Вспомнив о дыме-змейке, силой прорвавшемся в ее разум, Мейкпис испытала мгновенное кошмарное искушение с силой наступить на череп леди Эйприл и раздавить его, как яичную скорлупу. Но она не сделала этого. «Они заслуживают смерти, – думала Мейкпис как в бреду, – но я не заслуживаю звания убийцы». – Думай, – шептала она себе. – Думай! Ее взгляд упал на серебряное кольцо-печатку леди Эйприл. Она долго смотрела на него, и в голове стал складываться план. Нет, нечто слишком безрассудное, чтобы именоваться планом. Отчаянная, смехотворная игра. Но это все, что у нее было. Мейкпис опустилась на колени и расстегнула на леди Эйрпил плащ с капюшоном. Лапы болели, пока она возилась с застежкой. Нет, болели руки. Ее руки. Она стащила с морщинистых рук старухи кольцо и перчатки. Стащила мешочек, висевший на поясе, и сумку. Потом поспешно накинула плащ, натянула перчатки, надела кольцо. Рассовала остальную добычу по карманам, а в последний момент захватила и кинжал. Она помедлила лишь затем, чтобы глянуть на другой стул, где полулежал лорд Фелмотт. Его глаза жили. И следили за ней. Он по-прежнему выглядел сэром Томасом, и казалось жестокостью оставлять его здесь. Но что поделать? – Простите, – прошептала она. Было десять часов вечера, и даже под властью опьяневшего от разгула медведя Мейкпис знала, каким маршрутом лучше идти, чтобы избежать лишнего внимания. Все эти годы она старалась запоминать различные проходы и коридоры, знала, где скрыться, где можно пройти бесшумно, а где твои шаги отдаются эхом. Все это стало для нее второй натурой, что было к лучшему, поскольку сегодня ее первая натура больше не вела себя естественно… Мейкпис едва успела нырнуть в тень подоконника, как мимо прошагал сэр Мармадьюк. Она не смела дышать, пока он не скрылся из виду. Сэр Мармадьюк не бежал, так что, скорее всего, не слышал криков леди Эйприл. Но как только он войдет в часовню, сразу увидит разрушения и два тела на полу. Еще несколько минут – и он поднимет тревогу. Мейкпис бросилась в длинную галерею первого этажа, сняла шлем с рыцарских доспехов и вытащила приготовленные на случай побега свертки и старательно сшитую из тряпок веревку. Времени пробираться во двор из кухни не оставалось. Но она не могла рисковать и выйти из парадных дверей. На расстоянии или в темноте она в своей краденой одежде могла сойти за леди Эйприл. Но в большом зале будет слишком много народа и свечей, чтобы остаться незамеченной. Придется поставить на карту все – и проиграть. Она наскоро привязала конец веревки к старому держателю факела в стене. Открыла ближайшую оконную створку. Окна тянулись вдоль боковой стены дома и выходили на темную дорожку из каменных плит за углом от основного двора. Замирая от страха, Мейкпис сбросила в окно свободный конец веревки и взобралась на подоконник. Обмотала веревку вокруг рук и принялась спускаться, стараясь кончиками пальцев ног нащупать в темноте щели между камнями. Опираясь на них, Мейкпис продолжала спускаться. Она слышала хриплые звуки собственного дыхания и треск рвущихся ниток, которыми когда-то старательно сшивала тряпки. Веревка лопнула, когда Мейкпис была в четырех футах от земли, но она умудрилась приземлиться аккуратно, не особо ушибившись. Опустив капюшон пониже налицо, она с притворно уверенным видом обогнула дом. Сквозь ткань капюшона Мейкпис могла различить очертания ожидавшего экипажа и силуэт кучера, сидевшего на козлах. Оставалось надеяться, что кучер увидит только плащ леди Эйприл и не станет удивляться появлению хозяйки из-за угла. Мейкпис подняла руку в перчатке, так чтобы кольцо поблескивало в слабом лунном свете. Силуэт кучера почтительно кивнул и коснулся лба. Дверь экипажа была открыта. Девочка подошла ближе, поставила ногу на ступеньку. Осмелилась поднять голову и… оказалась лицом к лицу с мистрис Гоутли. Старая кухарка скорчилась на сиденье экипажа. Рядом стояла корзина с замотанными в муслин свертками. Припасы для путешествия леди Эйприл, разумеется. Мистрис Гоутли потрясенно уставилась на Мейкпис и, тяжело задышав, прижала ладонь к груди. Мейкпис не сомневалась, что узнана, и могла только предположить, насколько виноватой и растрепанной выглядит. Девочка молча смотрела в широкое мрачное лицо наставницы, мучительницы и компаньонки. Женщины, которую она любила, но никогда не доверяла ей ничего важного. Губы Мейкпис зашевелились, придавая форму слову, которое прошептала ей Бет: «Пожалуйста». Прошло несколько долгих секунд, прежде чем мистрис Гоутли опустила глаза. – Прошу прощения, миледи, – сказала она достаточно громко, чтобы услышал кучер. – Счастливой поездки. С этими словами она прошла мимо Мейкпис, присела в неуклюжем подагрическом реверансе и похромала к дому. Едва осмеливаясь верить в подаренный ей шанс, Мейкпис быстро вскочила в экипаж, дважды постучала в крышу, и кучер свистнул лошадям. Экипаж покатился к воротам. «Спасибо, мистрис Гоутли, – думала она. – Спасибо». Откуда-то из глубины дома послышались крики. Мейкпис показалось, что она различает голос сэра Мармадьюка. – Закройте ворота, – доносились едва слышные слова. – Закройте ворота! Но Мейкпис разбирала сказанное лишь потому, что прислушивалась. Зато кучер понятия ни о чем не имел. Потому что шаг сменился рысцой, а когда они выехали из двора и ворот, рысца превратилась в галоп. Мимо проносились липы, растущие вдоль аллеи. Скоро они оказались на главной дороге и помчались прочь. Морщинистые безразличные лица пустошей в лунном свете казались пронизанными серебром. Часть 4 Джудит Глава 20 Окна экипажа были занавешены. Прикрепленный к кольцу в потолке фонарь был прикрыт бумагой. Узкие лучи света танцевали на стенах. Мейкпис было холодно и тошно. И она никак не могла унять дрожь. Болело все. Медведь спас ее, напав на тюремщиков, но несладко пришлось и ее телу. Теперь она чувствовала все синяки и шишки. Оставалось надеяться, что она ничего не сломала и не выбила зубы. Во рту был привкус крови и раздавленной моли – все, что осталось от лазутчика, которого так легко разорвал медведь. Кем был этот дух? Возможно, ветераном дюжины жизней. Пытались ли эти жизни кричать в последнее мгновение существования? Но Мейкпис не испытывала скорби по призракам. Только глухой ужас при воспоминании о том, как она выкашляла останки уничтоженного лазутчика. Она никак не могла заставить себя думать связно. Ощущала усталость медведя, который тоже оставался беспокойным и смущенным. «Медведь! Медведь, что-то не так?» Но он, похоже, впервые не слышал ее. Метался, словно ужаленный пчелой, словно слепой, не понимающий, что ему мешает. Мейкпис глубоко вдохнула, пытаясь его успокоить. «Что сейчас делает сэр Мармадьюк?» Она представила, как он врывается во двор и обнаруживает, что ее нет. Он отдает приказы, велит седлать коней, отправиться в погоню… Экипаж ехал быстро, но не так быстро, как мчавшиеся во весь опор всадники. Широкая прямая дорога, ведущая к Лондону, прорезала пустошь. По обе стороны раскинулись открытые пространства. Экипаж на такой равнине виден за милю. Если они останутся на главной дороге, их в два счета перехватят. Где она? Мейкпис отодвинула занавеску и выглянула. Мимо скользили деревья – черная вышивка на темно-серебряном небе. Промелькнул мильный камень, потом огромный утес, формой напоминавший мужской кулак. Светлый камень ярко выделялся на фоне темного вереска. Мейкпис годами изучала маршруты побега, отмечала неприметные тропы. Если они там, где она думает, значит, впереди будет… Да! Именно! Острый силуэт сожженного молнией дуба. Мейкпис глубоко вздохнула. – Кучер! – крикнула она, перекрывая стук копыт и звон сбруи. – Сверни налево! – Голос охрип от рева, но она пыталась подражать дребезжащему, повелительному голосу леди Эйприл. – После сломанного дерева! Кучер кивнул и придержал коней. Если он и заметил что-то странное в ее голосе, то не подал вида. Возможно, один крик мало чем отличается от другого, если слышен за грохотом колес. Он осторожно повернул экипаж, как было приказано, и они оказались на неровной старой дороге гуртовщиков, обсаженной высокими, подрагивавшими от ветра кустами дрока. Экипаж подскакивал, дергался и наклонялся, так что Мейкпис боялась, что они потеряют колесо. Но как раз тогда, когда она ощутила себя в относительной безопасности, экипаж замедлил ход и остановился. Кучер успокаивал коней тихим свистом. Мейкпис открыла рот, чтобы задать вопрос, но уловила звуки, которые уже услышал кучер. Где-то позади, вероятно на широкой прямой дороге в Лондон, отдавался эхом стук копыт. Одна лошадь, возможно две. Мейкпис закрыла глаза и стала молиться, чтобы высокий дрок скрыл экипаж и чтобы его широкая крыша не поблескивала в лунном свете, как спинка огромного жука. Измотанная медвежьим буйством, она была слишком разбита, чтобы спрыгнуть на землю и бежать. Стук копыт становился все громче, громче и в конце концов, казалось, приблизился на расстояние брошенного камня. Но ритм не прерывался. Лошади пролетели мимо. Топот стих. Всадники не заметили экипаж. А кучер не узнал в них людей из Гризхейза. Они снова пустились в путь, и постепенно сердце Мейкпис перестало колотиться в таком болезненном ритме. «Дьявол тебя побери, сэр Мармадьюк! Надеюсь, ты окажешься на полпути к Белтон-Пайк, прежде чем сообразишь, что упустил нас!» Очевидно, кучер леди Эйприл привык путешествовать тайно, и это оказалось на руку Мейкпис. Когда они добрались до развилки, она приказала ему ехать ухабистой охотничьей тропой в лес. Черные деревья сомкнулись над ними надежной защитой. Под колесами сухо потрескивали сучья и хворостинки. При свете фонаря Мейкпис исследовала свои увечья. Зубы оказались целы, хотя пришлось вытащить из десен несколько заноз. Кинжал леди Эйприл проткнул плечо, но рана была неглубокой. Однако все тело покрывали синяки и левый локоть сильно болел. Оглядываясь назад, она, кажется, вспомнила неприятное ощущение в руке – она порвала связку, когда швырнула на пол Молодого Кроу. Тело желало заснуть, чтобы начать исцеляться. Голова становилась предательски тяжелой. Мейкпис встряхнулась, потом еще раз, снова и снова. Но усталость наконец взяла верх и накрыла сознание мягкой темной рукой. – Эй! Мейкпис дернулась и проснулась. Пробуждение оказалось таким неожиданным, что в желудке все перевернулось. Мейкпис мучительно долго моргала от бьющего в глаза фонаря, который держал мужчина с бледным щекастым лицом, искаженным недоумением и подозрительностью. Он стоял у двери экипажа, пристально глядя на Мейкпис. Только тогда она вспомнила, где и почему находится. Этот глазеющий на нее человек, должно быть, кучер. Как называла его леди Эйприл? Кэтмор? – Кто вы, черт возьми? – допытывался он. Должно быть, ожидал увидеть леди Эйприл. Плащ, перчатки, кольцо. А нашел в экипаже измученную пятнадцатилетнюю девчонку! Что ей делать? Бежать? Умолять, чтобы не предал ее? Нет. – Немедленно отведи свет от наших глаз, Кэтмор, – произнесла Мейкпис со всей несгибаемой надменностью, какую только могла изобразить. Вспомнив негнущуюся спину и тонкие красные губы леди Эйприл, она выпрямилась и сжала губы в едва заметную линию. – Наш сон нельзя прерывать. Нам необходимо хорошо отдохнуть, прежде чем доберемся до места. Конечно, это игра, отчаянная и опасная игра. Она поставила все на то обстоятельство, что кучеру достаточно известно о Старших Фелмоттах, чтобы знать: они не всегда выглядят как Старшие Фелмотты. Фонарь в руке кучера дрогнул. Мейкпис почти ощутила нерешительность и страх Кэтмора. – Ми… миледи! Это вы? – Конечно, – отчеканила Мейкпис. Громовой стук сердца отдавался в голове. – Считаешь, что я могу кому-то доверить это? – Она подняла руку так, что печатка сверкнула на свету. – Нет-нет, миледи… Простите, миледи… Кучер притих, изнемогая от раскаяния, и Мейкпис с трудом подавила вздох облегчения.