– Это настоящие стихи? – спросил Фириан. – Ну конечно, настоящие, – ответил Глерк. – А кто их написал? Глерк прикрыл глаза. – Поэт. Топь. Мир. И я. Это ведь, в сущности, одно и то же. Но он так и не объяснил, что хотел этим сказать. * * * НО ВОТ НАКОНЕЦ Сян распахнула двери мастерской. Взгляд ведьмы был исполнен мрачного удовлетворения. – Вот смотри, – объясняла она весьма скептически настроенному Глерку, рисуя на земле большой незамкнутый круг. Вдоль границ круга она через равные промежутки поставила тринадцать точек и соединила их линиями, получив таким образом звезду о тринадцати концах. – По сути, нам надо просто завести часы. Налаживаем механизм, и каждый день станет щелчком хорошо смазанной шестеренки, понимаешь? Глерк покачал головой. Он не понимал. Сян проставила в незамкнутом круге цифры – очень аккуратные, от одного до тринадцати. – Цикл продлится тринадцать лет. Это максимум, на который способно заклинание. Причем в нашем случае, боюсь, будет и того меньше – механизм синхронизируется с истинным возрастом девочки. С этим я ничего поделать не могу. Ей пять лет, поэтому часы начнут отсчет с пяти и будут работать до тех пор, пока ей не исполнится тринадцать. Глерк неприязненно посмотрел на часы. Он не понимал таких вещей. Магия всегда казалась болотному кошмару ужасной глупостью. В песне, из которой родился мир, о магии ничего не говорилось; она проникла в мир гораздо позже, в лучах звездного и лунного света. Магия казалась Глерку чем-то вроде захватчика, незваного гостя. То ли дело поэзия! – Принцип тот же, что и у ее защитного кокона. Вся магия остается внутри. В данном случае – внутри девочки. И концентрируется у нее в голове, примерно посередине лба. Я сделаю так, что магия сильно ужмется и станет совсем маленькой. Словно песчинка. Вся эта мощь – в одной-единственной песчинке. Представляешь? Глерк промолчал. Он смотрел на лежащего у него на руках ребенка. Девочка не шевелилась. – Это же не… – начал он. Говорить ему было трудно. Он откашлялся и попробовал еще раз. – Это ничего не… сломает? Понимаешь, у нее хорошие мозги. Я бы не хотел, чтобы они пострадали. – Пф-ф! – отмахнулась Сян. – Мозг не пострадает, не бойся. По крайней мере, я в этом почти совсем уверена. – Сян! – Ладно тебе. Я шучу. С ней все будет хорошо. Просто у нас будет больше времени, чтобы образумить ее и объяснить, что делать с магией, когда та выйдет на свободу. Девочку надо учить. Она прочтет все эти книги. Поймет, как движутся звезды, как возникла вселенная, что такое доброта. Будет изучать математику и поэзию. Задавать вопросы. И искать на них ответы. Она поймет законы причины и следствия, будет знать о случайных последствиях. Научится состраданию, любознательности, благоговению. Все это она должна узнать, Глерк. Мы будем ее учить. Мы, все трое. Это очень большая ответственность. Воздух в комнате внезапно стал густым. Застонав от усилия, Сян дочертила звезду о тринадцати лучах. Даже Глерк вспотел и чувствовал, что его мутит, а ведь обычно он был неподвластен магии. – А как же ты? – спросил Глерк. – У тебя больше не будет протекать магия? Сян пожала плечами. – Наверное, будет, но медленнее. – Она сжала губы. – По капельке. А потом ей станет тринадцать, и все хлынет наружу. Я останусь без магии. Буду пуста, словно бурдюк, не смогу пошевелить и пальцем. И тогда я умру. – Голос Сян был тих и спокоен, как поверхность болота, – и так же прекрасен, потому что болото тоже прекрасно. Глерк ощутил укол боли в груди. Сян попыталась улыбнуться. – Эх, если бы все было по-моему, я дотянула бы до того момента, когда смогу хоть немного обучить ее магии. Постарайтесь уж воспитать ее как следует. Подготовьте ее. Что до меня, то лучше помереть разом, чем иссыхать, как бедняга Зосимос. – Смерть всегда приходит нежданно, – сказал Глерк. Глаза у него жгло. – Даже когда ее уже ждут. Ему хотелось обнять Сян всеми четырьмя руками, но он знал, что ведьма этого не потерпит, и потому лишь чуть сильнее прижал к себе Луну. Сян начала разматывать волшебный кокон. Девочка несколько раз причмокнула губами во сне и уютно устроилась на влажной груди монстра, согревая его своим теплом. Черные волосы Луны сияли, словно ночное небо. Она глубоко спала. Глерк посмотрел на начерченный на земле рисунок. Круг по-прежнему был незамкнут – специально чтобы кошмар мог войти в него с девочкой. Когда Луна будет внутри, а Глерк выйдет за пределы границы, Сян замкнет круг, и заклятие вступит в силу. Глерк помедлил. – Ты точно знаешь, что так и нужно, Сян? – спросил он. – Ты уверена? – Да. Если я все сделала как надо, зерно магии прорастет в тринадцатый день рождения Луны. Правда, мы не знаем, когда именно она родилась, но примерно посчитать сумеем. В этот день магия вернется к ней. А я умру. И будет об этом. Я уже прожила на этой земле дольше, чем можно было ожидать в самых смелых мечтах. И мне очень любопытно знать, что же будет после жизни. Ну, вперед. Пора начинать. Воздух наполнился запахом молока, пота и свежего хлеба. Потом – острые пряности, ободранные коленки, влажные волосы. Еще – натруженные мышцы, кожа в мыльной пене, чистые горные озера. И еще один запах. Влажный, чужой, землистый. Луна вскрикнула. Всего один раз. В сердце у Глерка что-то надломилось, оставив тонкую, как карандашная линия, трещину. Он прижал к груди все четыре руки – удержать сердце, покуда оно не распалось на части. Глава 12, в которой ребенок узнает, что такое Топь Нет, детка. Ведьма в Топи не живет. Ну что ты выдумываешь! Все, что у нас есть, дарит нам Топь. Где бы мы иначе собирали стрелки циринника, цветы циринника и луковицы циринника? Где бы я собирала водяной шпинат и рыбу-грязеедку тебе на ужин и утиные яйца и лягушачью икру на завтрак? Если бы не Топь, твои папа с мамой остались бы без работы, и ты бы голодала. Если бы в Топи жила ведьма, я бы ее увидела. Нет, что ты. В Топи много мест, где я не бывала. И никто не бывал. Топь покрывает половину мира, а вторая половина заросла лесом. Это все знают. Но если бы в Топи жила ведьма, я бы заметила, как расступается вода под ее проклятыми ногами. Я услышала бы, как шепчут ее имя камыши. Если бы ведьма явилась в Топь, Топь исторгла бы ее вон, как исторгается душа из умирающего тела. Нет, Топь нас любит. Люди – ее любимые создания. Весь мир возник из Топи. Все горы, все деревья, все камни, все животные, все насекомые. Даже ветер и тот пришел из снов Топи. Ты прекрасно знаешь эту легенду. Ее все знают. Ну ладно. Расскажу еще разок, так уж и быть. Вначале не было ничего, только Топь, Топь, Топь без края. Ни людей, ни рыб, ни птиц, ни зверей, ни гор, ни леса, ни неба – ничего не было. На всем белом свете была только Топь, и весь белый свет был Топью. Трясина Топи простиралась от одного края света до другого. Она изгибалась и журчала сквозь время. Не было еще слов; не было знания; не было ни музыки, ни стихов, ни мысли. Только вздохи Топи, и содрогания Топи, да неумолчное шуршание тростников. Но Топи было грустно и одиноко. Она хотела иметь глаза, чтобы видеть мир вокруг. Хотела иметь сильную спину, чтобы переносить себя с места на место. Хотела ноги, чтобы ходить, руки, чтобы трогать, рот, чтобы петь. И Топь создала тело: огромное Чудище, которое вышло из Топи и встало на сильные толстые ноги. Чудище было Топью, и Топь была Чудищем. Чудище полюбило Топь, а Топь полюбила Чудище, как человек, с нежностью глядящий в тихие озерные воды, может полюбить собственное отражение. Грудь Чудища была полна тепла и сострадания. Свет его любви так и рвался наружу. И Чудище пожелало обрести слова, чтобы рассказать о своей любви. И появились слова. И Чудище пожелало, чтобы эти слова сочетались и значили то, что ему хотелось сказать. Чудище открыло рот, и родились стихи. «Круглое и желтое, желтое и круглое», – произнесло Чудище – и родилось солнце, и повисло у него над головой. «Синее и белое, черное и серое, и разноцветье на заре», – произнесло Чудище. И родилось небо. «Скрип деревьев, и мягкость мха, шорох и шелест листвы без конца и края», – спело Чудище. И появились леса. Все, что ты видишь, все, что ты знаешь, было вызвано к жизни Топью. Топь любит нас, а мы любим Топь. Ведьма? В Топи? Опять ты за свое? В жизни не слыхивала таких глупостей. Глава 13, в которой Антейн наносит визит У Звездных сестер всегда был собственный подмастерье. Ну, не совсем подмастерье, конечно, а скорее мальчик на побегушках. Его принимали на службу в девять лет и держали до тех пор, покуда не отправляли домой с одной-единственной запиской. В записке всегда было одно и то же. У всех мальчиков. «Мы возлагали на этого мальчика большие надежды, – говорилось в ней, – но он их не оправдал». Кто-то служил у Звездных сестер неделю или две. В школе Антейн видел мальчика, которого отослали через день. Но обычно мальчиков выставляли за дверь в двенадцать лет, едва они привыкали к жизни у Звездных сестер. Как только они узнавали, сколько знаний хранится в библиотеках Башни, как только начинали жаждать этого знания – их отсылали прочь. Антейн получил свою записку в двенадцать лет, на следующий день после того, как ему (после многолетних просьб) было даровано разрешение посещать библиотеку. Это был сокрушительный удар. Звездные сестры жили в Башне, такой высокой, что один взгляд на нее смущал ум и взор. Башня стояла в самом центре Протектората, и все прочее существовало под ее сенью.