— Аарон? – кричу я, так как не вижу его в гостиной. Тишина. Может быть, он меня не услышал, поэтому я снова зову его. На этот раз я слышу, как открывается дверь его спальни, незадолго до того, как в комнате раздаются шаги, когда он спускается вниз. В ту секунду, когда я вижу его мельком, мое сердце разбивается вдребезги. Он выглядит ужасно. Его рубашка порвана, похоже, из-за того, что ее натянули слишком сильно. Его волосы растрепаны и торчат в разные стороны. Его глаза красные и опухшие, так же как нос и щеки, лицо в пятнах слез. Я вижу, как его руки сжимаются в кулаки, когда он видит меня, но довольно скоро он разжимает их и начинает всхлипывать. Его ноги начинают дрожать, трясущаяся рука прижимается к его рту, когда он падает на колени. Его плечи вздрагивают, когда он издает болезненные крики. — Она ушла, Колин. – Его голос – ничто иное, как шепот. Мое сердце разбивается второй раз за пару дней, и как бы дерьмово это не звучало, на этот раз мне еще больнее, чем тогда, когда я наблюдал, как Эйра делает свой последний вдох и закрывает глаза навечно. — Я не смог удержать ее, – плачет он. Я бы подошел к нему, но не могу. Я застываю на месте. Кажется, я не могу найти в себе сил пошевелиться хоть на йоту. — У меня был план, и она просмотрела его насквозь, – икает он. — Она оставила для тебя записку… она в твоей комнате. Как только слова слетают с его губ, я бегу наверх, оставляя Аарона одного. Я такой дерьмовый лучший друг, но в данный момент мне на самом деле все равно. Моя комната такая же убогая, как и весь остальной дом. Все выглядит перевернутым с ног на голову. Аарон был здесь, разбрасывал вещи повсюду, ломал мои личные вещи. И что хуже всего, я даже не могу винить его за это. Я нахожу листок бумаги, лежащий на моем столе, единственной части моей комнаты, которая не выглядит так, будто я устроил десять вечеринок за один день. Я поднимаю его и нахожу почерк Лили. Мне так жаль, что мы снова не увиделись. Я буду там, где все началось. Делай с этим, что хочешь. Лили Здорово. Я не только потерял Лили, но она еще и загадала мне гребаную загадку, как найти ее мертвое тело... потому что увидеть ее мертвое тело – это именно то, что мне нужно. Я знаю, я обещал, что позабочусь о письмах, но никогда по-настоящему не верил, что все зайдет так далеко. И никогда я не позволял себе думать, что буду тем, кто позвонит, чтобы ее тело перевезли из комнаты, в которой она умерла. Я не знаю, на что я себе это представлял, но это было не так. Нисколько. Я буду там, где все началось. Что, черт возьми, это вообще значит? Это может быть как минимум десять разных мест. Больница, в которой она родилась (я сомневаюсь, что это то, что мне нужно); дом ее детства, место, где ей пришлось попрощаться с Аароном и своим отцом; ледовый каток… Лед. Каток. Хоккейная арена – единственное место поблизости, которое по-настоящему связано с чем-либо в ее жизни. Лед. Место, где зародилась ее страсть. Место, где она закончит свою жизнь, чтобы воссоединиться с ним. Я сбегаю вниз по лестнице. Может быть, она еще не умерла. Может быть, если я потороплюсь, то к тому времени, когда доберусь туда, она все еще будет дышать. Мне нужно только вызвать скорую помощь, попросить ее о помощи, и молиться Богу, чтобы она выжила. — В котором часу ушла Лили? – слова вырываются из меня быстрее, чем когда-либо прежде. Аарон все еще стоит на коленях и плачет. Он едва узнает меня, но я не могу винить его и за это. — Я не смог разгадать эту загадку, Колин, – говорит он сквозь рыдания. — Я ставлю на хоккейную арену. Когда она ушла? Его глаза встречаются с моими, снова разбивая мне сердце. Я никогда не думал, что вид разбитого сердца моего лучшего друга причинит мне такую боль. Я никогда не думал, что это может ударить меня в живот и заставить проглотить собственную рвоту, которая так и рвется наружу. — Ночью, – тихо говорит он. — Мы поговорили, и она пообещала, что сегодня утром она первым делом обратится за помощью. Я попросил её остаться со мной в моей комнате... но когда я проснулся, ее уже не было. — Какого хрена, чувак! – Я не должен кричать, я полностью осознаю это. И все же я все равно не могу подавить свое желание сделать это. — Почему ты не оказал ей помощь сразу же? Я молюсь, чтобы он не узнал, что я знал о ее состоянии. Но, конечно, он об этом знает. — Кто бы говорил, – усмехается он, иронично посмеиваясь. — А почему ты этого не сделал? — Я не имел на это права, – честно отвечаю я. Даже не имеет значения, имел я на это право или нет, я все равно должен был это сделать. — Она была для меня никем. Мне было бы наплевать, умрет она или нет. Я даже не знал, что она твоя родственница. — Ну, ты познакомился с ней поближе, и все равно не оказал ей той помощи, в которой она нуждалась. Спор из-за этого сейчас тоже ее не вернет, поэтому вместо того, чтобы что-то сказать, я выхожу за дверь, мчась к своей машине и, вероятно, как маньяк, мчась к арене. Я не оглядываюсь назад. Парковка пуста, совершенно пуста. За исключением одной машины. Моя BMW. Она здесь. Это большая арена, она может быть где угодно. К тому времени, когда я найду ее, она, вероятно, уже будет мертва... если не уже. Она не льду, это я могу сказать, просто зайдя внутрь и любуясь великолепным видом на лед. Там пусто. Вся эта арена кажется пустой и намного холоднее, чем обычно. Затем я иду проверить раздевалку, когда она пуста, я проверяю душевую – тоже пусто. Как и в другой раздевалке. Прежде чем я пойду проверять верхнюю половину арены, мне нужно проверить еще одно место. Я ещё не увидел светлых волос, но это не значит, что она не лежит где-нибудь на полу. Перебегая на другую сторону арены, к месту, где я впервые нашел Лили две недели назад, я более или менее удивлен, обнаружив на сиденье мятно-зеленый блокнот. Записная книжка ужаса. Та самая, от которой мое сердце будет болеть в миллион раз сильнее. Она оставила его здесь. Это значит, что я опоздал. Лили просто отложила блокнот, чтобы занять меня, так что ее смерть еще более гарантирована. Я имею в виду, не дай Бог мне застать ее все еще дышащей. Эта девушка планировала свою смерть неделями, у меня никогда не было шанса спасти ее. Я опускаюсь на сиденье рядом с блокнотом, провожу руками по лицу и издаю долгий, полный боли стон. Схватив блокнот, я делаю глубокий вдох и медленно открываю его. Эта книжечка – все, что у меня осталось от нее. Я бы даже не удивился, если бы она не оставила для меня письма. О Боже, эти письма. Я пообещал ей, что позабочусь о том, чтобы они добрались до всех. Это не то, о чем мне сейчас следует беспокоиться. Я должен это прочитать. Всё. Я должен понять, почему ее мнение не изменилось... и, возможно, я хотя бы раз увижу проблеск надежды, которая у нее была. Я не просто просматриваю страницы. Я внимательно читаю каждую из них. Мое сердце разбивается чуть сильнее с каждой новой страницей, когда я узнаю, сколько боли на самом деле несла в себе эта девушка. К тому времени, когда я перехожу к более свежим, я замечаю, что чего-то не хватает. Письма. Последнее, которое я видела, было посвящено её матери. Это уже добрых двадцать (или даже больше) страниц назад. Судя по её предыдущим страницам, каждые десять-двенадцать страниц у нее появлялось новое письмо. Так где же, черт возьми, письмо Аарона?