Посвящается Марку 1 Мне часто снится Кармел. В этих снах она всегда идет прочь. В день ее рождения земля была покрыта снегом. Я держала ее на руках, а через окно струился серебристый свет. Когда она подросла, я часто называла ее «мой ежик». Я не могла представить ее живущей в городе – только на природе, за городом. Густые кудряшки у нее на голове разлетались в разные стороны, словно брызги стекла или пух одуванчика. – У тебя такой вид, будто тебя протащили сквозь изгородь! – сказала я как-то. Она улыбнулась в ответ. Закрыла глаза. Веки, расцвеченные узором розоватых венок, подрагивали – как будто пара бабочек опустилась ей на глаза. – Да, я представила это, – произнесла она наконец и облизнула губы. Я смотрю в окно и почти вижу, как она – в своих колготках вишневого цвета – поднимается по аллее, которая ведет в школу. Тоска по ней похожа на то, как если бы мне вырвали глотку. Сегодня ночью она снова приснится мне, я точно знаю. В сумерках мне кажется, будто она сидит на корявой ветке бука и что-то говорит. Ночью же, во сне, она будет, как всегда, идти, идти – и никогда не приближаться. Ее одежда всегда была в чудовищном беспорядке. Ластовица теплых колготок вечно свисала до колен, так что она ходила как пингвин. Белый воротничок с одной стороны торчал кверху, а с другой стороны прятался под пуловером. Но в голове у нее всегда был удивительный порядок – и она знала, что чувствуют другие люди. Когда от Салли ушел муж, та сидела у меня на кухне, пила текилу, а я пыталась утешить ее. Алкоголем, солью и лаймом заменить мужа. Кармел проходила мимо, остановилась, запустила пальчики в густые каштановые волосы Салли и стала массировать ей голову. Салли застонала и откинула голову назад. – Боже мой, Кармел, где ты этому научилась? – Тсс, нигде, – прошептала она, поглаживая Салли затылок. Это случилось как раз незадолго до того, как она исчезла в тумане. Рождество 1999 года. Дети выбегали из ворот школы, и щеки у них горели румянцем от мороза и возбуждения. Мне все они казались какими-то гномами на одно лицо – по сравнению с Кармел. Интересно, может, и другим родителям кажется то же самое. Домой надо идти по сельской дороге, а уже почти совсем стемнело. Было холодно, когда мы тронулись в путь; обочина присыпана снегом. Снег блестел в сумерках и указывал нам путь. От мыслей о безденежье и предстоящем Рождестве руки в карманах сжались в кулаки. Я вынула их и заставила себя разжать пальцы. Кармел отстала и ковыляла у меня за спиной. – Пошевеливайся, – поторопила я. Я хотела успеть домой, пока не ударил ночной мороз. – Ты же понимаешь, мама, что я не всегда буду с тобой, – сказала она тихо, задыхаясь от нашего быстрого шага в постепенно меркнущем свете. Наверное, тогда-то мое сердце должно было замереть. Наверное, я должна была обернуться, схватить ее в охапку и донести до дома. Запереть в крепости или башне. Крепко-накрепко, золотым ключом, а ключ проглотить, чтобы его могли достать, только вспоров мне живот. Но, конечно же, я не придала этим словам никакого, вообще никакого значения. – Да, но сейчас-то ты со мной. Я оглянулась. Она сильно отстала. Очертания ее головы напоминали пучки прошлогодней травы, которая топорщилась вдоль дороги. – Кармел! – окликнула я. Легкая струйка ее дыхания, заметного в холодном воздухе, коснулась моего рукава. – Я здесь. Иногда я гадаю: что будет со мной, когда я умру, обрету ли я тогда покой. Может, я превращусь в сову и буду летать по ночам над полями, с уханьем устремляясь вниз при виде проселочной тропинки. Дым из труб будет колебаться от взмахов моих крыльев, когда я буду пролетать мимо. А может, мы будем сидеть с ней на ветке букового дерева и играть в разные игры? Подглядывая за людьми, которые поселятся в нашем доме, за тем, как они приходят и уходят. Может, мы даже окликнем их, и они вздрогнут, ничего не понимая! У нас образовалась компания одиноких матерей, почти мужиков – как однажды пошутил кто-то из наших. Нас объединяла общая участь. Сейчас я думаю, что это, наверное, было не очень хорошо для Кармел – постоянно находиться в окружении женщин с огоньком обиды в глазах. Множество вечеров провели мы, сидя на кухне за столом, и твердили на разные лады о нем, о нем, о нем. Все мы были по-своему ушиблены, у каждой душа в синяках. Если не считать Элис – у той синяки были даже на лице. После того как Кармел исчезла – через два-три месяца после того дня, – ко мне заявилась Элис. – Я хочу поговорить с тобой, – многозначительно объявила она. – Мне нужно тебе кое-что сказать. Я даже поверила, что у нее и впрямь есть какой-то ключ к разгадке. – Что сказать? Что? – Я изо всех сил вцепилась в ворот халата. Ее слова так разочаровали меня, что я отвернулась и уставилась на скорлупку съеденного вчера яйца, которая валялась в раковине. Но когда она заговорила о том, что у моей дочери был прямой канал связи с Богом и что сейчас она сидит одесную Его – тут злость переполнила меня. Это ее обретение Иисуса, эти ее фальшивые откровения, эти ее запястья в плетеных браслетах, которыми она размахивала у меня перед носом… Я взорвалась. – Заткнись! – крикнула я. – Убирайся отсюда. Я думала, ты хочешь сказать что-то дельное. Проваливай из моего дома, оставь меня, идиотка. Тупая свихнувшаяся идиотка! И Бога своего забирай с собой и больше никогда ко мне не приходи! Иногда перед тем, как заснуть, я представляю, будто проникла в голову Кармел и перебираю ее воспоминания. Пристально всматриваюсь через ее глазницы в кинофильм ее жизни, который прокручивается перед ее глазами. Смотри, смотри: вот я с ее отцом, когда мы еще жили вместе. Кармел так мала, что мы кажемся ей гигантами, наши головы достают до неба. Я наклоняюсь, чтобы взять ее на руки, и шепчу ей на ухо детские стишки. А вот день, когда мы ходили в цирк. Сначала мы устроили пикник у большого шатра. Я расстилала на траве одеяло, поэтому не заметила, что Кармел повернулась и внимательно разглядывает клоуна, который высунулся из-за занавески. На лице у него был толстый слой белого грима, большой рот нарисован красной краской. Она удивлялась, почему он такой высокий – ходули скрывала ткань. Клоун взглянул на небо, чтобы узнать, не собирается ли дождь, и его бело-красное лицо исчезло внутри шатра. Что еще? Когда Кармел пошла в школу, мы расстались с Полом и я пошвыряла его одежду из окна спальни. Кармел наверняка видела – она сидела на кухне, – как планируют вниз его брюки и рубашки. И еще много чего – удивительно, как много воспоминаний умещается даже в коротенькой жизни: поездка на море, плюханье целый день в речке, Рождество, полнолуние, снег. Я всегда спотыкаюсь на ее восьмом дне рождения и не могу двинуться дальше. Ее восьмой день рождения, когда мы поехали в лабиринт. 2 Когда мне исполнилось восемь лет, я захотела побывать в лабиринте. – Кармел, ты что-нибудь знаешь о лабиринтах? – спрашивает мама. Я думаю изо всех сил и вижу у себя в голове такую извилистую головоломку, которая похожа на человеческий мозг. – Так, слышала кое-что, – отвечаю я. Мама смеется и говорит «ладно». У нас нет машины, поэтому мы едем на автобусе, на остановке садимся только мы вдвоем. Окна запотели, и мне не видно, где мы проезжаем. Мама надела свои любимые сережки – они похожи на кусочки стекла, а когда она поворачивает голову, они переливаются разными цветами. Я думаю о своем дне рождения, который был в четверг, а сегодня суббота, и еще я думаю, что моя подружка получает на день рождения открытки и подарки от бабушки с дедушкой – моя подружка Сара, а моя мама даже не разговаривает со своими мамой и папой, хоть они и живы. Не то чтобы мне очень хочется получать открытки и подарки от дедушки с бабушкой, но мне интересно знать, какие они, как выглядят. – Мам, у тебя есть фотки твоих мамы с папой? Она поворачивает голову, сережки вспыхивают розовым и желтым цветами. – Не знаю точно. Может быть, а что? – Да мне просто иногда бывает ужасно интересно, как они выглядят. – На самом деле мне бывает интересно гораздо чаще, чем иногда. – Они вообще похожи на меня? – Ты копия папы, детка. – Все же хочется посмотреть на них своими глазами. Она улыбается: – Хорошо, попробую найти. Когда мы выходим из автобуса, небо совсем белое. Мне так не терпится увидеть лабиринт, что я бегу вперед. Мы в парке, туман клубится вокруг, как стая привидений. Вон там стоит огромный серый дом с сотнями окон, которые смотрят на нас. Я чувствую, что мама боится этого дома, поэтому рычу на него. Иногда она всего боится, моя мама, – рек, дорог, машин, самолетов, того, что может случиться, и того, что не может случиться. На этот раз она рассмеялась и сказала: – Я просто старая балда! Мы стоим на вершине холма, отсюда виден лабиринт, и он в самом деле похож на мозг. Мне кажется, это забавно – что я себе представляла мозг внутри моего мозга, когда думала про лабиринт, и пробую объяснить это маме, но у меня плохо получается, и она, по-моему, ничего не понимает. Но мама все равно кивает, и слушает, и стоит в своем длинном голубом пальто, которое внизу совсем намокло от травы. Она говорит: – Да, это очень интересно, Кармел. Я сомневаюсь, что она поняла меня, но она пыталась. Она всегда пытается понять, она не из тех, кто не замечает тебя, словно ты мышь или паук. И вот мы входим в лабиринт. И я сразу понимаю – это самое лучшее место на свете из всех, где я была. Высокие зеленые стены из деревьев, ломтик неба над головой, ты попадаешь сразу и внутрь головоломки, и в чащу леса. Мама говорит, что деревья называются «тис», и повторяет по буквам, потому что я смеюсь и переспрашиваю «кис?». Я бегу вперед по тропинке в самую середку, где трава вытоптана и похожа на коричневую кашицу, а мама остается далеко позади. Но это неважно, потому что я знаю, как устроены лабиринты, и даже если я потеряю ее, мы встретимся рано или поздно. Я делаю поворот за поворотом и после каждого поворота оказываюсь снова в таком же точно месте. Ярко-красные ягоды свисают с зеленых стен, птицы порхают над головой. Они там, высоко в небе над зелеными стенами, поэтому видеть их можно только секунду, пока они пролетают над головой. Я слышу, как кто-то зовет из-за зеленой стены: – Кармел, это ты? Я не отвечаю, хотя знаю, что это мама, – правда, ее голос звучит немного странно. – Я знаю, что это ты. Я вижу твои красные колготки между деревьями. Я не хочу отзываться и тихонечко перехожу в другое место. Начинает темнеть, но мне все равно уютно, как дома. Сейчас тут больше похоже на лес, чем на лабиринт. Верхушки деревьев вытянулись, стали выше, как будто деревья подросли в темноте. Кое-где мне встречаются какие-то белые цветы, однажды попалась веревка, которая висела на ветках. Может, ребенок вроде меня качался на ней. Она свисала прямо на дорожку, и я чуть не задела ее носом, а размочалившийся конец извивался и болтался на ветру, как червяк. Кругом пахнет густой зеленью, птицы поют в гуще деревьев. Я решаю лечь под деревом, отдохнуть на мягкой коричневой земле, потому что устала и захотела спать. Земля пахнет, когда я прижимаюсь к ней, аромат ее темный и сладкий. Что-то щекочет мне лицо, и я думаю, что это прошлогодние листья, потому что поверхность этого мертвая и шершавая. Голоса птиц напоминают не щебет, а болтовню, деревья шелестят под ветром. Я слышу, как мама зовет меня, но ее голос сливается со щебетом птиц и шелестом деревьев. Я знаю, что мне нужно отозваться, но молчу. 3 Я бежала по коридорам из тиса. Один походил на другой, и каждый раз, сделав поворот, я видела перед собой точно такой же бесконечный зеленый туннель. На бегу я кричала: