Внизу к балкону начали подтягиваться суда, сначала это были катера и яхты, потом начал подходить флот: фрегаты, эсминцы и крейсеры, и, наконец, словно киты, поднялись из морской пучины подводные лодки. — Что за дурацкая привычка — появляться в самый разгар созерцания, — чуть не выронил из рук батон Кирилл. — Созерцания — от слова «озерцо»? — постарался Мефодий, давая понять Кириллу, что тоже обладает филологическим вкусом. — Хватит скромничать, это давно уже море. А крылья действительно секутся. — Так вот почему люди не умеют летать — слишком много хлеба, — продолжал сыпать мякиш в воду Кирилл. — Возможно, поэтому ангелы не едят хлеб. — А чем же они живут? С виду упитанные такие. — А ты чем живешь? Святым духом, поэтому, в отличие от птиц, летают, но не гадят. — Ангел по определению не может, не может быть гадом. Ты находишь связь между гад и гадить? — Мне кажется — прямая, — не раздумывая, ответил Мефодий. — Кишка. — Грубо, очень грубо. — Ну, давай образно. А ты же не можешь образно, кишка тонка, — отомстил за нарушение покоя Кирилл. — Трубопровод, — вывернулся Мефодий. — Трубопровод не кишка, а горло. Союзники опять пытаются наступить нам на него. Извини, я, конечно, перебрал про образы. — Не извиняйся. Это не красит адмиралов. Надеешься, что «Мистрали» все-таки подойдут? — Ах ты, шельма, умеешь задеть за больное. — Кириллу расхотелось кормить уток. — Нет, я дальше смотрю, много дальше, — указал он взглядом вдаль. Там на горизонте вместе с кораблями, крейсерами и подлодками за хлебом потянулась и суша. — А ты, я смотрю, любишь кормить. Куда ни глянь, везде твои щедрые руки. — Прикорм — это очень важно, я же тебе говорю, что работаю на перспективу. Нужно создавать кормушки. Чем больше, тем лучше. От этого зависит улов. — Я понял, уха вкусна, когда навариста. — Ну, в некотором роде. Кстати, а почему бы мост между левым и правым не построить? — понюхал свежеотломленный хлебушек Кирилл и бросил в воду. — Это дорого. — Значит — выгодно. Та же стоматология, только другого масштаба. Если где-то прогнило, ставь мост и не парься. — Стоматологи разводят людей на мосты, — невербально прошелся языком по своим Мефодий. — А мосты — на берега? — рассмеялся Кирилл. — Надо строить разводные. — Сейчас какой объект ни строй — все разводные. Главное — найти того, кто будет отвечать за разводку. Никто не хочет быть крайним, все хотят быть последними. Между ними повисла пауза. Перезагрузка. Где-то вдалеке траулер начал грузить улов прямо посреди их разговора, а они, открыв рты, наблюдали за крупной рыбой. Мефодий был моложе, его нейроны справились первыми. Он раньше Кирилла очнулся от мечт и продолжил: — Тепло. Бабье тело. — Бабье, — задумчиво молвил все еще загруженный Кирилл. — Знаешь, что такое бабье лето? Это когда осень пришла и застала лето с бабой. Мефодий беззвучно рассмеялся, как он умел, когда было не смешно, или ему не нравилось слово баба. Смеяться так он научился давно, это было удобно, вроде как человека не обидишь, а совесть не услышит, что смеешься из уважения. Но совесть услышала: «Отдашь голос, потом кричи, смейся безголосый. Рыба!» — дала она ему пощечину, он почувствовал горячий румянец на лице, словно табло его было table, за которым играли в домино. — Как дела с музой? Все еще не слушается твоего воображения? Мефодий отрицательно покачал головой, отвечая на вопрос. — Будешь? — предложил ему Кирилл. — Свежий, я сам половину съел. «Врет», — подумал про себя Мефодий и не стал останавливать голову. Совесть не позволила. Рука Кирилла по-прежнему ждала. Она застыла с хлебом в удивлении. Мефодию пришлось взять кусок хлеба, положил на язык, потом спрятал за щеку: «После выплюну». — Это все? Ну как хочешь. — Кирилл бросил хлеб в атмосферу. Тот плюхнулся в море и поплыл, а стая голодных марин и субмарин долго и жадно кусала его, таская краюху по воде. Они ловко расправились с щедрым подарком, только крохи достались тем рыбам, что сидели на дне. — Хватит головой качать. Что ты, как китайский болванчик, заладил одно и то же? Где величие? — Слов нет, я не китайский болванчик, я скорее маятник Фуко, — остановил голову Мефодий, провожая батон глазами. * * * 1 °CЕНТЯБРЯ НЬЮ-ЙОРК: Доброе утро, Москва! 1. Контракт подписан ЭЦП, проверьте, пожалуйста, все ли в порядке. 2. Пытался облегчить Вам жизнь, не получилось, на итоговой сумме сломался. Отправляю то, что получилось. P. S. Сгораю от нетерпения. МОСКВА: С добрым утром — днём! 1. Всё в порядке. 2. Суммы разные, потому что с точки зрения математики сайт закупок и программа «Смета» лежат в разных плоскостях и, к сожалению, не пересекаются. Не жалеете Вы меня, НЬЮ-ЙОРК, смета в приложении. P.S. не могу порадовать — подруга с лёту сказала — Золушка, но хочу заметить что размер ноги у меня 37–38. Жду следующих сравнений. НЬЮ-ЙОРК: 1. Слава Богу! ГД будет доволен. 2. Конечно, жалею. Иначе не полез бы в дебри сметного искусства. Если получится, попытаюсь передать подписанную смету Вам или ГД (тогда дайте его координаты) завтра вместе с водителем. Договор подписал и передаю. 3. И о приятном: 3.1. Возникает впечатление, что в нашем с Вами диалоге участвует как минимум половина вашего города. 3.2. Если я правильно понимаю, я со своим 45-м размером ноги тоже не могу претендовать на звание ЗолушкА? 3.3. А о чем еще может сказать размер ноги? МОСКВА: 1. Более всего он будет доволен, когда подпишет акт о приёмке выполненных работ. 3. О приятном: 3.1. Спешу Вас обрадовать — не только половина, но и весь город спит спокойно. 3.2. Ну вот теперь я знаю хотя бы размер Вашей ноги.