— Так говорится во всех детективных романах, но те женщины, с которыми сталкивались мы, к ядам никогда не прибегали, — ответил ей Брайант. — Не отчаивайся, Тифф, — успокоила девушку Стейси. — Над этим вполне можно порассуждать бессонными ночами. Все захихикали, заметив, как она со значением взглянула на Тиффани. Однако улыбка сразу же исчезла с лица Ким, когда в дверях появилась хорошо знакомая ей фигура. — А теперь, ребята, кто мне скажет, какого черта она здесь делает? Глава 73 — Ты готов, дружище? — спросил Пенн брата, глядя, как тот проглотил последний кусок тоста. Всегда одно и то же. Половина тоста с маслом, вторая половина — с джемом. — А не скажешь ли ты мне, зачем я плачу за твои завтраки в школе? — Понятия не имею, — ответил Джаспер, потирая руки, чтобы избавиться от крошек на пальцах. Вот уже пять лет он ходил в обычную школу — и наслаждался этим. Вначале Пенн был в ужасе от того, каким издевательствам и наездам брат будет там подвергаться. Он отчаянно хотел защитить Джаспера от того отношения, с которым в жизни часто сталкивались люди, не похожие на остальных. Однажды Пенн спросил брата, издеваются ли над ним и обзывают ли его всякими словами? Джаспер утвердительно кивнул и даже повторил некоторые обзывалки. Пенн пришел в ярость. Пока брат говорил, он старался сохранить нейтральное выражение лица, но мысленно уже мчался в школу, чтобы потребовать от учителей принять меры, угрожая тем, что в противном случае немедленно заберет брата из нее. Он принял твердое решение, что не позволит издеваться над братом лишь за то, что тот «особенный». — Билли дразнят за его хромоту. Сару — за то, что у нее лохматые брови. А Мисти — за то, что ее родители взведены. — Разведены, — машинально поправил его Пенн. — А я что говорю… Ты знаешь, что Билли советует делать со всеми этими приставалами? — Что? — поинтересовался Пенн. Джаспер прикрыл рот ладонью и хихикнул, как будто собирался сказать что-то сомнительного свойства. — Ну, говори же, — поторопил его Пенн. — Давать им по яйцам. Брат подождал, стараясь понять, накажут ли его за эти слова, но Пенн расхохотался, чувствуя, как напряжение куда-то уходит. Никогда в жизни он так сильно не любил своего брата и Билли. — Тогда поторопись, — Пенн взглянул на часы. — И не забудь почистить зубы. Под знакомые звуки, доносившиеся из ванной, он убрал грязную посуду и положил вторую половину тоста, намазанную джемом, на клочок бумажного кухонного полотенца. Пенн услышал, как Джаспер попрощался с матерью, которая теперь редко спускалась к завтраку. Брата он ждал у входной двери, держа в одной руке ранец, а в другой — половину тоста. Пока Джаспер натягивал лямки ранца, взъерошил ему волосы. — Хорошего тебе дня, дружище. Встав на цыпочки, Джаспер сделал то же самое. — И тебе того же. Рассмеявшись, Пенн передал ему тост. Когда Джаспер впервые попросил разрешения встречаться с друзьями в начале подъездной дороги, Пенн ощутил одновременно и страх, и гордость. Тайком от брата он сопровождал его первые несколько дней. И ожидал, что по дороге Джаспер будет съедать половинку тоста. Но увидел, как брат передает ее своему лучшему другу Билли, в чьей семье было семь братьев и сестер, так что завтракать мальчику приходилось редко. «Большинство людей могли бы многому поучиться у брата», — подумал Пенн, закрывая дверь. Джаспер отвлек его от тяжелых мыслей, но когда он ушел, Пенн вновь задумался о предстоящем дне, и эти мысли ничуть его не порадовали. Глава 74 Ким следила за каждым движением женщины, но подошла к ней только после того, как та уселась с чашкой кофе за только что освободившийся столик. — Как приятно вновь видеть вас, Вероника, — она опустилась на свободный стул. — Но какого черта вы здесь делаете? — Просто любопытно, — ответила женщина, никак не реагируя ни на тон Ким, ни на ее вопрос. — Захотелось увидеть то, чем Белинда восхищалась все эти годы, — добавила она, оглядывая помещение. — Никак не могу понять, почему сестра постоянно возвращалась сюда. Ким открыла было рот, чтобы ответить, но решила промолчать. Ей хотелось узнать очень многое, но на мгновение в голосе женщины ей послышалась печаль, которой она не слышала раньше. И эта печаль затронула какие-то струны в ее душе. «Как эта женщина могла превратиться в ту особу, что теперь сидит передо мной?» — Вероника, да что же с вами тогда случилось? — негромко спросила Ким. — Ничего, о чем я хотела бы рассказать вам, инспектор, — ответила женщина, предпочитая не нарушать границы, которые сама же установила. Границы, которые сама Ким хорошо видела и понимала, хотя и чувствовала, что нечто в душе ее собеседницы рвется наружу. — Кто же еще пострадает? Ведь никого уже не осталось. Расскажите мне вашу версию. — А ведь вы так ничего и не поняли, правда? — Вероника не стала отводить глаза. — У меня нет моей версии. И дело вообще не во мне. А в моей сестре. Так, как это было всегда. Всю жизнь. — Хорошо, тогда расскажите мне про Белинду. Как проходило ее детство? Про себя пока не думайте. Хотя, судя по записи шоу, которую они видели, про Веронику не думать было невозможно. Женщина сделала глоток кофе, и Ким с удивлением заметила, что ее рука слегка дрожит. И весь ее гнев и враждебность по отношению к Веронике куда-то улетучились. Несмотря на все старания последней скрыть это, в ней все же было что-то человеческое. И она страдала — Ким всегда чувствовала это. — Мне было четыре, когда родилась Белинда. Я была обыкновенным среднестатистическим ребенком, достаточно взрослым, чтобы услышать, как родители рассказывали всем, что «Белинда все делает гораздо раньше, чем делала Вероника». Она раньше начала говорить, раньше пошла, раньше написала свое первое слово… Любому было понятно, что она умненькая девочка. Помню ее первый день в школе. Отец сначала забрал меня, а потом рука об руку мы с ним подошли к классу Белинды. Учительница заговорила с ним о выдающихся математических способностях, которые сестра уже успела продемонстрировать. Она показала примеры, которые Белинда решила, и я хорошо помню, как, слушая, отец выпустил мою руку из своей. Воспоминания вновь вызвали печальную улыбку на лице женщины. Ким пыталась понять, в чем заключался символизм этого, казалось бы, ничего не значащего движения, что Вероника запомнила его на всю жизнь. — В тот вечер, когда мы вернулись домой, я понаблюдала за отцом. Просто сидела на софе и смотрела, как он проверяет сестру, давая ей различные задания. Мама тоже наблюдала и хлопала в ладоши от удовольствия, когда отец показывал ей калькулятор, чтобы продемонстрировать, что Белинда не ошиблась в своих вычислениях. Речь шла о младшей сестре, но Ким никак не могла забыть о старшей, сидевшей на софе и наблюдавшей за происходящим. — Постепенно Белинде все это надоело, и она занялась своими игрушками. Родители вышли на кухню и о чем-то там долго шептались. В тот день изменилось абсолютно все. С тех пор отец проверял сестру каждый вечер. — Это тогда Джемайму выбросили за ненадобностью? — уточнила Ким. Вероника кивнула, удивленная, что инспектор не забыла о кукле. — Со временем отец стал ходить в школу, чтобы контролировать процесс ее обучения. Он хотел, чтобы она быстрее переходила из класса в класс, но школа не могла пойти ему навстречу. — А почему? — спросила Ким, заметив, что ресторан постепенно пустеет. — Потому что по другим предметам она отставала, инспектор. Ее английский был ниже среднего, да и способности к другим предметам были, мягко говоря, на низком уровне. — Неужели? — Ким была удивлена. Она полагала, что ребенок-вундеркинд будет таковым по всем предметам. — Отец им не поверил — он считал, что они намеренно тормозят сестру. Поэтому забрал нас из школы и сам занялся нашим образованием. Составил учебный план таким образом, что мог, с одной стороны, оттачивать ее математические способности, а с другой — заставлять ее не отставать по другим предметам. Я же просто учила все то, чему он обучал Белинду. — А почему отец и вас забрал из школы? — с сочувствием спросила Ким. — Потому что к тому времени он уверовал, что дар Белинды объясняется ее генами, а я просто недостаточно стараюсь. Я была лентяйкой. Да и вообще, он стал много читать про отца Марии Агнези. Ким покачала головой. — Мария Агнези родилась в восемнадцатом веке. Она была настоящим полиглотом и в тринадцать лет свободно изъяснялась на семи языках. Кроме этого, являлась отличным математиком и прекрасно разбиралась в философии. А ее младшая сестра была выдающимся музыкантом, так что их отец стал устраивать вечера с приглашением всех желающих. «Боже! — подумала Ким. — Такое впечатление, что он не ограничился изучением биографии Агнези».