«Я доверяю тебе», – часто твердила она ему. Но было ли это правдой? Нет, осознала она с чувством, похожим на грусть. Все эти годы, даже строя совместные с Джеймсом планы, в глубине души она ждала, что он предаст ее. Когда же Мейкпис увидела в нем сонм давно усопших врагов, отвечавших ей мертвенными взглядами, в сознании поднялась настоящая буря. Но в этой буре существовал центр, тихая сердцевина, где спокойный, полный облегчения голос говорил: «А, наконец-то. Больше не нужно ждать, когда упадет меч». Она всегда любила Джеймса. Но на деле никогда ему не доверяла. И почему-то это было самым грустным открытием. Внимание Мейкпис привлек листок с новостями, лежавший на туалетном столике. Чтение, как обычно, было медленным и болезненным процессом, но ей хотелось узнать, нет ли каких вестей о Саймонде и как идет война. Листок был явно напечатан кем-то, стойко преданным делу короля. В половине историй описывалось, как королевские войска выживают благодаря мужеству и Божественному вмешательству. Другая половина напыщенно разглагольствовала о войсках мятежников, совершавших ужасные преступления, убивавших женщин и детей, сбивавших головы с каменных статуй святых и сжигавших стога сена. Кроме этого было полно историй о чудесах. Рассказывалось о невыносимо холодной ночи после сражения при Эджхилле, когда раны и увечья сияли мягким неземным светом, а утром почти зажили. Одна история привлекла внимание Мейкпис. Один солдат из Дербишира, едва выживший в битве, где многие погибли, позже, к великой печали близких, стал вести себя очень странно, а внешне преобразился до неузнаваемости. Он твердил, что его терзает призрак одного из мертвых товарищей, который не давал ему ни сна ни отдыха, но постоянно нашептывал что-то в его голове и заставлял говорить непонятные вещи и странно двигаться. Оксфордский хирург по имени Бенджамен Квик оперировал солдата. Просверлил маленькую дырку в черепе с помощью им самим изобретенного инструмента. После операции пациент стал самим собой и больше никогда не жаловался на призраков. Мейкпис читала и перечитывала историю. В душе снова затеплился крошечный огонек надежды. Вполне возможно, что доктор просто излечил человека от лихорадки или наваждения, но что, если солдата действительно преследовали призраки? Можно ли изгнать духов с помощью нового открытия в науке и медицине? Такое никогда раньше не приходило ей на ум. Если в теле Джеймса все еще сохранились хотя бы следы его прежнего, возможно, доктор сумеет спасти брата. Глава 18 В воскресенье, когда настало время церковной службы, Мейкпис заняла свое новое место на галерее вместе с семьей. После того как священник в последний раз произнес «аминь», слугам было позволено выйти из часовни, но Старшие остались сидеть. Мейкпис ничего не оставалось, как последовать их примеру. Наконец шаги живых затихли. Воцарилось гробовое молчание. Священник заговорил снова: – В последней битве у Хангердонского холма Всемогущий Господь в своем бесконечном милосердии унес из этого мира многих своих слуг и собрал у своего престола, где они, покрытые славой, будут стоять вечно. Потом он говорил о двух давно усопших Фелмоттах, которые были потеряны для этого мира, когда клинок Саймонда покончил с жизнью его дяди: Робине Бруксмире Фелмотте, рыцаре-командоре в царствование Генриха III, и Иеремии Фелмотте из Титсбери, победителе в сражениях при Крейке и Барнсовере, члене Тайного совета при четырех королях. Время от времени Мейкпис казалось, что она слышит слабый змеиный выдох кого-то из Старших у себя за спиной. Возможно, это шелестящее шипение – все, что они могут предложить вместо слез. Они потеряли друзей и родных, которых знали. На которых рассчитывали в течение веков. Возможно также, что эта потеря грубо напоминала им о собственной недолговечности. Один быстрый удар клинком, несчастный случай – и они лишатся вечности. Они не могут вопить и кричать, как призраки простых презренных людей, и просто растаять в воздухе. Имена сэра Роберта и сэра Энтони были упомянуты кратко. Их трагедия вторична. Они всего лишь разбившиеся бутылки, из которых пролилось бесценное вино. После службы портниха сняла мерки с Мейкпис, а сапожник обмерил ее ноги. Сейчас, когда она стала Мод, ей требовалось много новой одежды. Разумеется, никто и не подумал спросить, какие цвета и фасоны она предпочитает. В первой половине дня к ней пожаловала сама леди Эйприл. – Открой рот, – велела она и, когда Мейкпис неохотно повиновалась, пристально уставилась на ее зубы, после чего настояла, чтобы девочка распустила волосы, и провела по прядям расческой с тонкими зубьями, которую тоже исследовала на предмет вшей. За этой процедурой последовали вопросы, заданные тем же холодным, бесстрастным тоном. Есть ли у Мейкпис блохи? Зуд или боли? Она все еще девственница? Бывают ли головные боли? Боли в спине? Головокружения? Пила ли когда-нибудь Мейкпис крепкое спиртное? Становится ли ей плохо от какой-нибудь еды? После всего этого Мейкпис объявили, что ей предстоит искупаться в ванне. Девочка с трепетом приняла новость. Она еще никогда не мылась в ванне и слышала, как люди говорили, что ванны опасны. Вода может просочиться внутрь через поры в коже и навлечь самые разные болезни. Обычно Мейкпис, как большинство людей, просто обтиралась тряпкой, но даже в этих случаях не раздевалась, а снимала несколько предметов одежды, опасаясь замерзнуть. Нагота – лучший способ простудиться. Несмотря на ее протесты, в комнату внесли большую фамильную деревянную ванну и поставили перед пылающим камином. На лестнице слышался топот ног: это слуги таскали из кухни ведра с горячей водой. – Нельзя ли поставить ширму вокруг ванны, чтобы уберечься от сквозняков? Мейкпис почувствовала, что краснеет. Она не слишком спешила раздеться перед леди Эйприл. Хотя у старухи и женское тело, но Мейкпис знала, что сборище призраков, населявших его, возможно, состоит из мужчин. Если Фелмотты сохраняли призраки тех, кого считали «важными», вряд ли в их числе было много женщин. – Как быстро ты учишься быть стыдливой! Трудно сказать, был ли тон леди Эйприл пренебрежительным или одобрительным. Улыбка была слишком тонкой, чтобы понять ее смысл. Но вокруг ванны все же развесили простыню, сделав импровизированную палатку, чтобы оградить Мейкпис от любопытных взглядов. Как только все было сделано, леди Эйприл покинула комнату. Мейкпис в одной рубашке осторожно вошла в уже начавшую остывать воду и села на край ванны. Медведь нервничал, но успокоился, поняв, что вода не кусается. Мейкпис пыталась не думать об открывшихся порах, создавших тысячи крошечных дырочек в ее обороне. Однако в тепле и паре было нечто роскошное и сонно-успокаивающее. Она неуклюже плеснула на себя водой, наблюдая, как ее мозоли светлеют и размягчаются. Тихий шум на другом конце комнаты подсказал, что дверь снова открылась. Простыня-ширма раздвинулась, и Мейкпис увидела одну из горничных, Бет-хлопотунью. Она держала щетку и горшочек с натертым белым мылом, смешанным с сухими лепестками. Медведь уловил запахи золы, масла и лаванды и немного растерялся, поскольку не понимал, опасно ли мыло или его можно есть. – Бет! Это было первой возможностью Мейкпис после продвижения по социальной лестнице поговорить с другой служанкой без посторонних глаз. Она понизила голос до шепота: – Бет! Мне нужна твоя помощь. Бет вспыхнула, но не подняла глаз. Только встала на колени у ванны и, словно не слыша, принялась взбивать пену. – Я пленница, Бет! Это красивая клетка, но на двери замок и меня день и ночь охраняют! Мне необходимо сбежать из Гризхейза! Но Бет отказывалась взглянуть на нее. Слишком поздно говорить о дружбе. Мейкпис всегда старалась держаться подальше от других слуг, чувствуя, что невидимая граница между ними в любую секунду может превратиться в пропасть. Теперь она понимала, что Бет, должно быть, думала о ней точно так же. Кто может ее винить? И к чему проявлять симпатию к поросенку, которого откармливают для праздничного стола? Но тут Бет на мгновение встретилась с ней глазами. «Пожалуйста, – говорил ее испуганный взгляд. – Пожалуйста, не надо». – Тебе приказано не разговаривать со мной, верно? – прошептала Мейкпис. – Но нас никто не слышит. А я им не скажу. Бет бросила на нее еще один быстрый взгляд, и на этот раз Мейкпис безошибочно прочла в нем страх и недоверие. «Конечно, скажешь», – безмолвно отвечала девушка. И тут Мейкпис поняла. Сама она не донесет Фелмоттам на Бет, но вскоре уже не будет собой. Она станет сосудом, а ее новые жильцы неспешно пролистают все воспоминания и обнаружат маленькое ослушание Бет. – Дай мне щетку, – велела Мейкпис с упавшим сердцем, – я сама потру себе спину. У Бет задрожали губы. Она с отчаянным видом огляделась. – Нет! – прошептала она, панически сморщившись. – Пожалуйста, не отсылайте меня! Я… мне велели вымыть вас и посмотреть, нет ли прыщей, или язв, или шрамов… признаков болезней. Так вот почему принесли ванну! Ее по-прежнему оценивают на пригодность в качестве члена семьи. Тем не менее она не могла справиться с подозрением, что ее просто стирают, как белье, которое потом можно надеть. – В таком случае расскажи о каждой бородавке! – рявкнула Мейкпис. – О каждом шраме, мозоли и волдыре! Зачем останавливаться? Расскажи, что я по-прежнему безумна и бьюсь в припадках! Расскажи, что я беременна и больна сифилисом! «Они все равно заберут меня, но я хочу, чтобы при этом их тошнило от омерзения. Если я заставлю их испытать хотя бы крупицу того, что испытываю я, это и будет победой!» «Медведь, медведь, прости меня, медведь! Я обещала, что когда-нибудь мы будем свободны, но этому не суждено случиться. Я хотела защитить тебя. Поэтому и твердила, чтобы ты молчал и сдерживался. Чтобы о тебе никто не узнал. Успокаивала тебя. Покорила. Я не собиралась укрощать тебя, медведь, но именно так получилось. Прости, медведь». Когда настал вечер, Мейкпис увидела, как во двор въехал и остановился экипаж. Вокруг немедленно поднялась суета, и ненадолго она позволила себе надеяться, что вернулся кто-то из наследников или запасных сосудов или нашли Саймонда. Но из экипажа никто не вышел и никто туда не вошел. Он просто стоял и ждал. Сумерки окрашивали дерево в тусклое серебро. Не пролетело и часа, как за ней пришли. Маленький столик был достаточно тяжел, чтобы послужить оружием, и при этом достаточно легок, чтобы она смогла его поднять. Мейкпис встала за дверью и, когда она открылась, размахнулась и со всех сил атаковала первого, кто вошел. Девочка надеялась, что это будет один из Кроу, которые, по крайней мере, были простыми смертными. Но это был не Кроу, а сэр Мармадьюк с его многовековой памятью о ложных выпадах и парированных ударах. Он протянул руку и вырвал у нее столик с быстротой разящей гадюки. Она сопротивлялась, когда ей связывали ноги и руки. Пыталась брыкаться, ударить кого-то головой и не сдавалась, даже когда ее несли вниз. И дралась всю дорогу до часовни. Глава 19