«Пауки?» Однако было видно, что Вайтес не может даже произнести это слово, и, когда это за нее сделала Лейн, старший исследователь чуть заметно вздрогнула. «Значит, Вайтес не любит пауков, – мрачно подумал Холстен. – Ну, она-то на эту чертову планету не спускалась ведь, да? Она не видела этих раздутых чудищ. – Его взгляд упал на картинку с опутанным паутиной миром. – Может ли это быть разумная жизнь? Или Вайтес права, и это просто какой-то безумный эксперимент, который пошел не так… или даже пошел так? Не могли ли Старой Империи зачем-то понадобиться гигантские космические пауки? А почему бы и нет? Как историк, я должен признать, что они делали массу глупостей». – Ну же, – поторопил их Карст, – я жму на кнопку или как? В итоге все посмотрели на Лейн. Постаревшая глава техотдела сделала несколько осторожных шагов вперед, стуча палкой об пол и глядя на полученную с камеры дрона картинку с завернутой в паутину планетой. Ее глаза, видевшие, как века проходят некой бесконечностью с паузами, попытались все оценить. У нее было лицо женщины, которая смотрит в лицо мрачной судьбе. – Выцеливай спутник, – наконец негромко решила она. – Идем с боем. Ты прав – на кону слишком многое. На кону все. Сбей его. * * * Карст отдал приказ тут же, словно опасаясь, что кто-нибудь струсит или передумает. За миллионы километров от них по ходу неумолимого движения «Гильгамеша» дроны получили указания. У них на прицеле уже находился металлический кулак спутника, пойманный в громадную экваториальную паутину. На дронах стояли самые лучшие лазеры, какие удалось восстановить племени, соединенные с небольшими термоядерными реакторами. Они уже подлетели максимально близко, пробираясь на геостационарную орбиту над пойманным спутником с минимальными затратами энергии. Они произвели выстрел, оба одновременно ударив в одну точку на корпусе спутника. Где-то далеко уже замер Карст, но изображение, на которое он отреагирует, успеет устареть к тому моменту, когда он его увидит. Секунду ничего не происходило: только энергия вливалась в древнюю, изрытую оболочку Наблюдательной гондолы Брин-2. Карст с набухшими на лбу венами уже сжимал кулаки, уставившись на экран, – словно его воля способна пересечь пространство и время, добиваясь результата. А потом с беззвучным цветком пламени, почти моментально погасшим, сверлящие лучи достигли чего-то жизненно важного внутри – и прослуживший доктору Авране Керн много тысячелетий дом развалился, а нити паутины по обе его стороны съежились и отскочили в стороны под внезапным жаром. Продолжая высыпать свое содержимое в жадную пустоту космоса, разбитый спутник вырвался из путаницы креплений, прожигая дыру в паутине, и ушел от дронов за счет оттока материи из рваных ран. Сами дроны уже сделали все, что могли: выстрел оружия полностью осушил и охладил их реакторы. Они закувыркались по поверхности паутины, чтобы упасть или улететь прочь. А вот спутник ждала более определенная судьба. Он упал. Подобно подопытным Керн так невообразимо давно он был выбит с орбиты, чтобы попасть в объятия планетного притяжения, и, беспомощно ввинтившись в атмосферу, прочертил огненную полосу по небу – просто старая бочка с одной древней обезьяной в изношенном обиталище, доставившая встревоженным зрителям внизу последнее послание. 7.4 Последние времена Они отслеживали его огненный след через все небо. Хотя активное поклонение Посланнику в эти просвещенные времена практически отсутствовало (зачем вера, когда имеются исчерпывающие доказательства истинной природы Бога?), пауки наблюдали за пламенной чертой либо своими глазами, либо с помощью суррогатных глаз своих биологических систем и понимали, что что-то из их мира ушло. Посланник всегда была здесь. Они сохранили воспоминания о далеких, примитивных временах, когда этот движущийся огонек в небесах служил им компасом и источником вдохновения. Они помнили пьянящие дни Храма и первый обмен сообщениями между Богом и Ее паствой. То, что было частью их культурного сознания с начала времен, что-то, что, как говорил им разум, было древнее их собственного вида… и вот теперь его не стало. В тишине своего темного рабочего кабинета Фабиан ощущает неожиданное потрясение. Уж он-то совершенно не религиозен. Непознанное интересует его только в том плане, чтобы зафиксировать его с помощью экспериментов и логики и тем самым сделать познаваемым. И все же… На матовом экране он видел картину, созданную тысячами крошечных хроматофор различного цвета, которые сжимаются или расширяются, формируя точечные участки общего изображения. Глубоко под землей, где находится его кабинет, он не мог наблюдать происходившее напрямую. Он – бледный, угловатый, неухоженный представитель своего вида и редко испытывает особое желание увидеть солнце: он работает в соответствии с собственными ритмами, которые имеют мало отношения ко дню или ночи. «Ну что ж, – говорит он свому постоянному собеседнику, – похоже, это подтверждает все то, что ты нам говорила». «Конечно. – Ответ исходит от самих стен: невидимое присутствие окружает его, словно демонический фамильяр. – И вам надо ответить при первой же возможности. Они не дадут вам ни шанса». «Группа связи, похоже, добилась каких-то успехов, прямо перед этим», – отмечает Фабиан. Выгнутые стены вокруг него кипят и дрожат: тысячи тысяч муравьев заняты непостижимой работой, которая позволяет этой колонии – на самом деле суперколонии, возродившейся по прошествии столь долгого времени, – функционировать совершенно уникальным образом. «На успех у них никаких шансов не было. Я только рада, что они получили эту недвусмысленную демонстрацию намерений врага. Однако меня тревожит стратегия, которая будет применена». Странное явление представляет собой эта бестелесная речь. Мышечные поршни в стенах имитируют изящные паучьи шаги. В других местах общение по-прежнему идет с помощью радио, но здесь Фабиан может разговаривать с ней, словно с пауком: с особенно замкнутой и раздражительной самкой, по его мнению, но все же с пауком. Она разговаривает на том же странном, выработанном между пауками и их Богом языке, но в последнее время начала создавать на экранах пару призрачных педипальп, чтобы добавлять своей речи выразительности, применяя примитивизированный визуальный язык самих пауков. Фабиану, который никогда не чувствовал себя непринужденно в обществе себе подобных, ее общество нравится. Этот факт, а также его несомненные способности в области химической архитектуры и программирования, обеспечили ему эту ключевую роль. Он – руки и доверенное лицо Посланника в том виде, какой она имеет теперь. «Интересно, осталось ли от меня в итоге хоть что-то». Слова стали медленными, неуверенными. Поначалу Фабиан думает даже, не возник ли очередной сбой в устройстве или, возможно, в программировании колонии. Потом он решает, что это один из тех моментов, когда его собеседник пытается использовать какие-то остаточные интонации или ритмы речи, которые использовала бы в иное время и в другом обличье. Он обращается к устройству как к доктору Авране Керн. Оно не любит, чтобы его звали Богом или Посланником. После долгих споров они нашли сочетание произвольных движений, которые вроде бы напоминают то имя, которым оно когда-то называлось. Это – одна из многих причуд, которым Фабиан рад потворствовать. Все-таки у него с Богом особые отношения. Он Ее ближайший друг. Он отвечает за Ее должное функционирование и устранение ошибок в Ее программировании. Вокруг него, в лабиринте туннелей и пещер, топография которых постоянно изменяется, живет колония из сотни миллионов насекомых. Они взаимодействуют медленнее электронной системы, созданной руками человека, однако крошечный мозг каждого насекомого сам по себе уже являет собой емкое устройство для хранения данных и принятия решений, а общие вычислительные способности колонии в целом даже не поддаются оценке. Облачные расчеты: не скорость, но бесконечно реконфигурируемая широта и сложность. Тут оказалось более чем достаточно места для загрузки разума Авраны Керн. На разработку ушло немало времени, но в конечном итоге она ведь была просто информацией. Все и всегда суть просто информация, если у вас достаточно мощностей, чтобы ее охватить. И еще немало времени ушло на то, чтобы скопировать эту информацию со спутника в колонию на поверхности планеты. И еще немало – гораздо больше – времени понадобилось для того, чтобы перезагруженное организовалось настолько, чтобы быть в состоянии сказать: «Я существую». Но оно существует – сейчас, и существовало уже довольно долгое время. Колония, внутри которой живет и работает Фабиан, это Бог во плоти, реинкарнация Посланника. Фабиан устанавливает радиосвязь с одной из орбитальных обсерваторий и уточняет приближение врага: он следует траектории, которая подтверждает, что он будет пытаться выйти на орбиту их планеты. Теперь наступает время ожидания. Вся планета ждет – не только пауки, но все те виды, с которыми они установили связи. Они скоро окажутся под молотом, во всей своей массе, и в своей изобретательности столкнутся с видом, который непреднамеренно создал их, а теперь столь же бездумно намерен их уничтожить. Это пауки, муравьиные колонии, ротоногие в океане, полуразумные жуки и десяток других видов с различной пропорцией разумности и инстинкта – и все они в какой-то степени понимают, что настали последние времена. На орбитальной паутине Бьянка прекратила планирование. Порция ждет вместе с остальными, готовая сражаться с возвращающимися космическими богами. Пока им остается только цепляться за свои паутины и с помощью усиленных технологиями способностей отслеживать приближение конца. * * * И вот громадина «Гильгамеша» уже близка, заканчивая долгое торможение: чуть живые маневровые двигатели стараются замедлить его настолько, чтобы вектор движения при проходе мимо планеты сложился с силой притяжения и вывел ковчег на орбиту. Хотя они знали о размерах противника по своим собственным замерам и записям Керн, масштабы «Гильгамеша» внушают трепет. Не один паук сейчас думает: «Как мы сможем воевать с вот этим?» А потом орудия корабля-ковчега открывают огонь. Подлет был рассчитан таким образом, чтобы экваториальная паутина оказалась на прицеле передних противоастероидных лазеров, – и в своем стремительном движении «Гильгамеш» эффективно использует представившуюся возможность. У паутины нет центра, нет жизненно важной точки, в которой точный удар нанес бы обширный ущерб, так что лазеры выжигают все подряд, поджаривая нити, вскрывая узлы, создавая громадные прорехи в структурированной паутине. Пауки гибнут: внезапно оказавшись в вакууме, сброшенные в космос или на планету… некоторые даже испаряются в огненной ярости лазеров. Порция получает доклады о потерях, пока она со своей воинской группой готовится к контратаке. Она понимает, что в один опаляющий момент они потеряли некоторое количество солдат, некоторую часть вооружения: их просто притушили вслепую. Бьянка совещается с ней: электрический ток в рации вызывает вибрации, имитирующие танцующие ритмы речи. «План сражения не меняется, – подтверждает Бьянка. Она уже должна была составить полную картину того, что потеряно и что еще осталось. Порция не завидует ее задаче по координации всей орбитальной обороны. – Вы готовы к развертыванию?» «Готовы. – Разрушения вызывают у Порции прилив яростной решимости. Смерти, разрушение Посланника, бездумное зверство разжигают в ней праведный гнев. – Мы им покажем». «Мы им покажем! – откликается Бьянка столь же решительно. – Вы – самые быстрые, самые сильные, самые хитрые. Вы – защитники нашего мира. Если вы не справитесь, тогда мы все словно и не жили. Все наши Понимания станут прахом. Я прошу вас все время помнить о плане. Я знаю, что некоторые испытывают неуверенность и сомнения. Сейчас для этого не время. Величайшие умы нашего народа сошлись на том, что вам надо сделать необходимое, – и это нужно для того, чтобы мы остались теми, кто мы есть». «Мы понимаем». Порция знает, что громадная туша корабля-ковчега, затмевающая звезды, приближается. Другие отряды уже начали действовать. «Удачной охоты!» – желает им всем Бьянка. Повсюду начинают работать орбитальные орудия паутины. Каждое представляет собой один кусок материала – камень, поднятый космическим лифтом или пойманный в пространстве и удерживаемый в сети под громадным напряжением. И стопор внезапно убирают, запуская снаряд на огромной скорости в вакуум, в сторону корабля. «Но крошечные», – думает Порция. Те громадные глыбы, которые она видела, – ничто рядом с кораблем-ковчегом. Наверняка его корпус укреплен против таких снарядов. Однако пауки не просто бросают камни. Запущенные снаряды служат нескольким целям, но в основном они – просто отвлекающий момент. Порция чувствует, как вокруг нее натягивается паутина. «Убедитесь, что ваши тросы свернуты как следует, – сигналит она своим товарищам. – Это будет резко». Спустя считаные секунды она с отрядом выброшена в пространство по касательной, которая пересечется с траекторией «Гильгамеша», выходящего на стационарную орбиту. Сначала она инстинктивно поджимает лапы: прилив ужаса затапливает ее разум, грозя его поглотить. А потом срабатывает подготовка – и она начинает проверять своих солдат. Они расходятся в своем полете к месту встречи с «Гильгамешем», но по-прежнему присоединены к центральной оси, составляя вращающееся колесо – одно из многих, которые сейчас несутся к кораблю. Лазеры ковчега сжигают первые несколько камней: взрывной нагрев в точно рассчитанной точке заставляет их улетать с дороги. Другие камни врезаются в бока корабля, отскакивая или впечатываясь. Порция видит как минимум одну тонкую струю воздуха, потерянного от удачного – или неудачного – удара. А потом она и ее команда готовятся к столкновению. По радио ей приходят посекундные указания от вычислительных колоний на орбитальной паутине, которые должны помочь им замедлить подлет с помощью маленьких ракетных двигателей со скудным запасом топлива. Порция прекрасно понимает, что это, скорее всего, станет дорогой без возврата. Если они потерпят неудачу, то возвращаться будет некуда. Она затормозила настолько, насколько смогла, и выпустила дополнительный отрезок троса, чтобы оказаться дальше от сестер. Она разводит лапы и надеется, что смогла в достаточной степени погасить скорость. Она приземляется неудачно, не сумев ухватиться крючьями, закрепленными на ее изолирующих перчатках, и отлетает от корпуса «Гильгамеша». Другим ее товарищам повезло больше, и, ухватившись шестью лапами, они подтягивают ближе своих заблудших собратьев, включая Порцию. Одной из их отделения не повезло еще сильнее: она приземлилась под углом и разбила маску. Она умирает, мучительно дергая лапами, – и ее беспомощные крики доходят до ее спутников по металлическому корпусу. Горевать некогда. Ее труп приматывают к корпусу куском паутины – и они продвигаются дальше. Им ведь надо воевать. «Мы им покажем, – думает Порция. – Мы им покажем, как они не правы».