– Да, что-то такое припоминаю. – Ощущение, что тебя все бросили. – Да. – Я сейчас попыталась вспомнить, как я терялась. Мне кажется, это была самая настоящая физическая боль. – Да, но ты все-таки особый случай. – Почему? – Я имею в виду, после той истории с твоим отцом. – Может быть. Хотя тебе не кажется, что все дети чувствуют эту боль? Одиночество и страх, помнится, иногда были настолько сильны, что я не знала, куда от этого деться. Тебе не знакомо такое чувство? – Отчасти. Мне кажется, что самые страшные минуты я пережил, когда потерялся в Британском музее. Я бродил по залам, пытаясь найти родителей, и чем дольше я бродил, тем более потерянным я себя чувствовал. – Потерянным – подходящее слово, – говорит она. – Ты выяснила, каким образом он потерялся, этот малыш? – Просто ушел. – И что сказал его папа? – Они с женой вообще не заметили, что малыша нет. Он его хватился, только увидев нас обоих у бассейна. – Вот как. – Удивительно, да? – Они, наверное, думали, что он играет у воды, – говорю я. – Все равно, уму непостижимо, как можно оставить своего ребенка совсем без присмотра. – Все, наверное, произошло очень быстро. – Так вот поэтому-то и надо смотреть в оба, когда они такие крохи. – Ты права. Но всякое случается. – Именно поэтому и нельзя упускать их из вида. – Согласен, но и превращаться в истерических папаш и мамаш, шагу не дающих ступить ребенку, тоже не стоит. Майя ставит бокал на стол. – Смотреть за ребенком, по-твоему, значит не давать ему и шагу ступить. – Разумеется, я не это хотел сказать. – То есть ты считаешь, что это в порядке вещей – не замечать, как твой ребенок убежал и бродит по территории огромного отеля в непосредственной близости от четырех бассейнов, – спрашивает она. – Конечно, они должны быть внимательнее, но всякое бывает. А сколько таких случаев, когда родители разыскивают своих детей в больших торговых центрах, объявляя об их пропаже в микрофон. Малыш просто вдруг взял и потерялся, это бывает с детьми, в этом не было злого умысла ни с чьей стороны. – А ты подумал, что могло произойти, если бы я не обнаружила его и он бы вышел на дорогу? – Хватит уже об этом, Майя. Ведь ты его нашла, и прекрасно, ты бы не нашла, кто-нибудь другой нашел бы. Она отворачивается к бассейну. Я жду какое-то время. Потом кладу руку ей на колено. – Майя. Она качает головой. – Майя. – Налей еще вина, – говорит она. Бутылка согрелась, и иней превратился в капельки влаги. Этикетка отклеилась. Мы берем бокалы. – На самом деле он напомнил мне тебя, – говорит Майя. – Меня? – Да. Тебя, каким ты был в детстве, как мне кажется. – Ты же видела мои фотографии. – Нет, я имею в виду то, как он смотрел на меня снизу вверх. Он напомнил мне тебя маленького. – Нет, он не мог. – Откуда тебе знать. – Мы с ним совсем не похожи. – Похожи. Майя улыбается. Ее волосы практически высохли. 3 Солнечные лучи пробиваются сквозь створки ставен и ложатся теплой полоской на мое лицо. Я отодвигаюсь к краю кровати, подальше от этой полоски, лежу с закрытыми глазами и в полудреме внимаю стрекоту цикад в кроне дерева за окном, прислушиваюсь к морю, неохватный рокот которого пробивается сквозь все прочие звуки. Я лежу и постепенно просыпаюсь, в то время как полоска подбирается все ближе. Осторожно, стараясь не потревожить ее сон, поднимаюсь с постели. Моя одежда висит на деревянном стуле, стоящем у кирпичной стены. Я одеваюсь и тихонько иду к двери. Петли издают скрип, я оборачиваюсь: она лежит по другую сторону от полоски солнечного света. Дышит ровно. Лицо умиротворенное. На кухне я ставлю кипятиться воду и иду в ванную. Стоя под душем, вспоминаю спящую Майю, ее лицо. Уже в первую ночь, которую мы провели вместе, было очень трогательно смотреть, как она спит. Это произошло спустя две недели после вечеринки в университете. С тех пор минуло уже, наверное, лет шесть. В ту ночь мы переспали друг с другом. Мы сказали друг другу, что между нами нет и не будет ничего серьезного, такого, о чем пришлось бы потом жалеть. Мы лежали на кровати и болтали о произошедшем, о том, как все это неожиданно. Об Адвокате. У нее было такое чувство, словно она предает его, лежа со мной в одной кровати. Она не рассказывала ему обо мне. Обычно она рассказывала ему о мужчинах, с которыми встречалась, и о тех, с которыми спала. Но обо мне она умолчала. Это ее и мучило. То, что со мной все получилось не как с другими мужчинами. Она сказала, что мы не должны лежать вот так вместе. Это нарушение договоренности, пакта, вот что ее беспокоило. Однако потом она поцеловала меня, а когда наступил поздний вечер, сказала, что хочет провести со мной ночь, хочет, чтобы я остался. Я поинтересовался, не нарушит ли это их договор с Адвокатом, и она ответила, что мы просто будем спать в одной постели. Заснем и проснемся вместе. Я сказал «хорошо» и пошел в ванную. Пока я был в душе, она выключила свет. Ложась рядом с ней, я почти испытывал дежа-вю, и все же это не было дежа-вю: не было ощущения, что все это уже со мной происходило. Скорее это было дежа-вю наоборот, было предчувствие, что это происходит не в последний раз. «Мы будем об этом жалеть», – шептала она и целовала меня, притягивая к себе, и я чувствовал ее тело, которое я вожделел целый семестр, вожделел на расстоянии, на лекциях в университете. Тепло ее кожи, мои руки скользили по ее крепкому телу, груди, животу, ногам, раздвигавшимся под прикосновениями моих пальцев. Проснувшись той же ночью, я лежал и смотрел на ее лицо, пока она спала. Выйдя из душа, я делаю себе кофе. Черный, в белой фарфоровой чашке, от него идет пар. Достаю из кухонного шкафчика несколько печений. Раздвижная дверь террасы чуть приоткрыта, я увеличиваю проем, выхожу из номера и сажусь за столик. На террасе ни ветерка. Будет жаркий день. Здесь жаркие, прекрасные дни, но больше всего я люблю утреннюю прохладу. Небо безоблачное и синее до самого горизонта. Я сижу и долго смотрю на море. Вдали в солнечном луче блестит крыло чайки. Я пью кофе, купленный нами в супермаркете рядом с гостиницей, он немного горьковат, но сейчас, с утра, я легко с этим мирюсь. Торговое судно стоит на якоре в паре километров от берега. Море колышется, создавая иллюзию движения корабля, но на самом деле он не двигается с места, он неизменен, хотя я знаю, что нет ничего неизменного, даже судно, несущее многотонную ношу, изменчиво, даже море. Я думаю о людях, работающих на этих судах. О том, чем они занимаются, бороздя моря, – смотрят ли они на берег, сожалеют ли о сделанном когда-то выборе, верят ли в то, что можно повлиять на вещи, которым предстоит свершиться. Снизу, от бассейна, долетает плеск тела, рассекающего воду. Какая-то девушка плывет кролем к дальнему от меня краю бассейна. Молодая, темноволосая, загорелая, стройная. Что-то в ней есть общее с Майей. Может, это кто-то из местных, наверное, она работает тут, в гостинице. Она одна в огромном бассейне, никого еще нет. Она плывет кролем, рассекая воду уверенными движениями. Доплыв до противоположного конца бассейна, девушка дает рукам отдохнуть, опершись о край. Теперь мне видно ее лицо, это она, это может быть только она. Она машет мне рукой. Я уже готов помахать ей в ответ и все же колеблюсь. За приоткрытыми губами видно ее белые зубы. Как я вообще мог сомневаться? Ведь я же знал, что это она? Знал все это время. Я спускаюсь с террасы, обхожу бассейн, поднимаю с лежака полотенце с вышитым дельфином и сажусь на корточки. – Я не слышал, как ты вышла, – говорю я. – Не хотела тебе мешать. – Ты же знаешь, я люблю, когда ты мне мешаешь.