— Это имя для меня святое, — поднял глаза к небу Кирилл. — Да, ему не откажешь. Должна была быть ангелом или хотя бы ангелой. Сколько их было отправлено: Дэвис, Джоли,… — О чем ты? Целый город был для них выстроен. — Лос-Анджелес, если не ошибаюсь? Никто не справился с задачей. Взять хотя бы последнюю Ангелу из Восточного полушария. — Да. Ангела меркнет. Жалко женщину. — Только не надо ее жалеть, она может принять это за любовь. Женщину надо любить, — улыбнулся Кирилл. — В этом-то и вся проблема. Мне кажется, люди разучились это делать, заниматься — да, а вот делать разучились. — Может, выключить? — кивнул Мефодий на женщину. Кирилл хлопнул в ладоши. Невесть откуда вылетела птица-секретарь и росчерком пера подписала указ. Мефодий ни с того ни с сего рассмеялся. — Что смешного? — Усы. Птица-секретарь и с усами. Никогда не видел. — Да. Редкий экземпляр, безупречный сотрудник. Хочешь, я тебе тоже такого выпишу. — Дорого, наверное? — Да, не дешево. Схватывает на лету, но много. Хавку обожает. — Это заметно. — Ну что, нужна тебе птица-секретарь? Усатого не обещаю, недавно он их сбрил на спор, но толковый. — Да не, сам я не азартный. Зачем мне секретарь, который спорит. Я сам с усам, сам как-нибудь справлюсь. — Сам, сам… я же вижу, что не справляешься. — Ты вообще внимательно читал? Я имею в виду письма с Земли? — с недоверием взглянул Кирилл на Мефодия. — Обижаешь. Я просто выбрал все самое релевантное для эксперимента. Самые чувствительные точки. — Хорошо, давай расставим точки G, — пошутил Кирилл. Любить это не только засунуть свой язык в ее рот, приклеить к ее шее, это достать все свое лучшее, достать свое самолюбие, чтобы оно слиняло, наконец, засунуть свою гордость поглубже и достать свои чувства, пусть выскажутся. Самодостаточность — вот что имеет значение. — Ты только представь, встретятся два самодостаточных, они же достанут друг друга через пять минут, — засмеялся беззвучно Мифа. — Мне кажется, ты неправильно трактуешь это самодостаточное слово. — Ладно, тогда ты мне объясни, что это такое? Самодостаточность? — Самодостаточность — это когда сам в достатке и щедрость в излишке, — отвернулся от уток Кирилл, которые уже успели снова проголодаться. — Женщины любят щедрых. — Идиотами нас делало только то, что мы могли быть вместе двадцать четыре часа в сутки, и этого было мало, — процитировал Мефодий. — Это можно отнести к настоящей любви? — Дело же не в количестве времени, проведенном вместе, дело в качестве. Удовольствие — вещь неисчислимая. Удовольствия — это пузырьки, от воздушных детских до игристых шампанских. Если же говорить о любви, знаешь, в чем разница между людьми? Одни мерят любовь счастьем, другие — страданием, ну, а те, у кого ее немерено, — состраданием. Кирилл снова неодобрительно посмотрел на женщину, что уставшим от власти лицом читала доклад. Власть имела одно лицо на всех, будто была ботоксом, который закачивался каждому народному избраннику под кожу. «Ей бы на дачу, к внукам да к огурчикам». — Моложе никого не нашлось? — Молодость дороже. Есть одна. — Молодость у всех одна, — задумчиво процедил Кирилл. — Красивая? — Не Матильда. К тому же придется ворошить общак. — Ну, для такого дела можно, было же у нас обчество, был же у нас обчак? — сознательно заменил он букву в слове букву «щ», чтобы подчеркнуть и придать ему особую чрезвычайность. — На всякие такие дела. — Был и есть. — Ну, показывай. По мановению руки в проекции появилась молодая девушка и начала вращаться по часовой. Она что-то говорила, но слов не было слышно. — Ну как? — Ну как тебе сказать… Для этого у нас обчак и существует, — задумчиво произнес Кирилл. — Звук включи. — Скрипучий женский голос начал резать уши. «То ли женщина на взводе, то ли взвод на женщине», — усмехнулся он про себя. — Не нравится мне. — Что именно? — Ничего не нравится, ухо режет. Ты не замечаешь? — Нет — Глухой? Чек, чек, чек… Что это? — Человек. — Я понимаю, но зачем так красноречиво? Она же не видит людей, не люди, а сплошные чеки. — И правда. — Был Че-ло-век! — произнес Кирилл по слогам. — Остался Чек. Где «лове» в середине человека? Где love? Где любовь к людям? Пусть не в душе, хотя бы в дикции. Продана. Вот ваш чек. — Сейчас все так говорят, сокращенно. — Но я же так не говорю, и ты тоже. Пусть ты мизантроп, но культура-то должна оставаться. — Культуру оставили, если ты про канал. — Это хорошо, но я про язык. Это же инструмент. Музыкальный. Его же кому-то слушать. Плохо сыграешь — не услышат. Вот что пишут на эту тему люди: Те, что не умеют говорить, просто держат его за зубами, а мы содержим, иначе он и до Киева доведет. — Понимаешь? — Молчание — золото? — Да. Нужен немой кандидат. — Не твой? — Немой и не твой. Нейтральный. Понятный всем. Ты чувствуешь, что теперь сам язык стал выстраивать истинное значение нас. Цензура внутри самого языка. А здесь что? — Что? — не понимал Мефодий. — Каждый просто чек, все измеряется деньгами. Кто пойдет за таким языком? Он же с первого слова против всех. Человек — не просто Чек, это должно звучать гордо! — горьким голосом произнес Кирилл. — Вот именно, что должно. Но откуда взяться гордости, пока человек должен? — Откуда, откуда — от государства. — Так и государство должно. — Государству сложнее всего, оно должно и другим, и своим. С другими еще можно как-то договориться, со своими сложнее… Ладно, обсудим еще. — Кирилл вытер пот со лба. — Отвлеклись. Давай о деле. В конце концов… все проходит. — А многое даже по головам, — почесал он затылок. Затылок у Мефодия был как багажник у внедорожника, большой и вместительный. Кирилл взял со стола новую партию листков и стал перебирать их в руках. Вот снова о женщинах. Похоже, на корабле с этим большая проблема: