– Не надо. – Почему? – Он же не нарочно. – Вполне допускаю, но у меня-то может быть право попросить его быть поосторожнее. – Нет, не надо вмешиваться, – говорит она. Я оборачиваюсь, но ничего не говорю мальчику. Он уже отобрал планшет у брата. – Он же ребенок, – говорит Майя. Официантка приносит рыбу. Ставит перед нами тарелки. Мясо у рыбы розовато-белое, покрытое глазурью с кусочками лимона и крупно помолотым перцем. Майя подвигает мне свой бокал. Я наливаю. Мы выпили всю бутылку. – Давай закажем еще одну, – говорит она. – Нам больше нельзя пить, если мы хотим вернуться на скутерах в гостиницу. Майя поднимает пустую бутылку, подавая знак официантке. Та кивает и выходит на кухню. – Мы оставим скутеры тут и прогуляемся по пляжу до гостиницы, – говорит она. – На твоих шпильках. – Я сниму туфли. – Не проще ограничиться бокалом? – Почему? – Я не хочу вставать завтра с утра разбитым. За моей спиной дети опять начинают хныкать, что им надоело сидеть в ресторане. – Мы скоро уходим, – говорит мама детям. Они спрашивают, можно ли им поиграть в бассейне, когда они вернутся в отель. – Нет, уже поздно, – говорит немка. – Когда вернемся в гостиницу, вам будет пора ложиться в кровать. Поднимается гвалт. Они не хотят в кровать, они не просили вести их в этот ресторан, они хотели поужинать в гостинице и купаться в бассейне, а теперь вечер испорчен. Официантка приносит новую бутылку. – Сегодня у меня настроение выпить с тобой, – говорит Майя. – Если хочешь. – Хочу. А ты нет? – Почему. Очень даже. – Но… – Никаких «но». – Просто перестань на них раздражаться. Доев рыбу, я встаю из-за стола и иду в туалет. Стены уборной вырублены в скале, на которой построили ресторан. Здесь чисто, унитаз, раковина – все блестит, но высеченные в скале стены придают этому месту суровость, создают атмосферу чего-то древнего, существовавшего задолго до нас. Рядом с раковиной лежит стопка полотенец. Небольшое окошко выходит на море, слышно, как волны бьются о берег. Снаружи так темно, что моря не видно, но я слышу его, чувствую запах морской воды. Я мою руки, разглядывая свое лицо в зеркале. Оно стало коричневым от загара. Глаза остекленевшие. Я наклоняюсь к зеркальной поверхности и обдаю лицо водой. Семья уже собирается уходить. Самый маленький хочет, чтобы его несли, отец берет его на руки. Двое постарше допрашивают маму, можно ли им будет искупаться, хотя бы минут пятнадцать, когда они придут в гостиницу. Она говорит, что не знает. Вводит пин-код своей карты. Майя захмелела, она обмякла на своем стуле и изучает немецкую маму. – Как думаешь, они счастливы? – спрашивает она. – Не знаю. – Вокруг них ореол особого покоя. – Я могу ошибаться, но, судя по их виду, им ужасно скучно. – Откуда ты можешь знать? – За весь вечер они не сказали друг другу ни слова. – Чтобы быть счастливым, не обязательно беспрестанно болтать. Майя не сводит глаз с мамы семейства. – Ты не находишь ее красивой? – спрашивает она. – Нет. – Ты хотя бы посмотрел на нее? – Да. И мой ответ прежний – нет. Та как раз собирает игрушки в потертую спортивную сумку. – Не понимаю тебя. Мне кажется, она красива. – Не верю. – Я правда так думаю. – У нее унылый вид. – Ты это серьезно? – Ну, она производит серое впечатление, – говорю я. – Жестко судишь. – Я ее вообще не сужу. – Как же нет. Судишь. Я пытаюсь взять Майю за руку. Она отнимает ее. – Хорошо, скажи, что ты в ней нашел унылого. – Майя, мне не нравится этот разговор. – Тебе трудно сказать? – Нам больше не о чем поговорить? – Попробуй описать. Я очень хочу послушать. Я снова смотрю на немку. В ней нет ничего интересного – бесцветные глаза, какой-то рыбий взгляд, мимика, в которой читаются безрадостные, лишенные событий будни, полное отсутствие необычности. – Ты права, она красивая, – говорю я. – Перестань валять дурака. – Я опять что-то не то сказал? – Объясни мне, почему ты считаешь ее унылой. – Не знаю, просто у нее безрадостный и унылый вид. – Может, она просто устала, – говорит Майя.