Справа от лестницы проступал проем – проход в коридор. Царило запустение. Из стен торчал рваный уплотнитель, обрывки проводов. Пол скрипел, но не везде. Приходилось держаться за стену, прощупывать дорогу ногой, прежде чем ступить. Открылся коридор, несколько дверей. Посреди прохода чернел очередной провал – теперь уже в полу. Это сужало зону поисков – вряд ли шпионы прыгают через эту яму. Он ходил по квартирам, не выключая фонарь. Мебель вывезли, осталась одна рухлядь. Старые газовые плиты на кухнях, рукомойники, трубы – все насквозь прогнило, пришло в негодность. Дом в таком виде стоял давно. Майор вошел в последнюю квартиру, побродил по комнатам. Высился старый «славянский» шкаф с подкосившейся ногой. Дверь распахнулась, висела на одной петле. Квартира состояла из двух крохотных комнат – в такой немудрено заболеть клаустрофобией. Он осмотрел все места, пригодные для тайника, прощупал стены. В какой-то миг сообразил: этим можно заниматься до второго пришествия. Тайник со стороны должен быть незаметен: незакрепленная половица, полость в стене, прикрытая обоями… Он застыл, начал думать. Сегодня точно не повезет. Наутро прислать людей, пусть поработают, заодно посидят в засаде – разве не должен сюда кто-то прийти? К сожалению, не только шпион: судя по запахам, сюда забредали многие… Он стоял посреди прихожей, странные мысли витали в голове. Ведь агентом может оказаться и женщина. Прошедший день это наглядно продемонстрировал. Пятьдесят на пятьдесят. Изнеженная Погодина, брезгливая Мышковец Галина Сергеевна, чисто одетая Голубева. Они согласны приходить в этот хлев, чтобы забрать или передать послание? Нереально. Брезгливость и отвращение – не последний аргумент. В таком местечке можно нарваться и на другие неприятности. Вторая мысль: тайник не может находиться в глубине дома. Он у входа, в районе лестницы. Вошел, сделал дело и сразу вышел. Штейнберг отсутствовал пару минут. Не будут шпионы усложнять себе и без того непростую жизнь… Он вышел в коридор, двинулся к выходу. До проема оставалось несколько шагов, луч света обрисовал аварийную лестницу. За порогом скрипнула половица. Могло и показаться. Или нет? Старый дом издает разные звуки. Михаил остановился, сердце беспокойно забилось. Оружия при себе не было: так и не удосужился получить! Текущая работа не предполагала погонь и перестрелок. Он стоял и вслушивался, затаив дыхание. Звук не повторялся, возможно, почудилось. Перенес тяжесть тела, шагнул вперед. Предательски скрипнуло под ногами. Уже не важно. Он сжал кулак, отправился дальше, готовясь бить злоумышленника в челюсть. Тяжелый удар обрушился на голову. Такое ощущение, что обвалилась крыша. Сознание шатнулось, но пропало не сразу. Но конечности онемели, подкосились ноги. Он схватился было за косяк, но рука провалилось в пустоту. Рядом кто-то дышал – тяжело, с надрывом. Второго удара не последовало, хватило одного. Сознание заволок туман, майор уже не помнил, как падал… Жизнь возвращалась, но не очень быстро – шаг вперед, два назад. Зверски болела голова, просто раскалывалась. Майор госбезопасности лежал на полу, как бродяга, упирался затылком в порог. Конечности худо-бедно слушались. Он очнулся от собственного душераздирающего стона, открыл глаза. Начал подниматься, встал на колено. Царила темень. Фонарь куда-то укатился. Рядом – никого, он находился один в доме. Кое-как поднялся, прижался к стене, переживая приступ головной боли. Ноги ослабли, пришлось опуститься на корточки. Состояние было – как с чудовищного бодуна. Подобный позор он переживал лишь однажды, в смутные студенческие годы: сгорал от стыда, боялся выйти в люди и дал себе зарок, что такое не повторится. И, в общем-то, не повторялось… Несколько минут он приходил в себя, ощупывал голову. Кровь не шла, но шишка на макушке надулась тугая. Видимо, кирпичом хватили – плоской гранью. Такого добра здесь валялось с избытком. Память возвращалась, хотя и не с той скоростью, на которую он рассчитывал. Вспомнился скрип половицы – кто-то ждал его за углом. Штейнберг вернулся? Кто-то другой? Это точно был мужчина: во‑первых, сила удара, во‑вторых, тяжелое, сиплое дыхание… Рука дрожала – пришлось поддержать ее второй рукой. Часы показывали начало первого. Он провалялся без сознания два часа! Спасибо, что живым оставили… Машинально обшаривал карманы. Документы на месте, это главное. Рация тоже на месте, он отключил ее перед тем, как войти в дом. Дрожащий палец нащупал тумблер, перевел его в положение «включено». Закружилась голова, Михаил прижался затылком к стене. Сработал «щекотунчик» – аппарат завибрировал. Насилу извлек из «лифчика» и поднес к губам. – Михаил Андреевич, слава богу… – Голос Вадима Москвина дрожал от волнения. – С вами все в порядке? Мы уже восемь раз пытались с вами связаться… Не понимаю, что вы говорите, давайте громче… Вы живы? – Нет, Вадим, меня уже расчленили и раскладывают по мешкам… – Я не понимаю, по каким мешкам? – По картофельным… Все в порядке, Москвин, отбой тревоги, скоро приду… – Ну вы даете, товарищ майор, – сотрудник облегченно выдохнул. – А мы в панике: вы в гостиницу не вернулись. Версии разные строим: собутыльников нашли на детской площадке, любовницей обзавелись в чужом городе… – Вадим, иди ты знаешь куда? – Знаю, товарищ майор. Может, помощь требуется? Скажите, где вы находитесь? – Не знаю, Вадим, тут черт ногу сломит… Успокойся, доберусь. Наверное, зря он отказался от помощи. Но как объяснить, где ты находишься? Головная боль не унималась, конечности плохо слушались. В городе настала ночь, на улице не было ни души. Он брел по незнакомому захолустью, выбрался к мосту над путями, чуть не загремел с высоты, когда прислонился к ограждению. Пошел дальше, перебрался через дорогу, поплутал вокруг собора, пока не оказался на проспекте. Михаил напоминал пьяного – шатался, голова не работала. Затормозил патрульный экипаж, подошли двое в форме. – Выпивали, гражданин? – строго осведомился один. – Смотри, Серега, да он на ногах не стоит. Вроде одет прилично, только грязный какой-то… Как же вас так угораздило, гражданин? Нехорошо. Грузим его, Серега, повезли в вытрезвитель. Не сопротивляйтесь, гражданин, это для вашего же блага. – Кретины… – прохрипел Михаил. – От меня разве пахнет? По голове дали… Комитет государственной безопасности, майор Кольцов… Удостоверение слева, во внутреннем кармане… – Ага, а я Сальвадор Альенде, президент Чили, – засмеялся милиционер. – Ты кого кретинами обозвал, приятель? Давно по чавке не получал? – Подожди, Никита, он вроде не пьяный. – Второй оказался умнее: запустил руку во внутренний карман, извлек удостоверение, осветил его фонарем. – Во дела, приятель… Дальше все было более-менее. «Загулявшего прохожего» посадили на заднее сиденье «уазика», со всеми почестями доставили в управление, до которого было рукой подать, попросили прощения, справились, не нужна ли помощь. Михаил отмахнулся. Навстречу уже спешили его сотрудники. Глава седьмая Следующий вторник хотелось промотать как муторную песню на магнитной ленте. Спал урывками, сон напоминал обморок. Наутро в номер пришел врач, осмотрел, сделал недоуменное лицо. Предложил одеться и следовать за ним – ведомственная поликлиника находилась рядом. Возражения в расчет не принимались. Смутно помнился кабинет, гудящая аппаратура. На голову что-то надевали, снимали показания приборов. Проверяли зрачки, реакцию на раздражители, доведя тем самым до белого каления. – Сотрясения нет, – вынес вердикт доктор, – но приложили вас душевно. Думаю, отойдете. Выпишу таблетки – принимайте со строгой регулярностью. Сегодня о работе даже не думайте. Немного пройдете – потеряете сознание. Вы внимательно меня слушаете? Понимаете, что я говорю? Общим хором его убедили, что против медицины лучше не идти. Состояние было скверное. Проспал весь день. В номер заходили незнакомые люди, забрали испачканную одежду, вернули через несколько часов очищенную и отглаженную. Только к вечеру стало лучше. В номер принесли еду. Поел, покурил, невзирая на усиленные рекомендации этого не делать. Боль отпустила. В девятом часу вечера Михаил все же собрал группу. Все сидели смирно, опустив глаза, чувствовали себя без вины виноватыми. Нервничал один Славин. Оно и понятно: не смени его вчера Кольцов, сам бы получил по черепу. – Как дочка? – спросил Михаил. – Все в порядке, товарищ майор, – зачастил подчиненный, – кризис миновал. Машуля осталась дома с женой, она возьмет больничный. Садик временно закрыли, ожидается проверка с последующими увольнениями. – Напугали вы нас, товарищ майор, – признался Москвин. – Сначала пропали без вести, потом явились такой… со сбитым прицелом. Как же так? – Вот так, – огрызнулся Михаил. – Значит, рано сдавать на краповый берет. Выяснили адрес того дома? – Фабричная, 48/2, – быстро сказал Некрасов. – Дом под снос, но когда снесут, неизвестно. – Там оборудован тайник. Пользоваться телефоном не всегда удобно – обмениваются информацией, получают инструкции. Не думаю, что Штейнберг меня туда привел только ради того, чтобы дать по голове. Адрес для них, считай, провален. Больше туда не придут. Пусть сотрудники поищут тайник, но он наверняка пуст. Возможно, Штейнберг решил вернуться… – Это не он, – огорошил Некрасов. – Дом, в котором проживают иностранцы, находится под круглосуточным наблюдением. Ведется скрытая съемка всех входящих и выходящих. Это обычная практика, независимая от нашей текущей работы. Фиксация производится из квартиры на первом этаже. Штейнберг вернулся с прогулки точно в 22.00 – фотокамера это зафиксировала. При хорошем увеличении видно лицо. Так что на вас, товарищ майор, покушался кто-то другой. – Да, не он, – Кольцов поморщился. – В 21.45 Штейнберг покинул расселенный дом. Четверти часа хватило, чтобы быстрым шагом добраться до дома. На меня напали в 22 с копейками… Но это точно был мужчина. – Запомнили хоть что-то? – спросил Вишневский. – Какой он был? – Откуда мне знать, какой он был, – огрызнулся Михаил. – Дышал хрипло. Удар – и все поплыло. Надо выяснить, где находились в десять вечера Богомолов, Урсулович и Лазаренко. Хотя не верю, – признался он, – не та категория граждан. Нужны умение и хладнокровие. Или мы что-то о них не знаем. Этот тип вошел в дом и сразу почувствовал, что в нем кто-то есть, причем не его сообщник. Действовал импульсивно, но логично. Даю еще одну зацепку, – вспомнил майор, – за винным магазином по Красному проспекту – три таксофона в ряд. Штейнберг звонил из среднего, разговаривал минуты четыре. Нужно выяснить, кому звонил. Пробили телефон, по которому с остановки звонил Лазаренко? – Михаил уставился на Некрасова. – Так точно, товарищ майор. За точным временем я не следил, но в течение десяти минут таксофон использовался трижды. Первый звонок – таксомоторный парк, служба вызова такси, – Некрасов усмехнулся, – видно, кто-то не дождался трамвая. Остальные звонки – на квартирные телефоны. Квартиросъемщики – некий Бондаренко Алексей Петрович, одинокий мужчина, живет с матерью, военный на пенсии. Второй телефон – Шумилин Родион Олегович. В квартире, помимо него, прописаны супруга Алина Дмитриевна и шестилетний сын Максим. Легче стало, товарищ майор? – Нисколько. Но в уме держим. – Со Штейнбергом надо что-то делать, – вступил в беседу Москвин. – Ведь все понятно. Это он убил Романчука. Это он привел вас в тот проклятый дом, где… мы вас чуть не потеряли. Он полностью осведомлен, держит в руках все нити. Расколоть негодяя – и дело закроем. – Необязательно, – возразил Кольцов. – В смысле, расколем. С чего ему колоться? Романчука прикончил не он, просто мимо проходил. Вчерашний случай вообще недоказуем. Гулял перед сном, забежал в какой-то дом, потому что терпеть уже не мог. А по голове кого-то треснули – его вообще там не было. Не прокатит, Вадим. Самое противное, что это гражданин другого государства, владеющий иммунитетом. Посмеется нам в лицо, а мы утремся. Появится на Штейнберга что-то убедительное, тогда и будем решать. – Сегодня состоялись похороны Запольского, – напомнил Некрасов. – Все прошло на уровне: цветы, люди, комфортная могилка в престижной части кладбища. Богомолов держал проникновенную речь. Из фигурантов присутствовали все, кроме Голубевой. – А это что за протест? – не понял Кольцов. – Должен же кто-то работать, – пожал плечами Некрасов. – Лилия Михайловна весь день находилась в отделе, занималась проектом. Остальные, за исключением Богомолова, в институт не вернулись. Похоронная церемония, потом поминки в кафе «Буревестник». У нас теперь свой агент в логове неприятеля, – улыбнулся капитан, – Вениамин Староселов. Гражданин нанес визит… пока вы, Михаил Андреевич, отходили после вчерашнего, поговорили по душам, и Венечка согласился оказывать нам содействие, что полностью укладывается в его интересы. Теперь вам не надо присутствовать в институте, чтобы знать, что там происходит. – Понятно, – улыбнулся Михаил. – Что еще собрали по фигурантам? – Немного, но есть, – вступил Алексей Швец. – У Погодиной в прошлом – семейная драма. Отец ребенка бросил семью, когда сыну исполнилось четыре года. Утрату переживала очень болезненно, уволилась с предыдущей работы, начала пить. В какой-то момент решила покончить с собой, но тут появилась мать в качестве ангела-хранителя и вытащила дочь из петли. Несколько месяцев лежала в психиатрическом отделении Барабинской районной больницы, как я понимаю, чтобы не знали в городе. Вроде вылечили, что бывает нечасто, вернулась в общество, сейчас неотличима от прочих граждан. Как работница – весьма ценная, на хорошем счету у начальства. О ее сомнительном прошлом знают немногие, в частности, первый отдел не в курсе. Мы не стали их пока информировать. – Пока не надо, – согласился Кольцов. – Сломать человеку жизнь и вновь довести до петли никогда не поздно. – У Мышковец Галины Сергеевны, – продолжал Швец, – есть дочь и внучка, проживают в этом же городе. С дочерью отношения нормальные, страстно любит и балует внучку. У дочери также в прошлом семейные ужасы – отсюда отсутствие мужа, но глубоко мы не копали. А также – сюрприз, товарищ майор – у Галины Сергеевны есть сын от первого брака, возраст – 27 лет, который в данный момент проживает с отцом в Венгрии. Так сложилось: бывший муж родом из Закарпатья, где исторически проживают этнические венгры. В общем, долгая история с не криминальным сюжетом. Венгрия – братская страна, участник Варшавского договора, но, тем не менее, факт интересный… – И как вы все узнаете? – уважительно пробормотал Кольцов. – Это еще цветочки, – хмыкнул Некрасов. – Урсулович Владимир Ильич, начальник первого отдела, добропорядочный службист, блюдущий режим секретности учреждения. У него больная жена, из дома практически не выходит, разве что в ближайший магазин за хлебом. Живут на его зарплату, которая не больно-то велика. Второе: в марте 80-го года единственный сын Владимира Ильича погиб в Афганистане. Молодой лейтенант, выпускник военно-политического училища был назначен замполитом роты после гибели предыдущего политработника. В должности продержался неделю, был убит во время зачистки кишлака. Жена от таких известий окончательно слегла. Урсулович переживал горе в себе, внешне это почти не отражалось, но можно представить… Официальная версия – несчастный случай во время учений на полигоне в Кушке, это поселок на юге Туркмении у афганской границы. Обстоятельства гибели сына Урсуловичу известны, но он поддерживает официальную версию, поскольку человек дисциплинированный и политически грамотный. – А вот это уже серьезно, – насторожился Михаил. – От такого можно сломаться, пуститься во все тяжкие. – Богомолов шифруется, что-то скрывает от жены, – подлил масла в огонь Некрасов. – Мужчина, конечно, видный, и возраст… гм, репродуктивный, но не факт, что это хождение на сторону. Изменился в последнее время, стал неразговорчивым, в выходные часто уходит из дома, берет такси, жене заявляет, что срочная производственная необходимость, но верится слабо. – Ну и где его носит? – озадачился Кольцов.