– И все это вы способны определить на основании разговоров? – Игла, похоже, не мог в это поверить. – Наличие трупа конечно же значительно упрощает задачу, – ответила Саша. – Характер повреждений тела и место происшествия – это просто кладезь информации. Иза взяла салфетку и принялась нервно ее сворачивать. – Но трупа пока нет, – засмеялся Игла. Он взял стакан с коктейлем и раскинулся на софе. – Может, подождем? Зачем мучиться зря? Саша не ответила. Ей хотелось как можно быстрее закончить этот разговор и уйти, пока она не попросила, чтобы ей налили полный стакан. Сейчас одна рюмка – это слишком много, а потом и ведра не хватит. Сегодня ее точно ждет бессонная ночь. Она чувствовала нарастающее раздражение. Достаточно пустяка, чтобы взорваться неконтролируемым гневом. – Можно? – Она вынула из сумки зажигалку. – Сигарету или чего-то другого? – Сигарету. – У нас есть все. Не только для курения, – заверил Игла и заговорщически подмигнул Изе. Его признание той не понравилось. – А что такого? Как на исповеди. – Игла бросил ей вызов. – Я ей все скажу, она мне пришлась по душе. Умеет даже определить пол преступника. Вау! Залусская затянулась сигаретой. – Зря иронизируете. Пол, кстати, очень важен, существенно сужает круг подозреваемых. Так же, впрочем, как возраст или место жительства. Однажды мне удалось определить квадрат на карте с точностью до трех лондонских многоэтажек. Тогда еще я интенсивно занималась географическим профайлингом. Саша резко замолчала. Эти двое смотрели на нее так, будто она говорила по-китайски. – Вы работаете за границей? – заинтересовался Игла. И обратился к Изе: – Наверное, взяла двойной тариф. Интересно, добавит ли Буль эту сумму в расходы. Впрочем, не важно, все равно я скоро уезжаю. – В Калифорнию, – уточнила Залусская. – Буль растрепал? – искренне удивился Игла. – В этом-то все и дело. Он боится, что я оставлю клуб и у него не будет моей рожи для рекламы, тогда мы – банкроты. У нас кредит, мы едва тянем. Оборот уменьшается из года в год. Можете ли вы себе представить, сколько стоит освещение и отопление этой норы? Не говоря уже о том, что здесь нет охраны. Он нанимает каких-то корешей, с которыми когда-то работал в милиции. Я их не знаю. Дуболомы от сохи. Ремонт студии звукозаписи застопорился несколько лет назад. Я вложил туда кучу бабок, которых теперь уже никогда не верну. Cаша не прерывала его. Она хотела, чтобы он сам выговорился, несмотря на то что у нее была куча вопросов. – Осточертело мне все это. И погода тоже ни к черту. Игла вновь наполнил стакан. Пил он много и быстро. Залусская не знала, сколько он выпил до ее прихода, но голова, похоже, у него была крепкая. Иза не притронулась к алкоголю, потягивала колу. Она отказалась от выпивки, объясняя это тем, что приехала на машине. Игла не настаивал. Видно было, что он настроен не только пить, но и беседовать. – Мне нужно вернуться на сцену, пока я окончательно не сдулся. Контракт уже почти подписан. Американский менеджер, мировая лига. В нашей стране нет рынка для музыки, которую я сейчас собираюсь делать. А кому интересна какая-то там «Девушка с севера»? – Например, мне, – вставила Иза. – И тысячам поляков, которые по-прежнему покупают диски и приходят на концерты. Игла махнул рукой. Он не скрывал раздражения. – Только благодаря этому треку мы еще кое-как тянем. Мы задолжали мафии. Вы понимаете? А этот придурок проверяет клуб изнутри, подозревает своих. То, что его кто-то хочет убрать, меня абсолютно не удивляет. У него много врагов. Насобиралось за долгие годы. – По-моему, ты уже напился, – прервала его Иза. – Может, лучше я объясню. Игла играл на вокзале. Вы в курсе, как это выглядит: знак пацифика, акустическая гитара, усилитель, шляпа для монет. Буль нашел его и показал людям, которые вложили в него деньги. – Так и было, – подтвердил Игла. – Я благодарен ему. Никто и не спорит. Еще одна его заслуга в том, что я могу вдыхать любой товар мира, а когда мой нос не выдержит, я сделаю себе пластиковые ноздри[15]. – На этот раз он не засмеялся, наполнил свой стакан до краев, но не выпил. Иза смерила его укоряющим взглядом и продолжила: – Они выпустили диск. Получили Суперединицу, шесть Фридериков[16]. Во всех категориях. Только авторских Игле выплатили около двух миллионов, это были его первые большие деньги. Буль уговорил Иглу инвестировать. Заманивал перспективой открытия музыкального клуба, продюсерской фирмы, студии звукозаписи и всякого такого. Игла оказался перед выбором. – И я, дурак, вместо того чтобы стать акционером продюсерского ОАО, влез в это дерьмо. – Игла дернул плечом. – Плевать мне было на бабки. Поиск дебютантов, контракты, презентации – все это было не для меня. Я всегда мечтал иметь группу. Буль говорил, что мы станем играть у себя. Это будет наш клуб. Здесь хотели оборудовать студию, которая по сей день не окончена. Якобы времена изменились. Типа невыгодно вкладываться. Слишком велика конкуренция. Клуб планировался только как вишенка на торте. Сочинение песен, запись их в студии, турне по всему миру. Это должно было стать основным занятием. А вышло так, как вышло. Понимаешь? – Он плавно перешел на «ты», Саша одобрительно кивнула. Иглу все сильнее разбирало. – Из всего обещанного осталось вот это. Золотая клетушка черт знает где, на гребаном морском курорте. Сижу здесь, играю одну и ту же песню, потому что только на нее приходят люди, и на этом все. А у продюсерского центра штат из настоящих звезд, они устраивают конкурсы, шоу талантов, телевидение – не интернетное, а настоящее, тридцать шесть каналов. Так меня раскрутили, – подытожил он. – Какое телевидение? Игла встал и принялся ходить из угла в угол. – Третье частное в стране. – Он махнул рукой. – Сначала я ждал. Думал, выдержу. Как-нибудь все утрясется. Но никто не собирался возвращать мне мои деньги. Начались разговоры о каких-то выплатах частями. Позже я уже согласился на то, что мне всего лишь вернут мои вложения, голые два лимона. Буль начал темнить. А теперь я созрел, чтобы просто уйти. Не хочу больше в этом участвовать. Пусть платят частями. Каждый месяц бабки будут капать на счет, больше мне ничего не надо. Я, вообще, без проблем мог бы вернуться на вокзал. Мне не нужна эта нора. А что он? Начал устраивать номера с этими посылками. Втирает мне, что угрозы – это моя работа. А если хочешь знать, то он сам все это режиссирует. И ты – тоже один из номеров этого шоу. Саша сидела неподвижно. Молчала. – Это правда, – подтвердила Иза. – Все, что рассказал Игла, – правда. Мы поможем в твоем профайлинге. Задавай любые вопросы. – Мне надо поговорить с Люцией Ланге. Она здесь? Иза и Игла переглянулись. – Я вчера уволила ее после большого скандала, – немного подумав, сказала менеджер. – Она взяла из кассы тридцать тысяч. До этого тоже воровала. Думала, мы не знаем. Было решено, что она немедленно уйдет и мы не станем сообщать об инциденте в полицию. Это была незарегистрированная выручка. Они ждали реакции Саши, но та ерзала в кресле, не понимая, что делать. Все пошло не так. Что-то тут нечисто. Кто-то втягивал ее в сомниельное предриятие, но она не понимала, кто и зачем. Ей необходимо было проверить свой заказ. Продолжать далее этот фарс было бессмысленно. – Мы вернемся к этому делу после праздников. – Она встала под удивленными взглядами собеседников. – Я составлю список людей, с которыми в определенной очередности мне нужно будет побеседовать. И желательно, чтобы они не были предупреждены. Так будет проще и эффективнее всего. – Хорошая ты баба. – Игла пожал ей руку. – Встретимся в Калифорнии. – Успехов. – Саша ответила на рукопожатие. – И береги себя. Есть такое китайское проклятие: чтобы все твои мечты сбывались. Он слегка прищурился, в уголках губ едва угадывалась улыбка. Чертовски привлекательный, подумала она. – Я или стану отвратительно знаменитым, или погибну, как Моррисон или Вайнхаус, а девки будут жечь свечки на моей могиле. Я есмь Игла. Лучше быстро сгореть, чем медленно тлеть. – Ты так думаешь, пока у тебя нет детей, – возразила Залусская. Она начала одеваться. Они стояли и ждали ее ухода. Саша наконец обвязала шею шарфом, застегнула пальто и спросила на прощание: – Только вот не понимаю, почему нельзя просто уехать и все? Если у тебя есть такой хит, ты можешь припеваючи жить с авторских. Игла погрустнел. – В этом-то вся проблема, – произнес он очень спокойно. – Это не моя песня. Не я ее написал. – А кто? Игла молчал, допил оставшийся в стакане джин. – Кто автор текста? – повторила Саша вопрос. – Мы не знаем, – ответила за артиста Иза. – Права условно у продюсера, то есть у Буля. Если автор найдется, он станет рокфеллером. Саша подумала, что они наверняка врут, но у нее не нашлось сил, чтобы сейчас прижать их к стенке. Такая возможность еще будет, когда она начнет допрашивать их поодиночке. Еще раз взглянула на бутылку и зрительно оценила, что из ее содержимого получилось бы еще четыре солидные порции. Это был ее любимый алкогольный напиток, высшего качества. У нее созрел миллион вопросов, которые она хотела задать Игле, но ей нельзя было оставаться здесь ни минутой дольше. Она ужасно злилась на саму себя. – Я найду дорогу, – объявила Саша. – Удачного корпоратива. На столе стояла корзина, полная разноцветных яиц. Лаура Залусская, одетая в выходное платье, вынимала творожную пасху из холодильника, когда услышала стук в дверь. Она поставила блюдо на стол и побежала открывать. – Бабушка! – Девочка в розовой дубленочке и шапке с кошачьими ушами бросилась ей на шею. Они закружились, как на карусели, и со смехом упали на пол. – Какие красивые! – Малышка дотронулась до бриллиантовых сережек бабушки, Лаура сняла их и подарила внучке. – Мама, это уже перебор! – воскликнула Саша и тут же заткнула уши, потому что Каролина издала очень громкий радостный писк, а бабушка с охотой ее поддержала. Все три женщины были крайне удивлены, когда за их спинами вырос почти двухметровый мужчина в боксерской куртке. Кароль Залусский, брат Саши, выглядел устрашающе, но глаза его смеялись. – Что тут происходит? – с наигранной угрозой пробасил он. – Дядя! – воскликнула Каролина по-английски и бросилась в его объятия. – Что ты мне принес? Что? Что? Кароль вынул из-под куртки коробку с игрушкой. Девочка схватила подарок и прильнула к родственнику. – Каролина, говори по-польски, – напомнила ей Саша, после чего холодно поздоровалась с братом и Лаурой. – Прекрасно выглядишь, Александра, – похвалила ее мать. Саша посмотрела на нее с подозрением. Она знала, что Лаура говорит так, чтобы слегка разрядить обстановку. Дочь почувствовала, что это не конец фразы, она ждала неизменного но. И, несмотря на то что на этот раз Лаура довольно долго сдерживалась, через какое-то время прозвучало: – Только ты какая-то бледная. Можно было немного подкраситься. Ведь ты красавица, но совсем не умеешь этого подчеркнуть. Саша пробормотала что-то в ответ, но, к счастью, ее слова заглушил вопль Каролины: – Это Зинзи! – Дочь раскрыла коробку с игрушкой и крутила пируэты вокруг Кароля. Через мгновение она уже сидела на его плечах. Саша пошла за ними в гостиную. Она решила больше молчать, никого не провоцировать и сохранять спокойствие, несмотря ни на что. Ей не нужны конфликты. Если она позволит вовлечь себя в дискуссию, мать очень быстро выведет ее из равновесия. Лаура Залусская много лет проработала главным гримером на Гданьском телевидении. Потом, когда начались сокращения, а гримерам пришлось оформлять индивидуальное предпринимательство и работать по контракту, она стала оказывать услуги также глянцевым журналам и рекламным агентствам. Даже сейчас, хотя официально она была на пенсии, работы у нее по-прежнему хватало. Проблем с деньгами в доме не было никогда. Лаура выросла в Голэмбе, деревне под Пулавами, но всю жизнь утверждала, что происходит из семьи обанкротившихся дворян. Она не была уверена, кровь какого из родов в ней течет: Любомирских или Голэмбевских. Все посмеивались над этим. Никто не воспринимал всерьез ее слов до тех пор, пока пару лет назад, после продолжительных судебных разбирательств, она не унаследовала родовое гнездо неподалеку от Пулав. Лаура тут же продала его и купила двухуровневую квартиру в гданьском Новце. Этот район риелторы рекламируют как элитный жилой комплекс «Морены». Саша не могла ей этого простить. Она предпочла бы старую виллу на Оливе, один из прекрасных старых домов в районе улицы Полянки или хотя бы квартиру в одном из столетних домов на Собутки. Мать, однако, уперлась. Аргументировала свой выбор тем, что слишком стара для того, чтобы еще и интерьеры ей об этом напоминали. Ее комплекс относительно происхождения, видимо, объяснялся тем, что покойный муж и отец Саши на самом деле был из «тех самых» Залусских; Лаура не брезговала тем, чтобы подчернуть это в звездном обществе, где любила вращаться. – В твоих венах течет голубая кровь, – объявляла она, делая так называемую лебединую шею, чтобы противостоять образованию морщин в области декольте. – А ты ржешь, как конь, вместо того чтобы смеяться, как будто рассыпаешь жемчуг. Так, как должна это делать дама. Саша никогда не понимала комплексов матери. Ей было все равно, из какой семьи она родом. Ее не интересовало генеалогическое древо, которое мать заказала сразу же, как только на ее счет поступила сумма с шестью нулями. К сожалению, ни Любомирских, ни Голэмбевских там не было. Саша стыдилась хвастовства Лауры и до тридцати лет носила мотоциклетные ботинки, цыганские юбки и джинсовую куртку с надписью по-английски «Панк не умер». Перед самыми выпускными экзаменами в школе она побрилась наголо в знак протеста. У Лауры от ее вида поднялось давление, к тому же ей стоило немалых трудов уговорить учителей допустить ее непутевую дочь к экзаменам. Старшая Залусская всегда одевалась как на бал. Она была идеальной женой консула, а потом бизнесмена, старше ее на двадцать лет. Обоих мужей она пережила и, несмотря на то что уже давно сама себя содержала, даже в возрасте осенней хризантемы держала фасон. Ей не было свойственно ни малейшей доли самокритики, но ради семьи и детей она легла бы на рельсы. Львица-тигрица, называла она себя. Всегда тщательно одетая и причесанная, Лаура не выглядела на свои семьдесят три. Она, смеясь, называла это профессиональной деформацией. Конечно же не бывает некрасивых женщин. Есть просто неухоженные. Никогда, даже в булочную, она не выходила без макияжа. Каждую свою фотографию обследовала под лупой (хотя зрение у нее до сих пор было отличное) и не позволяла показывать те снимки, на которых не очень хорошо получилась. Саша была ее противоположностью. Не красилась, не наряжалась. Она даже шутки ради никогда не надела бы такое платье, какое было на Лауре сейчас, – блестящее, ярко-фиолетовое, украшенное кантами с серебряной нитью. Cаша выбирала только невыразительные, серо-бурые оттенки. На каждый день – исключительно джинсы, простая футболка или рубашка в клетку. Если она решалась на платье, то цвет был беж, хаки или черный. А к нему, как всегда, стоптанные байкерские ботинки. Мать стонала, что платье на дочери сидит как мешок, но это было не так. Саша была стройной и знала об этом. Впрочем, в сочетании с ее натуральными огненно-рыжими кудрями любой яркий цвет выглядел слишком крикливо.