Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 4 из 53 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Она была одинока. Мать и дочь были словно отгорожены от всех частоколом, а теперь он окружал только девочку, отсекая от остального мира. Все в доме молились как обычно, добавляя дополнительную молитву за мать. Но Мейкпис обнаружила, что больше не может молиться так, как ее учили, обнажая душу перед Господом. Она пыталась, но ее, казалось, переполняла неистовая, белая, как октябрьское небо, пустота, которую невозможно облечь в слова. Она опасалась, что окончательно лишилась души. На вторую ночь одиночества в комнатушке Мейкпис попробовала силой открыть крышку души, под которой клубились чувства. Заставила себя молиться о прощении, за душу матери и свою. Закончилось тем, что она затряслась, как в ознобе. Но не от холода – от страха, что Бог слушал ее с ледяной неумолимой яростью, заглядывая в каждый прогнивший уголок души. И одновременно страшилась, что Он вообще не слушает, никогда не слушал и впредь слушать не станет. Это усилие вымотало ее. Потом она заснула. Тук. Тук-тук. Мейкпис открыла глаза. Она замерзла, потому что была одна в постели, и теперь уже не суждено прижаться к материнской спине, чтобы согреться. В непроглядной тьме потеря казалась совершенно безмерной. Тук-тук-тук. Стук доносился со стороны ставен. Возможно, они просто неплотно закрыты. Если так, то будут дребезжать всю ночь, не давая уснуть. Мейкпис неохотно поднялась и ощупью пробралась к окну. Свеча не понадобилась: она слишком хорошо знала дорогу. Девочка потрогала задвижку. Закрыта. Но вдруг почувствовала пальцами дрожь, словно кто-то под окном постучал снова. Из-за деревянных дощечек донесся шум, такой тихий и сдавленный, что казался не более чем щекоткой в ухе, но звучал как человеческий голос, и в тоне было что-то пугающе знакомое. От ужаса волоски на затылке Мейкпис встали дыбом. Вот он снова, придушенный всхлип по другую сторону ставен. Единственное слово. «Мейкпис». Мейкпис тщетно сражалась с сотней кошмаров, чтобы держать ставни сна закрытыми и не дать обезумевшим призракам ворваться и напасть на нее. При этом воспоминании у нее задрожали руки, но пальцы по-прежнему лежали на задвижке. «Мертвецы подобны утопленникам», – говорила мать. Мейкпис представила, как мать тонет в ночном воздухе, медленно колышется, черные волосы разметались… Вообразила ее беспомощной, одинокой, отчаянно пытающейся за что-нибудь уцепиться. – Я здесь, – громко прошептала она. – Это я, Мейкпис. Она прижалась ухом к ставне и на этот раз, казалось, сумела разобрать слова приглушенного ответа: – Впусти меня. Кровь у Мейкпис застыла, но она велела себе не пугаться. Мать вовсе не такая, как другие мертвецы. Она другая. Что бы ни ждало Мейкпис за ставнями, это все равно мать. Мейкпис не может покинуть ее… снова покинуть. Она отодвинула задвижку и открыла ставни. За окном, в угольно-черном небе, поблескивали редкие тусклые звезды. Сырой ветер просачивался в комнату, щекоча кожу, которая сразу покрылась мурашками. Грудь стиснула уверенность, что вместе с ветром в комнату вошло что-то еще. Тьма приобрела новую текстуру, и больше Мейкпис не была одинока. Жуткий страх внезапно овладел ею, мешаясь с чувством, что она совершила нечто непоправимое. Кожу покалывало, и девочка снова ощутила знакомую щекотку паучьих ножек в мозгу. Нерешительное касание мертвых. Она отпрянула от окна и попыталась укрепить мысленную защиту. Но стоило подумать о матери, и все заклинания становились такими же бесполезными, как детские считалки. Мейкпис крепко зажмурилась, держа в памяти лицо матери в ту первую ночь в часовне. Странное, неумолимое создание с непроницаемым, застывшим лицом. Шею овеяло ледяным сквозняком – дыхание чего-то бездыханного. Снова что-то пощекотало лицо и ухо – должно быть, выбившаяся прядь волос. Девочка замерла, часто, неглубоко дыша. Ответил голос. Почти голос. Расплавленная мешанина звуков – слюнявого бормотания идиота, ломаных, расплывающихся, подобно яичному белку, согласных. Он звучал у самого уха. Вернее сказать, зудел. Глаза у Мейкпис распахнулись. Вот! Вот оно! Перед глазами возникло колеблющееся, серое, как крылья моли, искаженное лицо. Вместо глаз дыры. Рот широко раскрыт, челюсть отвисла, кажется, до пола, словно мертвец кричит. Мейкпис отшатнулась и, не помня себя, стала отступать, пока не прижалась спиной к стене. Смотрела, смотрела неотрывно, желая ошибиться, даже когда мертвец жадно потянулся к ее глазам сотканными из дыма пальцами. Она успела в последний момент зажмуриться и ощутила холодное прикосновение к векам. Это кошмар. Всему виной ее кошмары, но сейчас надежды проснуться нет. Она заткнула уши, но слишком медленно и успела разобрать пугающие звуки: «Впусти меня… Впусти меня… Мейкпис, впусти меня…» Голос пробирался в разум, через все линии обороны. Нашел щели, проделанные печалью, любовью и воспоминаниями, и стал раздирать их жестокими, нетерпеливыми пальцами. Отрывал кусочки от сердца и рассудка, просачиваясь все глубже. Он знал, как миновать любую защиту. Знал дорогу к мягкой, беззащитной сердцевине. Но Мейкпис с ужасом сопротивлялась. Неистово, всеми силами разума набросилась на туманную мягкость существа, калеча и разрывая ее, чувствуя его вопли. Растерзанные бесплотные клочья беспомощно извивались, подобно разрезанным червям, и пытались проникнуть ей в душу. Существо боролось, цеплялось и царапалось. Не в силах произнести ни слова, оно только скулило и жалобно выло. Мейкпис не собиралась снова открывать глаза. Но все же открыла. На кратчайшее мгновение. В самом конце. И потому увидела, что стало с лицом, и это сделала с ним она. В нем был страх, а пасть кривилась в жалком подобии ненависти. Искаженные, исчезающие черты – трудно было назвать это лицом. И все же это была мать. Мейкпис в беспамятстве кричала, кричала, кричала. Очнулась она на полу, мигая от бьющего в глаза света тонкой свечи, которую держала тетка. Семейство сгрудилось вокруг, снедаемое вопросами. Ставня была откинута и с легким стуком покачивалась на ветру. Тетка сказала, что Мейкпис, должно быть, упала с кровати, когда ей приснился кошмар. Мейкпис хотелось, чтобы она оказалась права! Конечно, это не особенно ободряло, ведь призраки, воюющие с ней в кошмарах, порой бывали вполне реальными. Но, пожалуйста, Боже, только не этот призрак. Этот не мог напасть на нее, и Мейкпис не могла разорвать его в клочья. Сама мысль об этом была невыносимой. То был только сон – Мейкпис в отчаянии цеплялась за эту мысль. Всего неделю спустя пошли слухи о нашествии призраков на болотах. Говорили, что они населяют самый заброшенный уголок: слишком тинистый, чтобы пасти там скот, исчерченный топкими, опасными тропинками. Какое-то невидимое существо напугало бродячего торговца, когда ломилось сквозь камыши, оставляя за собой неровную дорожку. Местные грачи покинули гнезда, а водоплавающие птицы перебрались в другие болота. Вслед за тем на постоялый двор «Ангел», ютившийся между городом и зарослями тростника, стали захаживать не только матросы. – Дух мщения, – назвала его тетка. – Говорят, он является на закате. Неизвестное создание крушило все подряд, сломало дверь и до полусмерти избило какого-то силача. Мейкпис была единственной, кто слушал эти истории с болезненным уколом надежды и одновременно страхом. Могила матери находилась на краю болот, не так уж далеко от «Ангела». И хотя девочку охватывал ужас при мысли, что где-то буйствует обезумевший дух матери, но, выходит, Мейкпис не разорвала его в клочья. Отрадно сознавать, что она не убила мать во второй раз. – Я должна найти ее, – твердила себе Мейкпис, хотя при мысли об этом ей становилось плохо. – Я должна поговорить с ней. Спасти.
Среди прихожан церкви, в которую ходила Мейкпис, не было завсегдатая «Ангела», если не считать старого Уильяма в периоды его грехопадений. Когда тот приходил домой в подпитии, священник обличал его в проповедях и просил всех помочь вернуть беднягу на путь истинный и молиться за грешника. Мейкпис с чувством неловкости побрела по изрезанной колеями дороге на постоялый двор, гадая, не обвинят ли ее в пьянстве в ближайшее же воскресенье. Каменные строения «Ангела» выстроились изломанной линией, словно обнимая маленький двор. Грузная женщина с массивным подбородком, в грязном полотняном чепце, подметала крыльцо, но, услышав шаги Мейкпис, подняла голову. – Привет, куколка! Пришла отвести домой отца? Кто он? – Нет… я хочу узнать о привидении. Женщина, как будто не удивившись, коротко, деловито кивнула. – Если хочешь посмотреть, купи кружку чего-нибудь. Мейкпис последовала за ней в темное помещение и, терзаясь угрызениями совести, выложила монету из теткиных денег за кружку пива послабее. Только после этого ее вывели через заднюю дверь. За постоялым двором тянулся покрытый опилками участок голой земли. Мейкпис предположила, что именно здесь развлекались гости постоялого двора, особенно когда народа собиралось достаточно, чтобы как следует повеселиться и поглазеть на обритых боксеров, дравшихся на кулаках, петушиные бои и травлю барсуков, а также предаться менее кровавым занятиям: метанию колец в цель, кеглям или игре в шары. Повсюду на земле виднелись темные пятна от эля или крови. Чуть подальше стояла низкая ограда с перелазом, а за ней тянулись мили болот: колеблемый ветром, мягко поблескивавший в свете позднего дня тростниковый лес. – Пойдем! Взгляни на это! Женщина, казалось, испытывала профессиональную гордость, демонстрируя Мейкпис причиненные разрушения. Засов задней двери был сломан, одна панель раздроблена в щепки. Окно разбито, рама погнута, несколько стекол поменьше побелели от густой сети трещин. Полотняная вывеска разорвана в клочья, на которых все еще можно разглядеть намалеванные трубу, барабаны и темный силуэт какого-то зверя. У двух стульев поломаны спинки. Стол опрокинут. Мейкпис с упавшим сердцем слушала рассказ женщины, слишком поздно сообразив, что никто из призраков, с которыми она имела дело, не причинял разрушений, видимых всем и каждому. Они атаковали ее разум, но никогда и чашки не разбили. Ей подумалось, что, возможно, это была обычная кабацкая драка. Она украдкой бросила взгляд на изнуренное, хитрое лицо хозяйки. «Возможно, она сама все натворила, а теперь рассказывает, что это проделки призрака, чтобы любопытные приходили сюда и покупали спиртное». Хозяйка подвела Мейкпис к двум мужчинам, мрачно прихлебывавшим из кружек. Оба были худыми и тощими, с продубленной солнцем кожей. Явно не местные и, судя по валявшимся у ног узлам, бродяги. – Пришла послушать насчет призрака, – пояснила женщина, кивнув в сторону Мейкпис. – Вы можете рассказать об этом, так ведь? Мужчины переглянулись и дружно насупились. Похоже, вряд ли эта история добавит им хорошего настроения! – Она купит нам выпивку? – спросил тот, что повыше. Хозяйка, вскинув брови, уставилась на Мейкпис. Чувствуя подступающую к горлу тошноту и еще больше уверенная в том, что ее надувают, Мейкпис рассталась со второй монетой, и хозяйка поспешила принести еще эля. – Оно появилось из темноты. Видишь это? – Бродяга, что повыше, протянул руку, обмотанную грязным, запятнанным кровью платком. – Располосовало куртку моего друга и так шмякнуло меня об стену, что мозги едва не вышибло. И нашу скрипку разбило. Он взмахнул скрипкой, выглядевшей так, словно на нее наступили. – Мистрис Белл называет его призраком, но я вот что скажу: это дьявол. Невидимый дьявол. Его гнев казался достаточно искренним, но Мейкпис по-прежнему не знала, стоит ли ему доверять. «Для тебя все невидимое, особенно если пьян в стельку», – подумала она. – Оно что-нибудь говорило? – Мейкпис невольно вздрогнула, вспомнив тягучий голос то ли из сна, то ли кошмара наяву. – Только не нам, – сказал тот, что пониже, протянув кружку вернувшейся с кувшином эля хозяйке. – Оно истолкло нас, словно в ступе, а потом ушло туда. – Он показал на болота. – А по пути сбило столб. Мейкпис осушила кружку и собралась с духом. – Смотри под ноги, куколка! – завопила хозяйка, увидев, как Мейкпис перебирается через перелаз, откуда начинались болота. – Порой тропинки выглядят надежными, но могут выскользнуть из-под ног. Нам бы не хотелось, чтобы и твой призрак вернулся сюда! Шорох и хруст шагов громко отдавались в ушах Мейкпис, когда она шла по болотам. Девочка вдруг поняла, что не слышит пения птиц. Только сухую музыку шелестевшего от ветра тростника да бумажный шепот редких молодых тополей, листья которых на ветру переливались тусклой зеленью и серебром. На нее снизошло удивительное спокойствие, но в то же время появился страх, что она снова совершает ужасную ошибку. Мейкпис нервно оглянулась, и ее пробрала дрожь. Оказывается, она отошла от постоялого двора на довольно большое расстояние. Девочка ощущала себя маленькой, отвязавшейся от причала лодочкой, которую уносит в море. И тут застывшую на месте Мейкпис неожиданно ударило и захлестнуло невидимой волной. Ощущение. Нет, запах. Крови, осеннего леса и старой влажной шерсти. Запах несильный. Он покалывал и задевал сознание едва заметно, подобно вздоху. Наполнял чувства Мейкпис, туманил зрение и вызывал тошноту. «Призрак, – пришла беспомощная мысль. – Призрак». Но это было совсем не похоже на холодные, ползучие атаки призраков, которых она помнила. Это существо не пыталось процарапаться в нее, – просто не знало, что она здесь. И двигалось ощупью: горячее, устрашающее, ничего не сознающее. Мир поплыл перед глазами. Сейчас Мейкпис вряд ли давала себе отчет, кто она и где находится. Ее поглотили воспоминания, ей не принадлежавшие. Солнце жалило. Душила вонь опилок. Губу разрывала ужасная боль, и никак не удавалось облечь мысли в слова. В ушах стоял жужжащий гул и жесткий, ритмичный, глухой стук. И с каждым ударом кто-то больно дергал ее за губы. Когда она попыталась ускользнуть, раскаленный нож боли ударил по плечам. Она горела яростью, рожденной страданиями. Волна улеглась, и Мейкпис съежилась. Окружающий мир все еще пылал солнечным светом, выбивая в голове барабанный ритм и по-прежнему вызывая тошноту. Зрение затуманилось. Девочка неуклюже шагнула вперед, пытаясь обрести равновесие, но почувствовала, что нога заскользила по влажной неровной почве. Мейкпис скатилась с тропинки и растянулась в тростниках, едва ощущая боль от царапин на лице и руках. Потом привстала, наклонилась, и ее стало рвать, снова и снова, пока едва не вывернуло наизнанку. Голова постепенно прояснилась. Странная боль стихла. Но она осознала, что все еще ощущает какой-то запах, смешанный с удушливой вонью. И жужжание по-прежнему не унималось. Но теперь звук был иным. До того он казался слабой, скребущей сердце музыкой, теперь же превратился в гул насекомых. Гудение десятков крошечных крыльев. Неловко поднявшись на ноги и раздвинув тростник, Мейкпис направилась дальше. Дорога шла под горку. С каждым шагом почва становилась все более мягкой и вязкой. Очевидно, она не единственная проходила здесь. Повсюду сломанные стебли тростника, вмятины в грязи… А чуть дальше – что-то распростертое в заросшей канаве. Что-то темное. Что-то размером примерно с человека. Мейкпис ощутила, как переворачивается желудок. Она ошибалась. Во всем. Если это тело, значит, призрак вовсе не мать. Возможно, Мейкпис только что нашла жертву убийства. И вполне вероятно, убийца прямо сейчас наблюдает за ней. Или это просто путник, сраженный свирепым призраком и нуждающийся в помощи. Нет, она не могла бежать, хотя каждый нерв в ее теле требовал убраться поскорее. Девочка подошла ближе, слыша, как чавкает под ногами грязь. Существо было темно-коричневым и большим, оно вздымалось горой, и его облепили тучи блестящих черно-зеленых мух.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!