Наконец Сташевич остановил машину возле самого удаленного от ворот дома. Я припарковалась, заглушила мотор и присоединилась к адвокату. Иосиф Леонидович ежился на пронизывающем ветру и потирал сухие старческие ладони. Почему-то юрист медлил заходить в дом. — Я хотел бы предупредить вас, Евгения, — обратился ко мне адвокат, и в голосе его послышалась некоторая неуверенность. — Предупреждайте скорее, здесь холодно, — поторопила я старика. — Речь идет о матери девочки. Думаю, из письма Елизаветы Михайловны вы получили некоторые сведения… — Я уже поняла, что это девица была неподходящей парой для Лазарева. Ну и что? Мне ведь предстоит охранять не ее, а девочку. — Скорее всего, мы с вами… вы столкнетесь с противодействием со стороны этой особы, — Сташевич говорил так осторожно, словно ступал босиком по электрическим лампочкам. — Послушайте, вы давно меня знаете! — не выдержала я. — Я далеко не маргаритка на лугу. И с этой гопницей уж как-нибудь справлюсь. Не переживайте так. — Я вас предупредил, — в последний раз повторил Сташевич и пальцем в перчатке нажал на кнопку звонка. В глубине дома раздалась мелодичная трель. С минуту мы терпеливо ждали, но никто не отозвался. Я слегка напряглась — в моей работе ситуация, когда никто не отзывается на звонок, трактуется однозначно — что-то здесь не так. Но Сташевич выглядел спокойным. Юрист толкнул дверь кончиками пальцев, и та медленно открылась. — Сколько раз я говорил этой особе, что нельзя пренебрегать безопасностью! — вскипел Сташевич. — Может быть, никого нет дома? — предположила я. — Где ей еще быть, — поморщился юрист. — Просто забыла запереть. У нее ребенок в доме! Но ей на все наплевать. Удивительно безответственная девица… С этими словами Иосиф Леонидович переступил порог. Я вошла вслед за адвокатом. — Боже мой, Леонид был таким аккуратистом! — простонал Сташевич, но тихо, чтобы никто посторонний не услышал. Где-то неподалеку бормотал телевизор — этот характерный звук ни за что не спутать с живой человеческой речью. Мы прошли в просторную гостиную, заставленную мягкой мебелью и изрядно захламленную. Телевизор транслировал в пустоту застекольную жизнь, не имеющую отношения к реальности. Сташевич огляделся, пробормотал: «Пойду поищу», — и скрылся в глубине дома. Я огляделась. Комната, некогда обставленная по эскизам неплохого дизайнера, имела плачевный вид. Казалось, люди ушли, и покинутый дом заселили, к примеру, обезьяны. Дорогой паркет был залит чем-то липким — я брезгливо отодвинулась и с противным чмокающим звуком отодрала от пола подошву. Все горизонтальные поверхности покрывала пыль — не то чтобы недельной давности, но дня три здесь не убирались. От стеклянной вазы с фруктами доносилось тихое жужжание, над останками бананов и яблок вились мухи. С десяток разнокалиберных пепельниц топорщились окурками. Я отметила, что один из них еще дымился. Тогда я заглянула за спинку дивана, развернутого к телеэкрану. На диване обнаружилась полноватая деваха в тренировочных штанах и футболке с изображением Масяни. Глаза девицы были закрыты, на животе уютно покоилась банка пива. Я демонстративно покашляла. Никакого эффекта. Тогда я взяла пульт со столика и выключила звук телевизора. Спящая красавица немедленно открыла глаза, рывком перешла в сидячее положение, запустила пятерню в растрепанные неухоженные волосы, зевнула и заявила: — Сморило что-то. А вы уже приехали, что ли? Решив, что передо мной нерадивая домработница, слегка расслабившаяся в отсутствие хозяйки, я уже хотела сказать: «Милочка, позовите госпожу Лазареву». К счастью, не успела. Потому что в комнату вошел Сташевич и воскликнул: — Марина Эдуардовна, а я вас повсюду ищу! Итак, передо мной была вдова банкира Лазарева. Я во все глаза смотрела на это чудо. С тех пор как я живу в этом городе и работаю телохранителем, мне приходилось общаться с самыми разными людьми. Но чаще всего мои клиенты попадают в категорию VIP. Разумеется, ни одна из моих клиенток не была гопницей в растянутых трениках, с облупленным лаком на ногтях и привычками пэтэушницы. Нет, не подумайте, снобизмом я не страдаю. Но такая жена просто не по чину банкиру Лазареву. Прекрасно понимаю покойную Елизавету Михайловну… — Уже нашли, — лаконично ответила адвокату хозяйка дома. — Где мы можем поговорить? — Сташевич огляделся. — Да прямо здесь и поговорим. — Марина окинула взглядом просторную комнату. — Места полно. Да вы присаживайтесь, не стесняйтесь. Ни единый мускул не дрогнул на лице адвоката, когда он уселся в пухлое кресло, но я была уверена — сегодня же его костюм отправится в чистку. Все мягкие поверхности покрывал слой кошачьей шерсти. Не нужно было звать на помощь Шерлока Холмса, чтобы понять — где-то в этом доме обитает здоровенный котяра, и ему позволяется валяться где угодно. Я выбрала стул почище и тоже уселась. Госпожа Лазарева протирала сонные глаза. Внезапно, вспомнив об обязанностях хозяйки, Марина встрепенулась и спросила: — Может, хотите чего? Кофе там или чая, а? Катюха живо сделает. — Благодарю вас, не нужно, не беспокойтесь, — поспешно отказался адвокат. — Да я и не беспокоюсь, — усмехнулась вдова. Я присмотрелась к ней повнимательнее. Похоже, госпожа Лазарева не так проста, как кажется на первый взгляд. Между тем Марина Эдуардовна уставилась на меня с искренним интересом — так ребенок смотрит на «киндер-сюрприз», гадая, что внутри. — Познакомьтесь, — спохватился адвокат. — Марина Эдуардовна Лазарева. А это Евгения Максимовна Охотникова, лучший в городе телохранитель. Вдова беззастенчиво разглядывала меня, потом перевела взгляд на адвоката и спросила: — Я так поняла, это происки моей свекрови? Сташевич заерзал в кресле, но голос старого юриста звучал все так же благожелательно: — Евгения Максимовна действительно работает на меня, а я действую по поручению вашей свекрови. — Так она ж померла, — поморщилась Лазарева. — Совершенно верно, но перед смертью Елизавета Михайловна оставила письменные распоряжения. Я всего лишь выполняю последнюю волю покойной. Вдова банкира скривилась: — Она всегда меня ненавидела. Даже с того света дотянулась, никак не оставит в покое. — Последняя воля Елизаветы Михайловны никак не ограничивает ваши права, — вкрадчиво произнес адвокат. — Все распоряжения касаются вашей дочери. — О! — подняла палец госпожа Лазарева. — Моей, ясно вам? Я сама знаю, что с ней делать и как растить. Ты сперва сама роди, выкорми, воспитай, а потом суйся в чужие дела… Вдова довольно агрессивно уставилась почему-то на меня, как будто именно я собиралась заниматься воспитанием ее дочери. — Дело в том, что ваша свекровь беспокоилась о безопасности внучки, — мягко произнес юрист. — Поэтому мы здесь. — Да все с девчонкой нормально! — вскинулась Марина. — Ест, спит, в куклы играет. От кого вы ее охранять собираетесь? — И колючий взгляд вдовы впился мне в переносицу. Сташевич вздохнул. Видимо, юристу не хотелось затрагивать больную тему, но эта идиотка сама вынуждала его к этому. — Не забывайте, ведь Леонид Андреевич погиб насильственной смертью. Вдова громко щелкнула крышкой, открывая банку пива, сделала несколько больших глотков, как будто у нее пересохло в горле, и только потом ответила: — Никогда не забуду. Я с удивлением заметила слезы на ее глазах. Неужели эта девица и в самом деле любила банкира, а не только его кошелек? Сташевич продолжал мягкую атаку: — Поймите, ведь я действую в рамках законодательства. Другими словами: «Если ты не перестанешь сопротивляться, я напущу на тебя Закон. Ты просто не представляешь, какие неприятности я могу тебе причинить, дорогая юная гопница». Очевидно, Марина сообразила, что ее позиция слаба. В три глотка опустошив банку, Марина смяла тонкий металл в кулаке и резко встала: — Вам нужна Луизка? Сейчас будет. Лазарева бросила смятую банку под стол, поднесла руки ко рту, как работница на знаменитом плакате, и заорала: — Луизка! Лу! Ты где там?