– Мне до смерти хочется курить, – с нарочито скучающим видом заявил Фрэнсис, предусмотрительно удостоверившись, что отец находится далеко и не может его услышать. Натаниэль перехватил взгляд Мод, и та, не удержавшись, расхохоталась. – В чем дело? – подозрительно проговорил Фрэнсис. – Я просто радуюсь, что мы наконец приехали. Даже ты, Малявка, не можешь не признать, что пустыня жутко однообразна и быстро начинает наводить скуку. – Думаю, тебе следует открыть глаза, Фрэнк, – возразил ему Натаниэль, и Фрэнсис нахмурился. – Что ж, по крайней мере, тебе удалось сюда добраться, не свалившись с лошади снова, – съязвил он. Они провели следующие несколько дней, исследуя оазис пешком. Посетили древний город Агурми[75], ныне заброшенный, и новый город Сива, возникший к югу от него. Полюбовались большими солеными озерами с их загадочными островами. Видели рощи финиковых пальм, оливковых деревьев, фруктовые сады и пастухов, пасущих коз. Мод всюду ходила по пятам за отцом, делала пометки и зарисовки в блокноте, составляла планы местности и терпеливо позировала Элиасу, которому требовалось немало времени, чтобы достать и настроить фотоаппарат, а потом снять ее на фоне красивых видов и старинных построек. У Фрэнсиса случилось расстройство желудка, и весь третий день пребывания в оазисе он только и делал, что бегал в уборную. Мод старалась пробудить в себе сочувствие к брату, но не очень преуспела. На пятое и последнее утро в Сиве она проснулась рано и оделась. Потом взяла на кухне горсть фиников, выпила воды и так тихо, как только могла, выскользнула в пепельно-серую предрассветную мглу. Воздух был холоден, неподвижен и лишен запахов. Мод оставила позади новый город и начала пробираться по изгибистым и усеянным камнями улицам Агурми. Остатки его стен и башен вырисовывались на фоне неба, словно белесые деревья мертвого леса. Через завалы вились несколько тропинок, по всей видимости безопасных, так как для змей и скорпионов было еще слишком рано. Город будто карабкался вверх по склону, чтобы остановиться у подножия полосатой скалы с плоский вершиной, выросшей из земли, словно причудливый гриб. Вокруг нее шел длинный и узкий выступ, и Мод осторожно взобралась на него. Камень под ногами казался рыхлым, коварным. Он крошился и сыпался, и ей стало интересно, насколько широким был когда-то этот уступ и как долго он просуществует, пока ветры пустыни не уничтожат его совершенно. Мод стала медленно продвигаться вперед, разведя руки для равновесия. Ее сердце замирало при одной мысли о том, что она может поскользнуться и упасть. Она планировала добраться до северо-восточной стороны скалы, чтобы насладиться тишиной и полюбоваться восходом солнца. Обогнув острый край скалы, она приблизилась к месту, где собиралась присесть, но, вздрогнув, остановилась. Ее место уже было занято. Там кто-то устроился – именно так, как собиралась она, прислонившись спиной к скале и поджав колени. Секундой позже она узнала Натаниэля. Мод улыбнулась и примостилась рядом. Ей хотелось сказать: разве не странное совпадение, что нам обоим пришла в голову мысль выбрать одно и то же место, чтобы полюбоваться восходом? Ей хотелось сказать: слышишь ли ты тишину? Разве не прекрасно это первозданное безмолвие? Ей хотелось сказать: я бы осталась здесь навсегда, но в то же время мне не терпится двинуться дальше, меня влекут путешествия, новые прекрасные места. Ей хотелось сказать все это, но она не вымолвила ни слова. Натаниэль посмотрел на нее без удивления, без враждебности. Он пододвинулся, чтобы освободить ей больше места в самой широкой части уступа, и они молча стали смотреть, как небо меняет цвет. Он изменился сперва с серого на холодный зеленовато-бирюзовый, потом почти на белый – прежде чем стать золотым, потом красным и, наконец, оранжевым, когда солнце выплыло на небосклон. Они одновременно подняли козырьком руки и заслонили глаза. Поднявшийся легкий ветерок гудел в ушах, и из Сивы доносились тихие звуки пробуждающейся жизни. Безмолвие пустыни не могло длиться дольше так близко от цивилизации. Но все равно восход казался долгим, спокойным, почти безупречным. И Мод поняла, что в целом мире нет никого, кто смог бы понять и разделить с ней ее восхищение так, как это сумел сделать Натаниэль. Когда солнце поднялось над горизонтом на целую пядь, Натаниэль глубоко вздохнул. – Пожалуй, нам пора спускаться, – сказал юноша, подпер подбородок ладонью здоровой руки и с легкой улыбкой взглянул на Мод. – Не это ли настоящая жизнь? – проговорил он. – Вот так все и должно быть. – Да, – без промедления отозвалась она, чувствуя, как ей приоткрылась какая-то необычайно важная истина, какая-то огромная правда. Она словно парила в воздухе неподалеку, пока еще за пределами ее понимания, но уже совсем близко. Только протяни руку, и ты сумеешь до нее дотянуться. Но чем усердней Мод старалась ухватить это ускользающее нечто, тем неуловимей оно становилось. – Да, – просто повторила она. Натаниэль подал ей здоровую руку, чтобы помочь подняться на ноги. Они смахнули пыль с одежды и без лишних слов стали осторожно спускаться. С этих пор то, что с самого рождения составляло ее мир – со всеми его правилами, такой знакомый и безопасный, – начало казаться ей по-детски наивным, удушающим, неразрывно связанным с отвратительным тиканьем часов. Мод поняла, что в ту секунду, когда покинет пустыню, она начнет ждать, когда снова вернется туда. Маскат и Матрах, 1958 год, ноябрь За ужином Джоан сидела напротив человека с растрепанной светлой шевелюрой, давно требовавшей стрижки. Девушка полагала, что правила в армии на этот счет довольно строгие – волосы у Даниэля и других британских офицеров, которых она видела в Бейт-аль-Фаладже, были очень короткие. Ей нравилось видеть нежную полоску белой кожи вокруг всей линии волос, где только что прошлась машинка, за ушами и на затылке. Эта полоска напоминала о временах, когда Даниэль был маленьким и она мыла ему голову теплой водой из кувшина над кухонной раковиной, у которой они вместе стояли на табуретках. Ее визави зачесал волосы назад, но отдельные пряди все равно свешивались на лоб. Он был высоким и крепким, взгляд его карих глаз блуждал по столовой, словно в поисках выхода. Затем он, казалось, пришел к какому-то решению, расслабился и с улыбкой поглядел на Джоан, после чего протянул ей руку: – Здравствуйте, нас не представили во время джина с лаймом. Капитан Чарли Эллиот. – Джоан Сибрук, – ответила девушка. – Вы, должно быть, один из новоприбывших. – Она потеряла нить разговора в тот момент, когда Роберт говорил о пополнении. Она все время думала о Мод и ее секретах, то и дело возвращаясь мыслями к услуге, которую она согласилась оказать. – Вы правы. Мы здесь всего несколько дней. Думали, отправляемся на войну, а вместо этого очутились тут, – сказал он, приветливо улыбаясь. – Обедаем в высшем обществе в этом великолепном дворце. – Он слегка приподнял свой бокал, глядя на нее, а потом сделал большой глоток. Джоан неуверенно улыбнулась: – Насчет высшего общества – это вы хватили. Я, во всяком случае, к нему не принадлежу. Я археолог. Вернее, надеюсь им стать. А на самом деле я здесь, чтобы повидаться с братом, лейтенантом Сибруком. – Она посмотрела на дальний конец стола, где сидел Даниэль, беседуя с Мэриан и дородным мужчиной, которого Джоан не знала. Рядом с ним Даниэль казался совсем худым и напоминал поджарого волка. Они сидели в столовой представительства – длинном помещении с затейливо выложенным плиткой полом и высокими окнами, выходящими на море. От электрических ламп над головой здесь было слишком жарко и слишком светло. Отсутствие теней делало лица плоскими. За спиной светловолосого офицера было открытое окно, через которое Джоан могла видеть форт Джалали. В нем над воротами, выходящими в сторону гавани, горел один-единственный фонарь, освещающий вырубленные в скале узкие каменные ступени, взбегающие наверх от небольшой дамбы. Их крутизна казалась пугающей. Подняться по ним, оставшись незамеченной, было практически невозможно. Джоан смотрела на них и думала о том, на что согласилась. Она ощущала нечто среднее между энтузиазмом и паникой, и от этого ее пробирала дрожь. Есть не хотелось, она сделала глоток вина и попыталась отвести взгляд от форта. Но через некоторое время у девушки появилось чувство, будто форт наблюдает за ней. – Как давно вы здесь? – спросил ее Чарли. – Около десяти дней. По правде сказать, достаточно для того, чтобы осмотреться. Повидать Даниэля и тех, с кем давно хотела встретиться. Но недостаточно для того, чтобы выбраться за пределы города, если не считать военную базу. – А разве это не все, что доступно здесь для иностранцев? – заметил он. – Все. Во всяком случае, так мне сказали. – Судя по вашему тону, вы не из тех, кто легко мирится с тем, что ему говорят, – произнес он, улыбаясь. Джоан пожала плечами: – Может, и так, но выбор у меня невелик. Так что приходится мириться. В пустыне рядом с Низвой, по другую сторону гор, есть старый замок, который я очень хотела осмотреть. Но видимо, попасть туда сейчас нет никакой возможности. Разве что вам удастся взять горы штурмом и закончить войну в ближайшие две недели. Вот так-то. А вы откуда приехали? Вы такой загорелый. Впрочем, это, похоже, обычное дело для десантников, или как вы правильно называетесь? – Специальная авиадесантная служба[76]. Короче, САС. Так проще говорить и запоминать. Нас только что перебросили из Малайи. – Вот уж действительно смена обстановки! – Да, здешние места совсем не похожи на джунгли, – согласился он. – По правде говоря, пейзаж довольно унылый. Между нами, я очень надеюсь, что мы быстро покончим с этой горсткой мятежников. Это не должно быть слишком сложной задачей. Я слышал, это простые крестьяне и у них на вооружении только ослы и старинные винтовки Мартини-Генри[77]. Они, скорее всего, даже не поймут, чтó их накроет. Так что не теряйте надежды увидеть тот замок, мисс Сибрук. Джоан посмотрела на Чарли Эллиота. Он сидел, положив локти на стол, ссутулившись, но за этой внешней расслабленностью угадывалась привычная собранность. Он оторвал кусок лепешки прежде, чем подали остальные блюда, и стал его жевать, так явно пренебрегая требованиями этикета, что Джоан сочла это рисовкой. Руки у него были сильные, покрытые шрамами. Манжеты рубашки он оставил расстегнутыми, хотя галстук выглядел безупречно. Капитан чем-то походил на дерзкого школьника, не боящегося вести себя вызывающе, добиваться внимания и смотреть на мир, задорно вздернув бровь. Когда офицер взглянул на Джоан, в его глазах она увидела ум и веселые искорки, решив, что он просто развлекается. Возможно, немного ее разыгрывая. Молодой человек, сидящий слева от Джоан, хмыкнул, услышав слова Чарли, и покачал головой. – Никогда не стоит недооценивать врага, – произнес он серьезно. – Это может плохо кончиться. У этого офицера было тонкое лицо с суровым выражением глаз. На лбу и между бровями пролегали глубокие морщины, как будто он постоянно хмурился. Он походил на человека, который никогда не смеется. Чарли театрально вздохнул. – Джоан, вы еще не знакомы с Уолтером Коксом? – спросил он. – Также известным как Улыба. – Очень приятно, Уолтер, – проговорила Джоан. Вино, выпитое на голодный желудок, быстро оказывало действие, и она развеселилась. Уолтер серьезно склонил голову и пожал ей руку. – А какое прозвище у него? – спросила девушка, кивнув в сторону Чарли Эллиота. – О, на самом деле ему прозвище ни к чему, – сказал Уолтер, как-то странно взглянув на Чарли. – Но мы иногда называем его Папочка. Чарли улыбнулся, отчего на правой щеке появилась ямочка, придавшая лицу ребячливое выражение, хотя, на взгляд Джоан, бравому десантнику было немного за тридцать. Даниэль рассказывал ей, что недавно созданная САС – это подразделение особого назначения. Полковник Сингер вызвал группу, составленную из бойцов, прошедших специальную подготовку, чтобы справиться с патовой ситуацией, сложившейся вокруг Зеленой Горы. Брат на мгновение задумался, а потом добавил: «Я и вправду никогда еще не видел ничего подобного. Это самые хладнокровные и высокопрофессиональные убийцы, с которыми я когда-либо сталкивался». Джоан было трудно соотнести бледнолицего Уолтера и дерзкого Чарли с такой характеристикой. Но вообще-то, ей было нелегко представить себе и Даниэля в роли убийцы, а ведь и ему доводилось отправлять людей на тот свет, она это знала. Если не в Омане, то в других горячих точках. Взять на мушку, прицелиться, выстрелить. Это было легче принять, когда он называл их мишенями или врагами, но все равно они были людьми. Взрослыми и почти мальчиками. Многим из них, вероятно, было меньше лет, чем Джоан сейчас. Все это превышало ее понимание, поэтому она обычно даже не делала попыток разобраться, а просто старалась выбросить из головы ненужные мысли. Но это удавалось не всегда, и ее охватывало тревожное чувство, что ее представления не совсем верны. А точней, что они совсем не верны, и особенно это относится к мужчинам, включая брата. – Не слушайте Улыбу, – сказал Чарли, когда на столе появились кушанья. – Он судит о войне слишком серьезно, как и обо всем остальном. Лично я предпочитаю шутить. – Так кто лучше к ней подготовлен? – спросила Джоан. – О, мы оба, можете не беспокоиться. Это только вопрос личных качеств, – заметил Чарли. – Значит, когда дело доходит до реальных боев, вы так же серьезны, как Уолтер? – Конечно, – ответил он и снова улыбнулся. – Убийственно серьезен. Какое-то время Джоан болтала с дамой, сидящей справа от нее, женой одного из старших офицеров Маскатского полка[78], обсуждая ужасное воздействие жесткой оманской воды на кожу и волосы и отвечая на вопрос, видела ли она «Жижи»[79] в кино перед отъездом из Англии. И все это время она слышала басок Чарли Эллиота, звучащий в ее конце стола чуть громче остальных голосов, а его чересчур громкий смех разносился по всему залу, то и дело прорываясь сквозь общий гомон. Девушка украдкой взглянула на него во время очередного такого приступа веселья: он откинулся на спинку стула, уткнул подбородок в грудь и, закрыв глаза, раскатисто хохотал. Она обвела глазами гостей и поймала взгляд Рори с дальнего конца стола, слегка поведя глазами в ответ. Рори посмотрел на нее вопросительно и чуть улыбнулся. – Итак, мисс Сибрук, расскажите мне про этого вашего друга в Маскате, – внезапно попросил Чарли, и Джоан понадеялась, что он не заметил ее насмешливого выражения. – Друга? – Да, вы упомянули, что приехали с кем-то повидаться… – Ах да, конечно. Ну, она не то чтобы друг. Во всяком случае, пока. Она, скорее, мой кумир. Вы, наверное, никогда о ней даже не слышали, но в начале двадцатого века Мод Викери стала одной из первых великих исследовательниц Аравии. Или, если хотите, великих исследователей, потому что пол здесь не имеет никакого значения, и… – Она осеклась, задетая тем, что Чарли снова ухмыльнулся, а в его глазах заплясали смешинки. – Разве я сказала что-то забавное, капитан Эллиот? – Нет. Ну, может, только случайно, – ответил он и, облокотившись, наклонился вперед. – Видите ли, мой отец Натаниэль Эллиот. Так что о Мод Викери я наслышан. – Натаниэль Эллиот? Неужели тот самый Натаниэль Эллиот? – переспросила она, не скрывая изумления. – Тот самый. – Вот почему мы называем его Папочкой, – сказал сидящий рядом Уолтер. – Ни один разговор не обходится без упоминания отца. – Джоан не отрываясь смотрела на Чарли в течение нескольких секунд, испытывая точно такое же чувство нереальности происходящего, как в тот раз, когда впервые увидела Мод. – О, пожалуйста, если его встретите, не поклоняйтесь ему, как герою, – жалобно попросил Уолтер. – А то Папочка, станет совершенно невыносим. Джоан закрыла открывшийся было рот. – Значит, вы о нем слышали? – произнес Чарли уже более серьезно. – Да, конечно! Это и вправду совершенно удивительно… – сказала Джоан. – И не фантастическое ли совпадение, что я повстречала вас здесь сразу после знакомства с мисс Викери? Ведь мы только вчера беседовали с ней о вашем отце. Разве не странно? – Не думаю, чтобы она могла поведать об отце много хорошего. Но он славный чудак, что бы о нем ни говорили. Это действительно так. – Мне очень хотелось услышать о нем больше, поскольку они одно время были очень близки. Но она, кажется, вообще не хочет о нем ничего говорить. – Эта женщина ревнует к его победе, вот в чем беда. Просто не может смириться с тем, что он одержал над ней верх тогда, в пустыне. Понимаете, они превратили переход через нее в нечто вроде состязания. И он его выиграл, все очень просто. Я сомневаюсь, что ей вообще удалось бы дойти до конца, если бы не следы отца, по которым она шла. Она должна быть счастлива, что осталась жива. На такой подвиг, а это, без сомнения, подвиг, способен не каждый мужчина, а тем более женщина. – Да, тем более женщина, – сухо повторила Джоан. – Вашему отцу только что исполнилось восемьдесят, я не ошиблась? – Я пропустил его день рождения, – кивнув, посетовал Чарли. – Надеюсь, он все же меня простит. Долг службы оказался сильнее. – Вы его младший? – Да. Нас было шестеро. Пять мальчиков и одна сестра. – Он посмотрел в сторону, обведя зал взглядом, точно так же, как сделал это, когда они заняли свои места. Высматривая выход. – Из нас осталось только двое. Джемайма и я. Моим родителям чертовски повезло, что мы выжили. – О, мне так жаль. Это ужасно! – посочувствовала Джоан и сразу вспомнила рев самолета в летнем небе, а потом директрису, рыдающую во время пения псалмов. Чарли, ничего не говоря, забарабанил пальцами по столу и заерзал на стуле. Его глаза продолжали все так же блуждать по столовой, и Джоан, повернувшись к Уолтеру, принялась расспрашивать того о семье, учебе, увлечениях, о чем угодно, лишь бы избавить Чарли от их докучливых взглядом и дать ему прийти в себя. После обеда мужчины уединились в одной комнате, женщины в другой[80], как это делалось, наверно, еще лет сто назад. Остались только три дамы; Джоан немного посидела с ними на галерее. Они беседовали о доме, о детях, Джоан изредка вставляла словечко-другое. – Послушайте, вы знакомы с капитаном Эллиотом? – закинула удочку Джоан, когда подвернулась такая возможность. – Вы знаете, кто его отец? – Да, этот старик, он знаменитый исследователь. Я познакомилась с ним в Лондоне много лет назад на каком-то мероприятии в Министерстве иностранных дел. Очень обаятелен. Немного не от мира сего, но совершенно прелестен. И сын его чертовски красив, – сказала офицерская жена, сидевшая за обеденным столом рядом с Джоан.