Она встретилась с ним взглядом. Он не отвел глаза, и она подошла к нему, обняла рукой за шею и поцеловала в макушку. 11 Туне бежала трусцой, чтобы успеть на урок фортепьяно. На этой неделе она много репетировала, по три-четыре часа каждый день, и теперь была вся в напряжении, ожидая, что же скажет Гисле. Она улыбнулась про себя, но улыбка погасла, когда Туне завернула за угол у магазина. Сердце быстро заколотилось. – Привет, Туне! Куда это ты собралась? Это были две девочки из ее класса, Лена и Ханна. – На урок музыки, – ответила Туне. – Домой к Гисле? – Да, – прошептала она едва слышно. – Почему ты ходишь к нему домой? – спросила Лена. – Мы занимаемся с ним только в школе. Они захихикали. Туне поспешила пройти мимо, не ответив. – Мы идем на день рождения Кари, – сказала Ханна. – Разве тебя не пригласили? – спросила Лена с напускным удивлением. Туне повернулась к ним спиной и поспешила дальше. Она уже и не помнила, когда ее в последний раз приглашали на день рождения. Девушка натянула рукав свитера на ладонь и вытерла им нос и глаза. Гисле ничего не сказал, когда она пришла, хотя у нее, должно быть, был заплаканный вид. Он сел рядом с ней и подождал, пока она разложит ноты на пюпитре. Она сыграла две первые страницы, и он не стал переворачивать следующую для нее. Игра была неважной, очень далека от того, как у Туне получалось во время упражнений дома. Он спокойно положил ладонь на ее руку. – Туне, – сказал Гисле. – Что случилось? Ее руки замерли в воздухе. Туне сложила их на колени и опустила взгляд. Гисле приобнял ее за плечи. – Расскажи мне, что случилось, – сказал он. – Опять девочки? Слова комом застряли в горле. – Ты слишком напряжена для игры. – Он поднялся и встал за ее спиной. – Сними свитер, я сделаю тебе массаж. Помедлив, она сняла толстый свитер, под ним была тоненькая маечка, и он начал массировать шею вдоль края волос, продолжая разговор. – Что самое прекрасное в музыке, так это то, что она может выразить наши чувства без слов и унести тебя подальше от всех глупостей и трудностей. Он говорил размеренно тихим голосом, его пальцы надавливали на кожу, и тяжесть в груди понемногу стала отступать. – Если кто-то говорит о тебе что-то плохое, тебе не должно быть дела, – сказал он. – Ты красивая. Ты многого добьешься. Ты можешь стать пианисткой, жить музыкой, и в один прекрасный день другие девочки будут гордиться тем, что знали тебя когда-то. – Он протянул ей свитер. – Попробуй теперь. – И снова сел рядом. Что-то произошло, какое-то избавление. Она слилась в одно целое с тем, что творит, и мир со всем его злом исчез. Несколько секунд после оба пребывали в молчании, и когда Туне взглянула на Гисле, он сидел, закрыв глаза. Открыв их, он посмотрел на нее, широко улыбаясь. – Потрясающе, – прошептал он. Ей захотелось прижаться к нему. Она верила в его слова, она сможет стать кем-то, и тогда Лена и Ханна и другие девочки пожалеют. Она больше никогда не позволит себе расстраиваться, когда они будут обижать ее, ведь у нее есть то, чего нет у них: большой талант. Гисле положил руку ей на плечо, наклонился к ней и обнял. – Просто превосходно, – сказал он. По ее телу пробежала слабая дрожь. 12 – Вот как? Значит, ты начала работать на «Суннмёрспостен». Эльзе кивнула на стойку с газетами, пробивая товары клиенту. Было время Адвента, и она подавала рождественский глёгг. Пахло гвоздикой, воздух был теплый и влажный от мокрой одежды покупателей. – Ага, тут все знают все, что им следует знать, как я понимаю, – улыбнулась Кайса. Эльзе отвела ее в сторону и позвала молодого паренька себе на смену. – А кто же присматривает за Юнасом, когда ты работаешь? – спросила она. – У него ведь есть отец. – Хорошо, пора уже ему взяться за ум. Кайса оставила это без комментариев. Вместо этого она спросила, хорошо ли Эльзе знала Сиссель. Эльзе помедлила. – Нет… Я не вполне могу сказать, что знала ее, но я была одной из тех, кто был более близко знаком с ней, из-за магазина. И еще я помогала ей с некоторыми делами, если она сама не могла справиться. – С какими, например? – Связывалась с NAV[3], отвозила ее к врачу или в Воген, когда ей нужно было за покупками. Машины у нее не было, а на автобусе она ехать не хотела. Еще я ездила с Сиссель в больницу в Олесунн, когда она собиралась проводить исследование желудка. Я не думаю, что она была в состоянии одна выезжать из деревни, – сказала Эльзе. – Сиссель перестала говорить из-за физической травмы? – спросила Кайса. – Я точно не знаю… нет, не думаю. – Я видела ее только однажды, здесь в магазине пару недель назад. – Да, их семья приехала в Лусвику, когда Сиссель было лет тринадцать-четырнадцать, гораздо позже того, как ты отсюда уехала. Лицо Сиссель с красным пятном в форме сердца вновь предстало перед глазами Кайсы. – Пятно на щеке было у нее с рождения? Это родимое пятно? – Не знаю, – ответила Эльзе. – Скорее похоже на шрам, мне кажется. – Он был у нее, когда она сюда приехала? – Да, совершенно определенно. – Кто еще с ней общался? – Можешь попробовать поговорить с Юханнесом, по-моему, он немного присматривал за ней, когда умер отец. – Юханнес ее сосед? – Да. А когда они были моложе, она также проводила время с Юрунн Шлеттебё. Помнишь ее? Кайса кивнула. – Они одного возраста, – сказала Эльзе. Она также вспомнила красный пиджак, который Сиссель надела на похороны отца. Люди в магазине говорили, что это было странно. – Она была с причудами, – продолжила Эльзе. – Просто сидела у окна и писала людям письма. – Письма? О чем же? – Обо всем для нас странном. Часто это были цитаты из Библии о спасении и покаянии, или она жаловалась на людей, машины, которые слишком быстро проезжали мимо ее дома, например. На детей и подростков, поздно вечером шумевших на гравиевой дорожке. Думаю, кто-то из них дразнил ее, бросал камни в окно, звонил в дверь и убегал, всякие проделки.