Stieg Larsson Man Som Hatar Kvinnor Copyright © Stieg Larsson 2005 The work is first published by Norstedts, Sweden in 2005 and the text published by arrangement with Norstedts Agency © Мурадян К. Е., перевод на русский язык, 2015 © Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015 * * * Пролог Пятница, 1 ноября Из года в год повторяется одна и та же сцена. Сегодня ему стукнуло восемьдесят два, и сегодня ему так же, как и много лет подряд, доставили цветок. Он вскрыл пакет и отложил в сторону подарочную упаковку. Затем поднял телефонную трубку и набрал номер бывшего комиссара уголовной полиции, который, выйдя на пенсию, поселился возле озера Сильян[1]. Они были не просто ровесники, но и родились в один день, и этот факт придавал ситуации несколько комический оттенок. Комиссар знал, что около одиннадцати утра, после того как доставят почту, ему обязательно позвонят. Он пил кофе. Но в этом году телефон зазвонил даже раньше – уже в половине одиннадцатого. Комиссар сразу поднял трубку и поздоровался. – Почту уже доставили, – услышал он знакомый голос. – И какой же цветок в этом году? – Пока не знаю, что это за сорт. Но надеюсь, что специалистам удастся определить. Он белого цвета. – И опять никакого письма? – Нет, письма нет. Только цветок. А рамка такая же, как и в прошлый раз. Самодельная. – А штемпель? – Стокгольмский. – А почерк? – Как всегда, крупные печатные буквы, прямые и аккуратные. На этом беседа сама себя исчерпала, и они еще немного помолчали, каждый на своем конце телефонного провода. Экс-комиссар откинулся на спинку стула и раскочегарил трубку. Он понимал, что от него уже не ждут острых каверзных вопросов, ответы на которые способны прояснить ситуацию или пролить на дело новый свет. Что ж, эти времена давно миновали, и беседа двух мужчин весьма почтенного возраста напоминала скорее ритуал, связанный с загадкой, к разгадке которой, кроме них, больше никто на всем белом свете не проявлял никакого интереса. В официальном каталоге растений на латыни цветок назывался Leptospermum (Myrtaceae) rubinette. Это была невзрачная веточка кустарника, напоминающего вереск, около двенадцати сантиметров в высоту, с мелкими листьями и белым цветком из пяти лепестков двухсантиметровой длины. Этот представитель флоры был родом из австралийских бушей и горных районов, где образовывал плотные кустистые заросли. В Австралии его знали под названием Desert Snow[2]. Позже эксперт из ботанического сада Уппсалы уточнит, что это растение редко выращивают в Швеции. В своей справке ботаник утверждала, что оно объединяется в одно семейство с Rosenmyrten и его часто путают с более широко распространенным родственным видом – Leptospermum scoparium, – который типичен для Новой Зеландии. Разница, по мнению эксперта, заключается в том, что у rubinette на кончиках лепестков имеется несколько микроскопических розовых точек, которые придают цветку нежный розоватый оттенок. В целом rubinette был на редкость непритязательным цветком и не обладал никакой коммерческой ценностью. У него отсутствовали какие бы то ни было лечебные или галлюциногенные свойства, он не годился в пищу, не мог использоваться в качестве специи или применяться при изготовлении растительных красок. Правда, аборигены – коренное население Австралии, считали его священным, но только вместе со всей территорией Айерс-Рок[3] и ее флорой. Таким образом, можно сказать, что единственный смысл существования этого произведения природы заключался в том, чтобы радовать окружающих своей неброской красотой. А еще ботаник из Уппсалы отмечала, что если для Австралии Desert Snow является достаточно экзотическим растением, то для Скандинавии оно и вовсе в диковинку. Сама она ни одного экземпляра не видела, но из беседы с коллегами знала о попытках его разведения в одном из садов Гётеборга, и не исключено, что в разных местах для собственной прихоти его выращивают в оранжереях садоводы и ботаники-любители. Чтобы разводить его в Швеции, требуются немалые усилия, поскольку оно нуждается в мягком сухом климате и в зимнее полугодие должно находиться в помещении. Оно не приживается на известковой почве, и вода должна поступать к нему снизу, прямо к корню, – иными словами, оно требует суперделикатного обращения. Тот факт, что цветок является в Швеции редкостью, теоретически мог бы облегчить выяснение происхождения данного экземпляра, но на практике эта задача оказывалась просто-напросто безнадежной. Никаких каталогов и никаких лицензий, которые можно просмотреть и изучить. Никто не знал, сколько всего цветоводов вообще пытались разводить это капризное растение. Число энтузиастов, имевших доступ к семенам или рассаде, могло варьироваться – от нескольких любителей до нескольких сотен. Семена они могли купить сами или получить по почте из любой точки Европы, от какого-нибудь другого садовода или из ботанического сада. Да и кто мог бы поклясться, что цветок не доставили прямо из Австралии? Иными словами, вряд ли кто-нибудь взялся бы вычислить одного или двух садоводов среди миллионов шведов, имеющих оранжерею в саду или цветочный горшок на окне гостиной. Конечно, это – всего лишь один из многих загадочных цветков, которые неизменно прибывали к 1 ноября в плотном почтовом конверте. Цветы каждый раз менялись, но все они были красивые и обычно экзотичные. Как и всегда, цветок засушили, аккуратно прикрепили к бумаге для рисования и вставили в простую застекленную рамку форматом шестнадцать на двадцать девять сантиметров. Эта таинственная история с цветами пока не просочилась в средства массовой информации и не стала достоянием общественности, о ней знал лишь ограниченный круг посвященных. Еще тридцать лет назад ежегодно прибывавшие цветки подвергались тщательному исследованию – их изучали в государственной лаборатории судебной экспертизы; посылкой занимались криминалисты и графологи, следователи уголовной полиции, а также родственники и друзья адресата. Теперь в этой драме участвовали только трое: состарившийся виновник торжества, полицейский, вышедший на пенсию, – и, разумеется, анонимный отправитель подарка. Поскольку по крайней мере первые двое действующих лиц находились уже в столь преклонном возрасте, что им пора было готовиться к неизбежному финалу, то круг заинтересованных лиц вскоре мог роковым образом сузиться. Ветеран полиции немало повидал на своем веку. Он навсегда запомнил свое первое дело, когда от него потребовалось упрятать за решетку буйного и в стельку пьяного электрика, пока тот не причинил вреда себе или кому-нибудь другому. За всю жизнь ему доводилось арестовывать браконьеров, мужей, жестоко обращавшихся с женами, мошенников, автоугонщиков и нетрезвых водителей. Ему встречались взломщики, грабители, наркодельцы, насильники и по крайней мере один более или менее безбашенный подрывник. Он участвовал в расследовании девяти убийств. В пяти случаях убийца сам звонил в полицию и, преисполненный раскаяния, признавался, что лишил жизни жену, брата или кого-нибудь еще из своих близких. В трех случаях преступников пришлось разыскивать: два из этих злодеяний были раскрыты через несколько дней, а одно – через два года, благодаря участию государственной уголовной полиции. При расследовании девятого убийства полицейским удалось вычислить преступника, но доказательства оказались столь неубедительными, что прокурору пришлось отвести свои обвинения. И через некоторое время дело, к неудовольствию комиссара, было закрыто – в связи с истечением срока давности. Однако в целом он мог с удовлетворением оглянуться на прожитые годы и на свою впечатляющую карьеру – и, казалось бы, чувствовать себя вполне комфортно. Но в том-то и дело, что он не был доволен. Комиссару не давала покоя история с засушенными цветами; она, как заноза, внедрилась в его сердце – эту криминальную загадку он так и не разгадал, хотя уделил ей немало времени. И эта неудача бесила его. И до выхода на пенсию, и после он размышлял над этим делом тысячи часов, без всякого преувеличения. Но даже не мог с уверенностью сказать, было ли в принципе преступление, и от этого ситуация казалась еще более безнадежной. Оба собеседника знали, что тот, кто заключил цветок в рамку под стеклом, надевал перчатки и не оставлял отпечатков пальцев. Они знали, что выследить отправителя нереально: для расследования попросту не имелось никаких зацепок. Рамку могли купить в фотоателье или в канцелярском магазине в любой точке мира. Никаких улик. Почтовый штемпель менялся: чаще всего на нем значился Стокгольм, по три раза – Лондон, дважды Париж и Копенгаген, один раз Мадрид, один раз – Бонн, а однажды встретился совершенно загадочный вариант – Пенсакола[4], США. Если упомянутые столицы были прекрасно известны, то название Пенсакола ничего не говорило комиссару, и ему пришлось искать этот город в атласе. После того как они попрощались, восьмидесятидвухлетний виновник торжества еще немного посидел, разглядывая красивый, но бесполезный австралийский цветок, названия которого он пока не знал. Потом взглянул на стену над письменным столом. Там в застекленных рамках висели сорок три засушенных цветка – четыре ряда по десять штук в каждом и один незаконченный ряд с четырьмя растениями. В верхнем ряду не хватало одной рамки – место номер девять пустовало. Desert Snow обретет номер сорок четыре. Однако сейчас произошло то, чего еще ни разу не случалось за предыдущие годы. Старый комиссар вдруг расплакался. Его самого удивил этот неожиданный взрыв эмоций, случившийся впервые за прошедшие почти сорок лет. Часть 1 Стимул 20 декабря – 3 января 18 процентов женщин в Швеции хотя бы раз подвергались угрозам со стороны мужчин. Глава 1 Пятница, 20 декабря Судебный процесс неизбежно приблизился к концу, а вместе с ним и вся эта пафосная говорильня. Он ни секунды не сомневался в том, что его осудят. Приговор в письменном виде ему выдали в пятницу, в десять утра, и теперь ему предстояло только ответить на заключительные вопросы репортеров, ожидавших в коридоре, за дверьми окружного суда. Увидев их в дверном проеме, Микаэль Блумквист на секунду слегка замедлил шаг. Он вовсе не жаждал вступать с ними в дискуссию относительно только что вынесенного ему приговора, но, похоже, от вопросов никуда не деться. И он, как никто другой, понимал, что их непременно зададут и что на них придется отвечать. «Вот что значит быть преступником, – подумал он. – Вот каково это – находиться по другую сторону микрофона». Микаэль напрягся, но потом выпрямился и заставил себя улыбнуться. Репортеры улыбнулись в ответ и закивали ему дружелюбно и даже с некоторым смущением. – Откуда вы? А ну-ка, глянем… «Афтонбладет», «Экспрессен», Телеграфное агентство, телеканал ТВ‑4… А ты откуда?.. А‑а‑а, «Дагенс индустри»[5]. Должно быть, я уже стал знаменитостью, – констатировал он. – Подкинь-ка нам какую-нибудь утку, Калле Блумквист, – обратился к нему репортер одной из вечерних газет. Его полное имя было Карл Микаэль Блумквист, и, услышав детскую кличку, он, как всегда, еле сдержался, чтобы не сорваться. Двадцать лет назад, когда ему только исполнилось двадцать три года и он был начинающим журналистом, впервые получившим летнюю временную работу, Микаэль Блумквист неожиданно для самого себя разоблачил банду, которая за два года совершила пять налетов на банки. Судя по почерку этих дерзких преступлений, во всех случаях орудовали одни и те же грабители: они обычно заезжали в маленькие городки и прицельно грабили один или два банка подряд. Преступники использовали латексные маски из диснеевских фильмов, и полицейские, не слишком напрягая свою фантазию, окрестили их бандой Калле Анки[6]. Однако в газетах их именовали Медвежьей бандой, поскольку грабители дважды действовали хладнокровно и жестоко, делали предупредительные выстрелы и угрожали прохожим или просто любопытным, ничуть не боясь причинить вред окружающим. Шестое нападение они совершили на банк в провинции Эстерётланд в самый разгар лета. Репортер местного радио случайно оказался в банке во время ограбления и отреагировал в полном соответствии с профессиональным кодексом. Как только грабители покинули место преступления, он направился к телефону-автомату и сообщил обо всем в прямом эфире.