым он представал в начале войны. Виола тут главная: ее статус военной героини неоспорим – и они все помнят о сделке, которую заключили в трудный момент. Он ждал этой минуты – момента, когда сильные мира сего попытаются взять назад свои обещания. Есть ли у него союзники? Не исключено. Здесь Бьянка – одна из слабейших великих, но все-таки великая, и не только благодаря ее собственным научным достижениям, но и за счет своих связей с ним. Самки-магнаты шаркают лапами и устраиваются на своих местах. По паутине пробегают шепотки. Виола умело призывает всех к порядку. «Конечно, Семь Деревьев и наши союзники очень многим обязаны твоим открытиям, – признает она. – Наши собственные химические архитекторы уже рассматривают все другие стороны повседневной жизни, которые можно улучшить за счет того отточенного управления, которое ты можешь предложить». «У меня не было намерения использовать мою работу как инструмент насилия, – спокойно подтверждает Фабиан. – И – да, возможности чуть ли не безграничны. «Может, ты поделишься с нами своими планами?» Они застывают в полной неподвижности, ожидая его первой ошибки. «У меня есть собственный дом, – отвечает он, с самого начала напоминая им об их основных уступках. Он ощущает, как по ним пробегает волна недовольства и смятения, почти тут же растворяясь в умело сохраняемом спокойствии. – У меня есть мои собратья, разделившие мое Понимание. Вы сами сказали, что кардинально изменить можно очень многое. Я уже начал». Он вспоминает, как Бьянка в Большом Гнезде назвала его опасным маленьким чудовищем. Теперь они все его видят таким. Больше того: они его боятся – и, возможно, в этом мире самки впервые боятся самца. Они не могут не задумываться о том, не может ли он своим приказом направить против них армию, порабощенную его волей и его новой архитектурой. Однако это в намерения Фабиана не входит, и он подозревает, что, если внушит им слишком сильный страх, они моментально убьют и его самого, и всех его последователей, какой бы большой потерей это ни стало для грядущих поколений. Ему нужно срочно занимать выгодную позицию. «Мое сообщество поможет подарить нашему городу невиданное величие. Хотя, конечно, мое открытие со временем распространится шире, первая столица, которая будет его использовать, останется его родительницей и потому сможет не опасаться армий тех, у кого этого Понимания нет». По периметру паутины пробегает масса тихих сообщений. Жесткие, расчетливые взгляды самок устремлены на Фабиана – он всего лишь сладкий кусочек. Он видит, что большинству хотелось бы поставить его на место, забрать то, что было дано вынужденно. Вероятно, это было бы сделано с наилучшими намерениями, в давно усвоенной уверенности, что на самца просто нельзя возлагать ответственность в столь весомых вопросах. Вероятно, в головах окружающих формируется десяток отговорок, оправдывающих отказ предоставить ему обещанное. Они предложат ему то же, что и Порция: «Мы будем тебя кормить и ценить. Чего еще тебе нужно?» «Я предпочел бы, чтобы этим городом стали Семь Деревьев», – добавляет Фабиан и замирает в ожидании реакции. Педипальпы Виолы дергаются, приглашая продолжить. «Я не могу принудить вас выполнить наше соглашение, – говорит он без прикрас. – Я потребовал больше, чем даже Посланник. Я попросил вас распространить на меня и представителей моего пола те свободы, которыми вы сами живете и дышите. Это немалая просьба. Ее непросто воплотить в жизнь. Спустя многие поколения все равно останутся те, кто будет недоволен такими реформами, и места, где пол по-прежнему будет определять то, можно ли убить кого-то не задумываясь. – Сами эти понятия нелегко сформулировать, поскольку гендерные элементы пронизывают их язык, в результате чего Фабиану приходится использовать сложные обороты. – Могу только сказать вот что: тот город, который распространит на меня и моих собратьев эти базовые права, будет располагать нашими услугами и получит всю выгоду, которую они дадут. Если этого не сделают Семь Деревьев, тогда это будет другой город, чье положение окажется отчаянным. Если вы убьете меня здесь, то убедитесь, что некоторые из моих собратьев уже ушли из города, унося с собой мое Понимание. Мы отправимся туда, где нас захотят принять. Мне бы хотелось, чтобы нас приняли здесь». Он оставляет их яростно спорить о его судьбе. Как он узнает позднее, решение проходит с трудом: противников оказывается почти столько же, как и сторонников. В Семи Деревьях чуть было не начинается новый раскол. Уважаемые матриархи опускаются до того, чтобы мериться лапами, словно драчливые юницы. В итоге соображения корысти перевешивают возмущение от попрания традиций… но едва-едва. Сам Фабиан не успевает увидеть тот мир, который помог создать. Спустя два года после капитуляции Большого Гнезда его находят мертвым в его лаборатории, высосанным досуха неизвестными личностями. Многие полагают, что виноваты возмущенные консерваторы Семи Деревьев. Другие утверждают, что его выследили храмовые фанатики одного из побежденных городов. Однако к этому моменту война уже выиграна, а паукам не свойственно мщение ради мщения. Даже в поражении они по природе своей склонны к прагматизму и конструктивным действиям. Некоторые говорят, что убийцей была сама Порция, чье имя приобрело странную таинственность: о ней часто говорят, но ее никогда не видят, ее последнее пристанище и судьба неведомы. Тем не менее к этому моменту новую архитектуру Фабиана уже нельзя запихнуть в долгий ящик. Его многочисленное сообщество – в основном самцы, но не исключительно они – уже вышло за пределы Семи Деревьев. Само Понимание тщательно охраняется, однако его преимущества агрессивно используются в качестве товара. Мир охвачен технической революцией. Она уже достигла тех, кто разговаривает с Посланником. Применение гения Фабиана в божественных делах еще находится в младенчестве, однако откровение военного времени – то, что его новая архитектура каким-то образом способна аппроксимировать то, что требует построить Бог, – становится мечтой многих пытливых умов. * * * А на холодной орбите по-прежнему находится тот композит, в который превратились Аврана Керн и гондола наблюдения: компьютерная система и Элиза – маска, которую она время от времени надевает. Ей отчаянно необходима коммуникация с ее творением. Она научила своих обезьян (так она их мысленно называет) общему языку. Исходно бывший упрощенным Имперским С, он под влиянием увлеченных обезьян расцвел густым полем незнакомых понятий. Она сознает, что, установив общение с обитателями зеленой планеты, открыла новую страницу в истории человечества. В отсутствие других людей (с ее точки зрения), с которыми можно было бы поделиться, она обнаруживает, что не способна ликовать. Она также все больше убеждается в том, что система понятий ее нового народа оказалась совсем иной. Хотя у них есть общий язык, у них неожиданно мало общего в плане основных идей. Она все сильнее о них тревожится. Они отстоят от нее дальше, чем можно было бы ожидать от приматов. Она сознает, что прямое вмешательство с ее стороны, насильственное внедрение ее желаний в их зарождающуюся культуру полностью противоречит требованиям миссии Брин, которая заключалась в том, чтобы осторожно их поощрять и всегда ждать, чтобы это они к ней обращались. На это нет времени. Она слишком долго отсутствовала, она знает, что энергетические ресурсы гондолы сильно уменьшились во время ее долгого сна, а потом почти сошли на нет при конфронтации с «Гильгамешем», его дронами и шаттлами. Солнечные батареи медленно заряжаются, однако нехватка энергии уже дала о себе знать, вызвав отключение систем автовосстановления, для которых постепенно накопились колоссальные объемы непрерывной работы, необходимой только для того, чтобы обеспечить функционирование основных систем гондолы. Она все сильнее и горше убеждается в том, что ее саму лучше называть одной из основных систем, а не живым существом. Нет четкой границы между тем, где заканчивается машина и начинается она… больше нет. У Авраны Керн не осталось ничего жизнеспособного, что смогло бы существовать самостоятельно. Элиза, загрузка и сморщенный грецкий орех, когда-то бывший ее мозгом, – нераздельны. Она пыталась передать обезьянам свои планы по созданию автоматизированной мастерской, в которой затем можно было бы по ее указаниям создавать на планете всевозможные устройства. Тогда она смогла бы переместиться, бит за битом, прямо на поверхность. Она смогла бы наконец познакомиться со своим обитающим на деревьях народом. Она смогла бы по-настоящему с ними общаться. Она могла бы смотреть им в глаза и объясняться. Обезьяны продвигаются крайне медленно, а именно времени Авране Керн и не хватает. Она не понимает, в чем дело, но технологии, возникшие на ее планете, коренным образом отличаются от земных. Похоже, там даже не изобрели колесо – и в то же время у них есть радио. До них очень медленно доходит то, что именно она им поручает. А она, в свою очередь, не в состоянии понять, что они ей говорят. Их технический язык для нее – закрытая книга. И очень жаль, потому что ей нужно их подготовить. Нужно их предостеречь. Ее народ в опасности. «Гильгамеш» возвращается.